— Позвольте мне вас проводить! — сказал Балейнье, идя впереди следователя, с которым мадемуазель де Кардовилль простилась очень любезно.

Роден и Адриенна остались одни.

Проводив господина де Жернанда до дверей дома, Балейнье поспешно развернул записку Родена, содержащую следующие строки:

«Следователь войдет в монастырь с улицы; бегите через сад и предупредите настоятельницу, чтобы она непременно повиновалась данному мной приказанию относительно девушек. Это исключительно важно».

Знак, сделанный Роденом, и содержание записки ясно доказывали доктору, для которого сегодняшний день был днем сюрпризов и неожиданностей, что секретарь преподобного отца совсем не был изменником и действовал, как и прежде, к вящему прославлению Господа. Повинуясь приказанию Родена, доктор старался разобраться в его непонятном поведении и объяснить себе, почему Роден навел правосудие на дело, которое желательно бы поскорее замять и которое могло иметь самые неприятные последствия для отца д'Эгриньи, княгини и для него самого, доктора Балейнье.

Но вернемся к Родену, оставшемуся с Адриенной.

Едва следователь и доктор успели выйти, как мадемуазель де Кардовилль, сияя от радости, воскликнула, глядя на Родена с уважением и благодарностью:

— Наконец-то… благодаря вам… я свободна! Свободна! О! я до сих пор не знала, сколько радости, счастья и блаженства в этом дивном слове: свобода!!!

Грудь молодой девушки волновалась, розовые ноздри расширялись, а пунцовые губы полураскрылись, как будто она с наслаждением вдыхала живительный и чистый воздух.

— Недолго пробыла я в этом ужасном доме, — продолжала она, — но столько настрадалась за время своего заточения, что даю обет каждый год освобождать нескольких заключенных за долги! Быть может, вам покажется этот обет немного во вкусе средних веков, — прибавила она улыбаясь, — но не одни же расписные стекла да фасон мебели занимать у этой благородной эпохи!.. Итак, вдвойне благодарю вас, месье, потому что считаю вас причастным к мысли об освобождении, родившейся под влиянием той радости, которой я всецело обязана вам. Вы, видимо, тронуты и взволнованы моим счастьем; пусть же эта радость покажет вам, как велика моя признательность, и пусть служит платой за вашу великодушную помощь! — восторженно воскликнула девушка.

Мадемуазель де Кардовилль ясно видела, как сильно преображалась под влиянием ее слов физиономия Родена. Этот человек, только что выказавший такую твердость, резкость и непреклонность по отношению к Балейнье, теперь под впечатлением нежных и задушевных чувств Адриенны, казалось, совершенно изменился. Его крошечные змеиные глазки, полуприкрытые веками, смотрели на девушку с выражением неописуемого участия… Затем, как бы желая освободиться от новых впечатлений, он заговорил сам с собой:

— Ну, ну, ладно… без нежностей… время не терпит… моя миссия еще не кончена… нет… нет… еще не кончена… — Потом, обратившись к Адриенне, он продолжал: — После, милая девушка… верьте мне, после… у нас будет время поговорить и о благодарности… Теперь надо говорить о настоящем: оно важнее и для вас и для вашей семьи… Знаете ли вы, что происходит?

Адриенна с удивлением взглянула на иезуита и спросила:

— Что же происходит?

— Знаете ли вы настоящую причину вашего заточения в этом доме?.. Знаете ли, что заставило княгиню и аббата д'Эгриньи действовать подобным образом?

При этих ненавистных именах лицо мадемуазель де Кардовилль, столь радостное раньше, опечалилось, и она с горечью ответила:

— Вероятно, ненависть, какую испытывает моя тетка ко мне!

— Да… ненависть… и желание безнаказанно отобрать у вас громадное состояние…

— У меня? Каким же образом?

— Вы, значит, не знали, мадемуазель, как важно было для вас присутствовать 13 февраля на улице св.Франциска для получения наследства?..

— Числа и подробностей я не знала, сударь, но мне было отчасти известно, из некоторых семейных документов и благодаря одному очень странному случаю, что один из наших предков…

— Оставил громадную сумму для раздела между его потомками? Не так ли?

