– А Венику? – сказала Валентина. – Алексей Палыч, можно я возьму для него два вторых?
– Это собаке, что ли? – спросила раздатчица. – Вот у нас объедков ведро полное. Бери. Или он у вас объедки не ест? У нас к бригадиру брат приезжал с собакой – дог называется. Так он ей какао варил...
– Наша все ест, – гордо сказала Валентина.
Веник, лежавший у открытой двери, все слышал и понимал. Неизвестно, в каком обществе он воспитывался, но у него, видно, врожденная деликатность. Когда Валентина вынесла и вывалила ему груду объедков, он не набросился и не закопался в этой куче, а стал ходить вокруг и выбирать что повкуснее. Время от времени он обводил взглядом окрестность и ворчал в пространство. Помаленьку в дело пошло и то, что похуже. Груда не быстро, но неуклонно уменьшалась.
Существуют в природе животные, которые могут вместить в себя больший объем, чем их собственный. Змеи, например. Возможно, в Венике текли капли змеиной крови: груда все таяла, пока не растаяла до нуля. Веник слегка раздулся, но не настолько, чтобы вместить в себя всю еду. Если бы сейчас каким-то образом разделить Веника и съеденные продукты, то не получилось бы по объему прежней груды и прежнего Веника. Таким образом выходило, что закон сохранения вещества в системе "Веник еда" не действует, и, будь у Алексея Палыча поменьше забот, как физик он обратил бы на это внимание.
Алексей Палыч подошел к девушке и расплатился за всех.
– Туристы? – спросила девушка.
– Да, вот идем... – ответил Алексей Палыч неопределенно.
– Напишите нам в жалобную книгу.
– У нас нет жалоб! – удивился Алексей Палыч.
– А вы благодарность напишите. Нам все приезжие пишут. Вот, посмотрите.
Девушка подала ему тетрадь, и Алексей Палыч скользнул взглядом по первой странице. Записи были неумолимо хвалебными:
"Ели очень вкусные зразы. Спасибо."
"Борщ очень понравился. Спасибо повару т. Мелентьевой."
"Очень хорошо приготовлены зразы. Вкусно и питательно. Спасибо."
"Борщ и кисель приготовлены хорошо."
Заглянув на последнюю из заполненных страниц, Алексей Палыч обнаружил там те же зразо-кисельные аплодисменты и, не мудрствуя, написал:
"Борщ, зразы и кисель очень понравились. Спасибо товарищам."
– Что будем делать, Алексей Палыч? – спросил Стасик.
Кажется, управление группой постепенно переходило к Алексею Палычу. Он знал, что это не надолго – до утра, не более.
– Очевидно, мы здесь заночуем? – сказал Алексей Палыч. – Вы согласны, Елена Дмитриевна?
Лжедмитриевна, ничего еще не знавшая о планах Алексея Палыча, тем не менее согласилась довольно охотно.
– Разумеется. Сегодня мы никуда не можем идти.
– Нам предоставили дом для ночлега, – сообщил Алексей Палыч. Идемте, я знаю, где он.
– А когда в магазин? – спросила Валентина.
– Он сегодня закрыт. Откроется завтра.
– А автобус сюда ходит? – спросил Стасик.
– Будет завтра в десять утра.
– Нам бы этого придурка отправить... – Стасик кивнул на Шурика.
– Это я не знаю, – сказал Алексей Палыч. – Это решайте сами. Но все равно – завтра. Пойдемте.
Было уже часов около шести вечера, когда подошли к бараку-времянке. Внутри на дощатом щелястом полу стояло штук двадцать кроватей с сетками. Возле каждой кровати расположилась тумбочка. Где откопал завхоз эти тумбочки, Алексей Палыч понять не мог. Не иначе, в его распоряжении имелась машина времени, ибо за такими тумбочками нужно было посылать в начало нашего века. Но на некоторых кроватях сохранились матрацы, у ребят имелись спальники, и устроиться можно было почти как дома. Правда, не ради таких ночлегов уходили они в поход, но тут уж ничего не поделаешь. Денек можно и потерпеть...
"Это они так полагают, что денек..." – подумал Алексей Палыч, ощущая себя вовсе не спасителем, а самым настоящим предателем.
Ребята начали устраиваться. Спальники оказались влажными, и их пришлось развесить снаружи для просушки. Одежда уже высохла на теле, в ней можно было спать на матрацах. Ну а насчет подушек после таких испытаний говорить было просто смешно. Не успели устроиться, вошла женщина в белом халате с ведром, накрытым марлей.
– Здравствуйте, – сказала она, – парного молочка не желаете?
Все желали, да еще как! Мигом появились кружки. Ребята черпали прямо из ведра теплое молоко, пили, причмокивая, как телята, и вот тут-то пришла вторая волна голода, и всем опять захотелось есть.
– Я сбегаю в столовую за хлебом? – предложил Шурик.
– Беги, – сказал Стасик.
– Тогда вы меня не отправите?
– Отправим. Ребята, чего резину тянуть? Давайте прямо сейчас проголосуем. Отправляем его завтра? Кто за?
Все ребята подняли руки, даже Борис, забыв, что он как бы гость.
– Алексей Палыч, а вы?
– Да я все же человек посторонний...
– Никакой вы не посторонний, – заявил Стасик. – Где бы мы сейчас были, если бы не вы! И "пушка" ваша всю дорогу работала...
Сам того не зная, Стасик вонзил в Алексея Палыча тупой и зазубренный кинжал. Это просто нестерпимо, что его признали своим именно сейчас. Никто еще не знает, что приготовил им "свой". Проделки Шурика по сравнению с задуманным – добродушные шутки.
– Конечно, Шурик вел себя не вполне достойно, – сказал Алексей Палыч. – Но я не имею права его судить. Я воздерживаюсь.
– А вы, Елена Дмитриевна?
– Голосовать я не буду. Я могу утвердить или не утвердить ваше решение.
– Ну и как же вы?
– Я утверждаю.
– За что вы его так? – спросила доярка, улыбаясь.
– Он знает, за что.
– А вы простите...
– Предателей не прощают!
– Да какие еще из вас предатели. Дети – они не предатели и не герои, а просто дети. Я так думаю. Вот вы поспите, а утром опять все обсудите на свежую голову. Я вам утром еще молочка принесу. Только мы утром рано встаем. Я вот тут, в уголке поставлю.
Доярка ушла, попрощавшись. Борис, взяв у Алексея Палыча рубль, побежал за хлебом, но когда он принес две буханки, в ведре оставалась только его порция. Тем не менее буханки съели. Без Шурика. Он объявил голодовку. Минут через пятнадцать ребята уже спали. Уснул и Борис. Лжедмитриевна сидела на своей кровати, смотрела на Алексея Палыча и, кажется, ждала от него каких-то сообщений.
