Почтенный наставник Чань Умэнь составил сорок восемь рассказов и высказал свои суждения об образцовых примерах древних мудрецов. Он уподобился торговцу лепешками, который силком запихивает свои изделия в рот прохожим, а те не могут ни проглотить их, ни выплюнуть. И хотя занятие это докучливое, Аньвань хотел бы бросить на раскаленную жаровню еще одну лепешку, доведя их число до «великого изобилия» [83], а потом, подобно всем прочим, предложить ее свету. Не знаю, окажется ли она по зубам почтенному наставнику. Если он сможет разжевать ее, свет сойдет с небес и земля содрогнется [84]. А если нет, пусть он положит ее к остальным сорока восьми и поджаривает до тех пор, пока она обуглится. Пусть говорит скорей! Пусть говорит скорей!

В сутре [85]сказано: «Прекрати, прекрати — об этом не скажешь. О моей утонченной истине нельзя даже помыслить».

Аньвань заметил:Откуда берется истина? Где скрывается утонченность? И если кто-нибудь назовет их, что случится? Разве один Фэнгань [86]распускал свой язык? Ведь и сам Будда был болтлив. Проделки этого старика сбили с толку не одну сотню поколений его потомков. Истину его причудливых речей ни ложкой не выловишь, ни в котелке не сваришь. Как ни старайся их понять, ошибки не избежишь. Люди вокруг спрашивают, как же нам быть в конце концов? Аньвань, смиренно сложив ладони, отвечает: «Прекрати, прекрати — об этом не скажешь. О моей утонченной истине нельзя даже помыслить». А теперь я выделю кружками [87]слова «нельзя помыслить» и покажу их каждому. Все пять тысяч свитков канона и врата недвойственности Вималакирти [88]сходятся в них.

Первоначальный вариант данной антологии был составлен в XV веке японским наставником чань Тоё Эйтё и носил название «Книга изречений» (Кю дзо си).Он включал в себя около пяти тысяч сентенций, извлеченных из буддийских сутр, наследия китайских учителей чань, а также конфуцианских и даосских книг и стихов китайских поэтов. Эти сентенции были сгруппированы по числу составлявших их иероглифов, начиная с односложных слов. Антология Тоё Эйтё в несколько расширенном виде была впервые напечатана в 1688 году под ее современным названием «Лес чаньских изречений» (Дзэнрин кюсю).С тех пор она стала одним из самых популярных в Японии компендиумов чань.

Перевод осуществлен по изданию: Дзэнрин кюсю/ Ред. и ком. Сибаямы Дзэнкэйя. Киото, 1952.

А!

Хэ!

Есть!

Оставь! Хватит!

Нет! Вышло!

Иди! Вернись!

Как это?

Смотришь ли?

Нет меня.

Все забыто.

Один, два, три!

Вор знает вора.

Одна пара глаз.

Один аромат чань.

Иди выпей чаю.

Смотри под ноги.

Не думай попусту.

Большая куча земли.

Вот это человек!

Раз взглянул и увидел.

Отец и сын одной семьи.

Покоен сердцем, претворяет судьбу.

В словах есть эхо.

Дождь моет, ветер полирует.

Настоящий человек без положения.

Много лекарств — болезнь обострится,

Глупо упрямый — упрямо глуп.

Раздувай огонь по ветру.

Увидел зайца, пускай сокола.

Сиди спокойно, пей чай.

Всякое место достойно уважения.

У разбойника пустое сердце.

Один нож с двух краев режет.

Где рыба проплывет, там вода мутнеет.

Сидя в колодце, глядеть на небо.

Кто ищет человека, тот нарушает запрет на передви жение по ночам.

Когда приходит вода, появляются дамбы.

Прячься сам, но показывай свою тень.

Большая яшма не поддается обработке.

Разводить руками воду, чтобы найти волну. *

Один слепец соберет вокруг себя множество слепых.

Одно тело занимает весь мир.

Чистая луна не отбрасывает тени.

Слова правды проникновенны и холодны, как вода.

Горсть снега в раскаленной печи.

Когда в горах холодает, цветы расцветают.

В мертвой воде не прячутся драконы.

Тот, кто грустит, знает, как длинны ночи.

Настоящая яшма очень заметна в грязи.

Каменные истуканы друг другу шепчут на ухо.

В котле с кипящей водой нет холодного места.

Лягушка хоть и прыгуча, а из корзины не выпрыгнет.

В хорошем разговоре не все говорится.

Искусный мастер не оставляет следов.

Что невыразимо в словах, неистощимо в действии.

Зачерпни воду, и луна будет в твоей руке. Прикоснись к цветам, и их аромат пропитает твою одежду.

Когда ищешь огонь, находишь его вместе с дымом. Когда зачерпываешь воду из колодца, уносишь с собой луну.

Кто знает о том, что далеко за туманными волнами есть прекрасный мир мечты?

Десять лет я не мог найти дорогу назад, а теперь позабыл, откуда пришел.

Журчанье ручья слышнее в ночи. Краски гор ярче на закате.

Там, куда не проникают ни свет, ни мрак, повсюду один прекрасный вид.

Я полностью сбросил свою кожу. Осталось одно подлинное естество.

Встречаюсь с ним, но не знаю, кто он. Говорю с ним, но не знаю его имени.

Прямые речи лучше покрасневшего лица.

Сердитый кулак не бьет по улыбающемуся лицу.

На флейте, не имеющей отверстий, играть всего труднее.

Три человека удостоверяют, что черепаха — это черепаха [89].

Густой туман не скроет благоухания цветов.

Хороший торговец прячет свои богатства и кажется нищим.

Тот, кто думает, что обладает сиятельной мудростью, едет впереди осла и позади лошади.

Сверху — ни куска черепицы, чтобы прикрыть голову. Снизу — ни вершка земли, чтобы поставить ногу.

Стоит устам разомкнуться — и речь погибает. Стоит разуму устремиться к пониманию — и мысль умирает.

Если добрый человек проповедует ложное учение, оно становится истинным. Если дурной человек проповедует истинное учение, оно становится ложным.

Солнце и луна не могут осветить это полностью. Небо и земля не могут покрыть это целиком.

Охотящийся за оленем не видит горы. Охочий до золота не видит людей.

Небожителям, разбрасывающим цветы [90], некуда идти. Неверующим, собирающимся потешить свое любопытство, не на что смотреть.

Слива в прошлом году, ива в нынешнем: их краски и ароматы все те же, что и в старину.

У края небес встает солнце и заходит луна. За перилами террасы горы глубоки и воды холодны.

Он видит, как петляет река и вьется тропинка, но ему не ведомо, что он уже в стране Персикового источника [91].