Донесения с оценкой настроений того времени говорят об «известной усталости и притупленности восприятия» [166]. Порой невыносимая заорганизованность жизни людей, политика режима в отношении церкви, нападки на меньшинства, культ расы, давление на искусство и науку и самоуправство глав администрации вызывали озабоченность, которая, правда, выражалась лишь в осторожных высказываниях недовольства и не выливалась в какие бы то ни было серьезные формы. Большинство пыталось, насколько это было возможно, жить своей жизнью, не обращая внимания на сам режим и чинимые им беззакония. Вышеупомянутый доклад отмечает, что «немецкое[167] приветствие – его распространенность может считаться индикатором колебаний политических настроений – за пределами среды партайгеноссе и чиновников почти полностью вытеснено обычными приветствиями и отвечают на него мимоходом».

Хотя такие доклады локального характера вряд ли позволяют делать обобщающие заключения, они все же объясняют нетерпение Гитлера и определяют его задачу: вырвать население из летаргии и создать такую ситуацию, при которой чувство тревоги, гордость и оскорбленное самосознание объединились бы так, чтобы «внутренний голос народа сам стал бы со временем требовать пустить в ход силу» [168].

Там, где перспективу определяет Гитлер, на горизонте всегда появляется война, – писал в это время Конрад Хайден, задаваясь в этой связи вопросом, а мог ли вообще существовать этот человек «не ломая всего мира?» [169].

Нетерпение Гитлера и его решимость перейти к действиям нашли свое первое конкретное выражение в секретном совещании 5 ноября 1937 года, содержание которого дошло до нас благодаря записям одного из участников – адъютанта от вермахта полковника Хосбаха. В самом узком кругу – присутствовали министр иностранных дел фон Нойрат, военный министр фон Бломберг и верхушка военного руководства – фон Фрич, Редер и Геринг – он развил мысли, которые явились сенсацией не только для части присутствующих, но и позже, на Нюрнбергском процессе, когда они выплыли на свет; ибо, как представляется, они свидетельствовали о решении развязать войну в самые ближайшие сроки.

Тем не менее, психологическое значение выступления явно перевешивает политическое, записи Хосбаха – не столько свидетельство новых намерений, сколько скорее все более явного страха перед временем. Ибо то, что Гитлер излагал в приподнятом настроении на протяжении речи, продолжавшейся более четырех часов подряд, было не чем иным, как концепцией, разработанной годы тому назад в «Майн кампф» и которой он с того момента неуклонно придерживался во всех своих шагах и маневрах. Новым был только тон конкретного нетерпения, в котором он обращался теперь к этой концепции и соотносил ее со сложившимся политическим положением. Он просит собравшихся, заметил он во вступительном слове, рассматривать это выступление «как завещание на случай преждевременной смерти» [170].

Если видеть цель немецкой политики, начал он, в обеспечении и преумножении народа, то тут же наталкиваешься на «проблему пространства»: все экономические и социальные трудности, все расовые угрозы можно устранить исключительно за счет преодоления нехватки пространства, от этого просто зависит будущее Германии. В отличие от держав либеральной эпохи колониализма страна не может решить проблему, захватив заморские территории, «жизненное пространство» Германии расположено на континенте. Всякая экспансия, как показывает история мировой Римской империи или Британской империи, связана с немалым риском; «ни раньше, ни сейчас не было и нет территории без хозяина, наступающий всегда наталкивается на владельца». Но большой выигрыш, а именно – обладающая сплошным пространством великая империя, которой владеет и которую обороняет твердое «расовое ядро», оправдывает большой риск: «Для решения германского вопроса может быть только один путь – путь насилия», – заявил он.

После того как такое решение принято, речь может идти только о времени и наиболее благоприятных обстоятельствах для применения силы, – продолжал он. Через шесть-восемь лет условия могут измениться только в невыгодном для Германии направлении. Поэтому, если фюрер будет еще жив, то «не позднее 1943 – 1945 гг. он намерен обязательно решить проблему пространства для Германии», если возможность представится раньше – будь то в результате тяжелого внутреннего кризиса Франции или вовлеченности западных держав в какую-нибудь войну, – то он решил использовать ее. В любом случае начало должен положить разгром Австрии и Чехословакии, – подчеркнул он и однозначно заявил, что он не удовлетворится требованием пересмотра границ по этническим критериям, т. е. присоединением Судетской области, а ставит задачу завоевать всю Чехословакию, чтобы создать исходную базу для достижения далеко идущих имперских целей. Германия приобретет благодаря этому не только 12 дивизий, но и базу для обеспечения продовольствием 5-6 млн. человек, если исходить из того, что «из Чехии произойдет принудительная эмиграция 2 миллионов, а из Австрии – 1 миллиона человек». Он считает вероятным, что Англия и Франция «уже втихомолку списали со счетов Чехию». Может быть, уже в следующем году произойдут конфликты, например, в Средиземном море, в которые будут серьезно втянуты западные державы. В таком случае он начнет действовать уже в 1938 году. Принимая во внимание эти обстоятельства, с немецкой точки зрения нежелательны быстрая и полная победа Франко, интересы рейха скорее требуют сохранения напряженности в Средиземноморье; следует обдумать вопрос, не поддержать ли еще больше Муссолини в направлении дальнейшей экспансии, чтобы создать повод для войны между Италией и западными державами; таким образом Германия получит самую верную возможность «молниеносно» осуществить «нападение на Чехию».

У части собравшихся эти идеи явно вызвали значительную тревогу, Хосбах отметил в описании хода конференции, что последующая дискуссия «принимала порой очень резкие формы» [171]. Против планов Гитлера выступили прежде всего Нойрат, Бломберг и Фрич, со всей серьезностью предостерегая от риска войны с западными державами. Гитлер собрал участников совещания главным образом для того, чтобы довести до них свое нетерпение и в особенности, как он заявил до начала встречи Герингу, «раскрутить Бломберга и Фрича», «поскольку он совершенно не доволен тем, как идет наращивание вооружения сухопутных войск» [172], в ходе же обсуждения он внезапно осознал наличие почти принципиальных разногласий. Четырьмя днями позже Фрич просил Гитлера еще раз принять его, «крайне потрясенный» Нойрат также попытался, как он позже рассказывал, побеседовать с ним и отговорить от курса на войну. Но Гитлер вдруг решил покинуть Берлин и уединился в Берхтесгадене. Он был в явно раздраженном настроении и отказался принять министра иностранных дел до своего возвращения в середине января.