И вот по воле Стенли Лже-Макоко, по-настоящему прозывавшийся Мпутаба, занял место сюзерена! Настоящий правитель не только потерял престол, но ежеминутно рисковал и жизнью: мятежники, страшась возмездия — если превратность судьбы вернет Макоко на трон, — хотели от него избавиться. Но Макоко неким чудом избегал всех ловушек — и в то же время, невзирая ни на что, не склонялся на посулы Бельгийского комитета, который предпочел бы иметь своим подданным его, а не дурачка Мпутабу.

Макоко было довольно сказать лишь слово, отречься от союза с Францией — и к нему вернулись бы престол, сокровища, почести… Как честный человек, он не произнес этого слова, хотя в бесплодном ожидании проходили недели и месяцы. На все уговоры он неизменно отвечал:

— Француз обещал мне вернуться. Я жду, и он вернется. Горе тогда тем, кто предал его!

Такая ситуация продолжала сохраняться до 5 апреля 1884 года, когда внезапно утром и, как всегда у негров, с удивительной скоростью пронеслась весть, что идет на веслах большая флотилия под французским флагом.

Макоко сиял в восторге: справедливость восторжествовала. Вскоре рассеялись последние сомнения: сам долгожданный француз шел во главе маленького флота. 10 апреля честный монарх встретил на берегу друга и союзника де Бразза, вернувшегося наказать обидчиков, возвратить верному Макоко все утраченное и утвердиться на берегах Конго!

Как же на глазах изменились мятежные вассалы, которых увлек за собою Мпутаба!

Отовсюду поспешно собрались вожди — с бельгийского и с французского берегов, все царьки, кому некогда де Бразза вручил французский флаг, подчинились ему, даже сам несчастный, жалкий и смущенный узурпатор Мпутаба предстал перед де Бразза и горько раскаивался в содеянном, утверждая, что испугался угроз Бельгийского комитета.

Макоко как можно скорее собрал большой съезд всех негритянских вождей с обоих берегов, где окончательно была подтверждена французская власть на судоходной части Конго.

В начале собрания Макоко публично ратифицировал соглашения, некогда подписанные им и де Бразза, и объявил, какие меры примет по соблюдению этих соглашений. Затем состоялся суд над Мпутабой. Раскаяние самозванца всем показалось искренним, и де Бразза настоял, чтобы Макоко простил виновного, но король велел Мпутабе явиться на берег Пула, где некогда незаконно правил, и публично признать власть Франции.

Мпутаба честно все исполнил и убедил вождей, даже с левого берега, присягнуть французскому флагу.

В апреле 1886 года господин де Бразза был назначен генеральным комиссаром Конго и Габона. При нем находился верный сотрудник доктор Баллэ, назначенный вице-губернатором Габона.

Казалось, генеральному комиссару нужно лишь ненадолго съездить во Францию — обсудить с правительством проблемы окончательного обустройства Конго — и он может тут же вернуться к прерванным трудам. Но с морским министерством возникли разногласия по поводу бюджета колонии. Де Бразза хотел, чтобы бюджет вотировался в целом, — так генеральный комиссар мог бы в интересах дела иметь свободу маневра. Министерство же настаивало на постатейном голосовании — ради облегчения контроля. После многомесячных переговоров де Бразза добился своего; в феврале 1887 года он отплыл к месту службы.

В Либревиле, согласно полученным инструкциям, он учредил колониальную администрацию. Затем де Бразза немедленно отправился в глубь страны, где требовалось его присутствие. Ситуация там складывалась тревожная — случалось, что начальники неоправданно прибегали к силе. Де Бразза разобрался на месте с обстановкой и отослал кого на океанское побережье, кого во Францию. Некоторые племена опять начинали драться по поводу и без повода. Губернатору, пользуясь своим влиянием, удалось восстановить между ними согласие и вдобавок заставить перенести два разборных паровых баркаса: один из них и теперь еще ходит по Огове, другой — по Конго.