— Да…

— Но, к несчастью, вы не знали, что наследники должны были в назначенный час собраться 13 февраля: кто не явился, тот лишался своих прав. Понимаете ли теперь, почему вас сюда засадили?

— О, понимаю! — воскликнула Адриенна. — К ненависти моей тетушки прибавилось еще чувство алчности… Теперь мне все понятно! Дочери генерала Симона, такие же наследницы, как и я, были также заперты, подобно мне…

— И вы еще, — воскликнул Роден, — не единственные жертвы!

— Кто же еще?

— Один молодой индус…

— Принц Джальма? — с живостью спросила Адриенна.

— Он чуть было не умер от наркотика… который вы ему дали из-за этого же!

— Великий Боже! — с ужасом всплеснув руками, воскликнула молодая девушка. — Это ужасно!.. Молодой человек… с таким благородным, великодушным характером, как его мне описывали! Но я послала в замок Кардовилль…

— Одно доверенное лицо, которое должно было доставить молодого принца в Париж? Я это знаю, дорогая мадемуазель, но этого человека удалили хитростью, и принц попал в руки врагов.

— Где же он теперь?

— Я имею на этот счет очень смутные сведения; знаю только, что он в Париже. Но я не теряю надежды его найти и с отеческим жаром примусь за эти поиски, потому что нельзя не полюбить этого королевского сына за его редкие качества! Какое сердце! Ах, какое сердце!! Золотое сердце, чистое, как золото его родины!

— Его необходимо найти, месье, — с волнением говорила Адриенна. — Употребите для этого все силы, умоляю вас об этом. Ведь он мне родственник… и одинок здесь… без поддержки… без помощи…

— Конечно, — с сожалением произнес Роден. — Бедный мальчик!.. ведь он почти дитя еще… восемнадцать-девятнадцать лет! Брошенный в Париж, в этот ад… с присущими его юности дикими, горячими, неудержимыми страстями, с его наивностью и доверчивостью! Каким только опасностям он здесь не подвергался!

— Только бы найти его! — с живостью заметила Адриенна. — Тогда уж мы сумеем его охранить от этих опасностей… До своего заключения сюда, узнав об его приезде, я послала к нему поверенного с предложением услуг от неизвестного друга… Оказывается, что эта безумная затея, которую мне поставили в упрек, была, напротив, очень разумна… теперь я в этом убеждена даже больше, чем раньше. Принц мне родственник… я обязана оказать ему самое щедрое гостеприимство… я хотела его поместить в павильон, который занимала у тетки…

— А сами-то вы, дорогая мадемуазель?

— Я сегодня же перееду в дом, который давно уже начала отделывать для себя, когда решила покинуть княгиню и зажить самостоятельно. Итак, месье, если вы уж решились быть добрым гением нашей семьи, то будьте столь же великодушны и к принцу, как ко мне и к сестрам Симон. Умоляю вас, постарайтесь открыть убежище несчастного королевского сына, как вы его называете. Не говорите, что вы действуете от моего имени, — пусть это будет все тот же неизвестный друг, — и отвезите его в мой павильон… чтобы он ни о чем не беспокоился… чтобы он жил, как подобает жить принцу… О нем позаботятся…

— Так… он будет вести княжеский образ жизни благодаря вашей королевской щедрости!.. Но лучшего применения для своего трогательного сочувствия вы бы и не нашли! Надо только видеть его красивое, задумчивое лицо, чтобы…

— Вы его видели? — прервала Адриенна.

— Да, в течение двух часов… и больше мне не нужно было, чтобы понять и оценить его… Очаровательное лицо — зеркало его души…

— Где же вы его видели?

— В вашем древнем замке Кардовилль, куда его выкинуло бурей… и где я был… чтобы… — Немного поколебавшись, Роден продолжал, как бы увлеченный искренним порывом: — Эх, Господи! ну да, где я был для совершения позорного… отвратительного дела… приходится сознаваться…

— Вы в замке Кардовилль и для дурного дела? — с глубоким изумлением воскликнула Адриенна.