— Сколько Морин продержится на снотворном?

— Трудно сказать. Реакция варьируется в зависимости от личности пациента. Может получиться так, что совсем недолго.

Лицо у Доччи потемнело.

— Вы говорили, что не можете пересадить ткани от кого-нибудь из нас. Это касается и гормонов, выделенных из донорской крови?

— Давайте скажем так: кровь вовсе не поможет Морин. Мы не способны выделить полный спектр гормонов из крови. Но все дело в том, что некоторых основных необходимых гормонов в крови просто нет. Если бы я думал, что это поможет, то давно попросил бы о сдаче донорской крови.

Доччи постарался выбросить из головы привидевшуюся ему картинку: Морин одна в комнате с затемненными окнами; ей не хочется смотреть наружу. Если толкнуть дверь, она откроется, но Морин к ней не подходит. Замок на двери невидимый, поэтому его невозможно сломать. Он откроется, когда у Морин помутится разум.

— И это весь ваш план? — спросил Доччи. — Ждать и наблюдать, что случится?

— Вовсе нет. Я поручил Джерианн работать над синтезом только тех гормонов, которые мы не можем получить из крови. Если у нее хоть что-нибудь получится, мы объявим о сдаче крови и постараемся выручить Морин из беды.

Доччи воздержался от вопроса о том, каковы у Джерианн шансы на успех. Возможно, лучше ему не знать. Он хотел продолжить беседу, но в кабинет ввалился Джордан, бодрый и веселый. С обоюдного молчаливого согласия Кэмерон и Доччи решили оставить обсуждаемую тему.

— Где вы были последние несколько дней? — спросил Кэмерон. — Я хотел попросить вас отремонтировать оборудование в госпитале.

— Демонтировал робота.

— Дело важное, но госпиталь прежде всего, — высказался Доччи.

— Только не в этом случае, — возразил Джордан. — Он стал неуправляемым, и пришлось перебрать блок управления, прежде чем ему вздумается взглянуть на ядерный реактор. Если бы он туда забрел, не стало бы ни робота, ни реактора, ни астероида. Не говоря уже о госпитале.

— Вы преувеличиваете.

— Нисколько. Видели бы вы его. Он стал даже любопытнее, чем, скажем, Анти.

— И любопытнее тебя? — спросил Доччи, добродушно посмеиваясь над другом. — Приведи в порядок оборудование у доктора, как только сможешь.

— На самом деле мне не к спеху, — подал голос Кэмерон. — Кстати, вчера я видел Анти. Ваше лечение действует прекрасно, она выглядит почти как человек.

— Для меня она всегда оставалась человеком, — сказал Джордан.

— Простите. Я никого не хотел обидеть.

— Ну, конечно, понимаю. Это был комплимент. — Джордан на секунду напрягся, но тут же снова заулыбался. — Во всяком случае, сходите к ней сегодня же. Дела идут все лучше. Мне не пришлось подстраивать стрелку, чтобы сделать ей приятное. Теперь она видит фактические показатели.

— Хорошо. Только не переусердствуйте с обещаниями блестящих перспектив. Иначе ей будет тяжело узнать, что ходить она сможет лишь через несколько лет.

— Она встанет на ноги гораздо раньше, чем вы думаете, — уверенно заявил Джордан, и тут доктор совершенно не к месту хихикнул. Весь оптимизм Джордана пропал, настроение испортилось. Он пришел, чтобы кое-что им рассказать, но вдруг почувствовал, что не хочет. Кэмерон думает, что ведет себя нормально, но он заблуждается. Доктор постоянно забывает, что имеет дело не с обычными людьми. Его поведение недопустимо ни в отношении Анти, ни в отношении Ноны или Джордана и даже вроде бы бесполезного робота. Он многого не понимает, поэтому пусть подождет, и Доччи тоже. Так решил Джордан.

— Я нашел место, где в последнее время Нона занимается своими делами, — проворчал он. Потом рассказал, где находится грот, умолчав о том, как попал туда. И подробности увиденного в убежище Ноны тоже решил не сообщать.

Пока Джордан говорил, Кэмерон с отсутствующим видом смотрел в окно.

— Очень рад, что вы об этом рассказали, — проговорил он наконец. — Надо посмотреть, чем я ей могу помочь. Я имею в виду, что будет полезно понаблюдать за ее работой.

— Работает она очень просто, — ответил Джордан. — Возится, копошится, но под ее пальцами вещи становятся на свои места.

— Могу себе представить. Я видел, как оперируют великие хирурги. — Кэмерон собрал свои заметки и вышел.

Джордан некоторое время раздумывал, следует ли рассказать Доччи, о чем он решил не говорить в присутствии доктора. Все собирался начать, но чем дольше собирался, тем меньше хотел делиться новостью. В конце концов, Доччи надоело болтать ни о чем, он снова склонился над столом, а Джордан, так и сохранивший свой секрет в неприкосновенности, покинул кабинет, перекидывая тело на руках.

Оставшись в одиночестве, Доччи озабоченно нахмурился. Скоро Кэмерон попробует чем-нибудь помочь Ноне. Кто-то должен этим заняться. Сам он не может. Ему хватает повседневных забот, которыми приходится заниматься, чтобы астероид жил нормальной жизнью. Он чувствовал облегчение от того, что можно больше не переживать за Нону. Тем не менее, все вокруг казалось каким-то серым, пока, наконец, к нему не заглянула Джерианн, чтобы посмотреть личное дело одного из пациентов.

Вначале была тишина, и она никогда не менялась. Ни один звук не нарушал безмолвия. Свет сменялся тьмой более-менее регулярно, но та вселенная, в которой она обитала, не знала ни шумов, ни разговоров, ни музыки. Но она этого не замечала.

А еще в ее вселенной обитали машины, и в случае с ними тоже наблюдалась дихотомия. Некоторые были теплыми и мягкими, и эти качества отличали их от других, твердых и холодных. Теплые начинали бытие очень маленькими. Потом они вырастали, но сами не знали, как это делали. И она не знала. Когда-то она была маленькой и не помнила, чтобы что-то делала для изменения этого состояния, но оно изменилось.

О твердых машинах она знала больше. У них сверху не всегда имелись устройства, принимающие изображения. Некоторые оказывались слепыми, а другие видели больше, чем она, хотя и не совсем тем же способом. Она никогда не могла понять с первого взгляда, кто из них на что способен.

Существовала одна маленькая, глупая, суетливая машина, вечно снующая вокруг в поисках какого-нибудь дела, которую она открыла однажды для себя. На Земле она жить не могла, потому что в ней оказался неожиданный изъян. Она сама почувствовала этот дефект и не успела взяться за его исправление, как поняла, что ей неожиданно повезло. Любопытных машин — миллион, но все они являлись механизмами и действовали в строго установленных рамках. Эта же оказалась уникальной. Отклонения в процессе производства, незаметные изменения в плотности материалов и некоторые нарушения других характеристик привели к появлению необычайного, прекраснейшего устройства, создать подобное которому удается раз в сто лет.

На полпути она переменила решение и стимулировала базовую чувствительность машины. В последнее время она ее не видела и очень надеялась, что кто-нибудь несведущий не перечеркнет ее труды.

При прикосновении внешняя сторона вещей трансформируется во что-то странное. Там, где не хватает взгляда, всегда можно коснуться реальности, впитать ее через кожу; так приходит понимание в развивающийся ум. Но что такое понимание? Часть его всегда остается вовне, и всякий раз ей удается сделать к пониманию лишь небольшой шажок.

Она повернула голову, лежавшую на стенде. Ничто не нарушало тишины. (Что такое тишина?) Остальные головы на рабочей поверхности не шелохнулись. И не должны. Когда-то они соединялись с неуклюжими механизмами и умели передвигаться до известной степени свободно. Теперь они этого не могут, зато вращают световыми рецепторами, куда захотят.

Но они не знают, на что им смотреть.

Сама она не может смотреть на приближающиеся вещи. Это потому, что глаза у нее несовершенны. Хрусталики слишком пластичны, а нервные окончания чересчур грубы и громоздки, чтобы улавливать быстрые бесконечно малые световые сигналы. А может, все дело в проникающей способности сигналов, и она просто не может воспринять их своими органами чувств.