В дебрях Африки де Бразза пробыл полгода и, сильно изнуренный дизентерией, вернулся на побережье. В 1888 году он отправился на родину, чтобы восстановить здоровье и представить точный доклад о положении Конго; кое-кто утверждал, будто оно не блестяще с финансовой точки зрения.

В награду за выдающиеся труды Географическое общество в 1882 году присудило ему большую золотую медаль; в том же 1882 году золотую медаль, специально выбитую в честь путешественника, преподнес ему муниципальный совет Парижа, а 14 августа 1885 года он получил офицерский крест Почетного легиона[105].

Дело де Бразза идет своим чередом, но еще далеко от завершения. Отважному путешественнику ныне больше, чем когда бы то ни было, требуются присущие ему усердие и энергия. Никто, кроме него, не в состоянии завершить освоение неизведанных районов Африки.

Именно де Бразза первый понял, что для постоянной эксплуатации бассейна Конго необходимо владеть устьями других рек и у Франции для этого — наилучшее положение. По реке, текущей по нашему Габонскому плато, можно добраться до судоходной части Конго без существенных перепадов высот. Стенли сказал следующие исторические слова:

«Тот, кто овладеет Конго, получит монополию на торговлю во всем бассейне реки. Она является и навсегда останется великой торговой дорогой, ведущей с запада в Центральную Африку».

Не будем никогда об этом забывать!

Детство и юность Ливингстона. — Его призвание. — Первые путешествия. — Луанда. — Переход через Черный материк. — Возвращение в Европу.

В наше время, когда жизнь мчится на всех парах, — время мгновенных знакомств, бесчисленных публикаций, легких путешествий, шумной рекламы — известность, переходящую все границы, стали приобретать люди, которые прежде не заинтересовали бы широкую публику.

Личные заслуги, как правило, тут ни при чем. Достаточно, чтобы о вашем имени несколько дней или недель трезвонили в прессе Старого и Нового света.

А людей действительно выдающихся легко предают забвению — они слишком скромны, чтобы отстоять себя среди шумных оваций, которыми встречают новые громкие имена.

Возможно, — пусть не сочтут это за парадокс — никогда бы мирный добрый проповедник доктор Ливингстон не стал знаменитостью, если бы Гордон Беннет, директор «Нью-Йорк геральд», не вздумал послать к нему репортера Стенли.

Долгое время от Ливингстона не было вестей — считали даже, что он умер. А интересовались доктором — представьте себе! — только в очень узком кругу, где высоко ценили его труды.

Но едва Ливингстоном занялся один из королей прессы — известность проповедника сразу возросла благодаря шумихе, поднятой вокруг Стенли, который сам еще ровным счетом ничего не совершил.

Их имена соединились в пару: Стенли — Ливингстон. И многие узнали о том, что сделал Ливингстон, по тому, что собирался сделать Стенли. А Стенли, отыскав Ливингстона — что, в общем, было не так уж и сложно с теми средствами, которыми располагал, — собирался присвоить себе славу знаменитого путешественника, скромно жившего на Великих африканских озерах среди черных друзей.

Теперь, когда Стенли, случайно ставший исследователем, лихорадочно носится по Черному материку и, будучи дилетантом, поддерживает свою популярность рекламой, постепенно исчезает из нашей памяти имя замечательного исследователя, навечно погребенного под мрамором Вестминстерского аббатства.

Ливингстон — проповедник по призванию, путешественник по натуре, с ранней юности мечтавший посвятить жизнь проповеди Евангелия дикарям, — воистину велик и неповторим в своей трогательной простоте. Как самоотверженна вся его долгая жизнь, целиком посвященная просветительской деятельности! С каким благородством переносил он ради нее неслыханные труды, лишения и болезни! И какой сильный характер был у ребенка, из которого вырос подобный муж! Послушайте собственный его рассказ о детстве: