Девушка незаметно спрятала портрет на груди, решив не возвращать его Аманде. Она быстро сложила все остальное в шкатулку и попыталась приладить замочек, но ничего не получалось. Мери испуганно следила за ее действиями.
— Ничего, — сказала Агнесса служанке. — Я что-нибудь придумаю.
— Только ради всего святого, мисс, не говорите госпоже Аманде.
— Не бойся, Мери, она ничего не узнает. Я попрошу Терри — она найдет мастера, и он починит замок.
— Но Терри… Вдруг Терри расскажет!
— Нет, что ты! — воскликнула Агнесса и тут же нашлась: — Ничего, скажу, что это сделала я!
И она ободряюще улыбнулась темнокожей девушке, которая по годам приходилась ей ровесницей, но сейчас казалась младшей сестрой.
Агнесса хотела поставить шкатулку на место, но потом передумала. Кто знает, может быть, содержимое железного ящика позволит ей узнать что-нибудь о прошлом семьи? Раньше, в пансионе, она мало задумывалась об этом, но теперь хотела знать о жизни родителей как можно больше.
Она унесла шкатулку к себе в комнату, там раскрыла и принялась перебирать бумаги. Ей попадалось множество конвертов: любовные письма Аманды лежали отдельно, и Агнесса пока не тронула их, а занялась деловыми бумагами. Из одного конверта выскользнули деньги — пачка зеленых ассигнаций; Агнесса никогда прежде не видела денег так близко. Она подержала их в руках, повертела (бумажки были новые и приятно хрустели), потом положила обратно в шкатулку. Через час она разобрала ворох бумаг, разложила письма… Особенно заинтересовали ее послания некоей Лорны Хейман. Она изучила их досконально, хотя письма эти с неразборчивыми перемаранными строчками, вдобавок насыщенные непонятными Агнессе жаргонными словечками, читались с большим трудом. Девушка просмотрела также присланные этой дамой счета, точнее, их копии…
Она сидела молча, и душа ее постепенно наполнялась горечью. В пансионе девочек-воспитанниц оберегали от всего «дурного», что существует в жизни; запрет налагался попутно на многие, казалось бы, безобидные темы, а уж ни о каких домах терпимости не могло быть и речи, но многие соученицы Агнессы уезжали на каникулы домой, вырывались за пределы каменных стен, и оттуда просачивались в замкнутый мир пансиона живые запретные вести. Агнесса слышала что-то о «падших», «продажных» женщинах и так же смутно догадывалась о том, что это такое. Такие же полудогадки посетили ее и теперь. Она инстинктивно чувствовала чужое, непонятное, нечистое… И с этим была связана ее мать! Женщины, зарабатывающие для нее деньги, проделывали нечто, не имеющее ничего общего с чистотой человеческих отношений и чувств, гадкое, отвратительное!
А сама Аманда? Сколько же было у нее любовников! То тут, то там мелькали на конвертах разные имена, какие-то пошлые подробности раскрывались в письмах… Агнесса отшвырнула бумаги и села, опустив голову, сцепив руки надо лбом и тревожно задумавшись. Она начинала понимать, что ничего не знает о жизни, о людях; ей стало страшно: как же жить дальше глупым слепым котенком, как найти тот единственный верный путь, что приведет к свету счастья? Она считала свою мать порядочной женщиной и вот… Агнесса задумалась и о другом: возможно, многие из внушенных ей в пансионе жизненных представлений тоже окажутся ложными! Она размышляла долго, потом взяла в руки отцовский портрет. Вглядываясь в него, она находила в чертах лица Джеральда Митчелла несомненное сходство с собой. Да, те же глаза, линия губ… И ей подумалось вдруг, что, быть может, если б жив был ее отец, не чувствовала бы она себя маленькой, одинокой, запнувшейся на скаку лошадкой, безуспешно ищущей дорогу к своему неведомому пастбищу. Агнесса поцеловала портрет и спрятала за зеркало.
— Я сама все узнаю, — прошептала она. — Я все найду, всему научусь сама.
Первое, что услышала Терри, вернувшись домой, были доносящиеся сверху звуки рояля.
Терри ничего не понимала в музыке, но тем не менее удивилась: столь неожиданной гармоничной мощи была полна исполняемая вещь; женщина никак не могла подумать, что эти сильные, свободные звуки могли возникнуть под пальцами робкой, хрупкой Агнессы. Значит, в ней и впрямь было что-то скрытое, неразличимое с первого взгляда.
А между тем еще в пансионе музыка стала для девушки единственной возможностью хоть как-то выразить себя, дать выход своим чувствам. Когда подруги разъезжались на каникулы и наставницы занимались другими делами, она, удалившись в верхние классные комнаты, с тайным упоением разучивала произведения, вовсе не предназначенные для игры воспитанниц пансиона, а ноты привозили по ее просьбе некоторые из наиболее смелых подруг. Агнесса обладала своей собственной манерой исполнения и была, сама того не подозревая, незаурядной пианисткой.
К обеду девушка спустилась вниз; от Терри не укрылись ее молчаливость и то, что Агнесса почти ничего не ела за столом.
— Что с вами, мисс? — вскользь поинтересовалась служанка, меняя тарелки. — Что-нибудь случилось?
— Нет…— медленно произнесла Агнесса, но после, спохватившись, добавила: — Терри, я нечаянно сломала замок у шкатулки, нужно починить. Поможете?
Терри выпрямилась.
— Шкатулка? — спросила она. — Какая шкатулка?
— Та, в которой миссис Митчелл хранит свои бумаги. Я случайно уронила, и замок сломался.
— Ничего, — успокоила ее Терри, — починим.
Агнесса вскинула голову, и в глазах ее засветилось ранее не проявлявшееся упрямство.
— Только так, чтобы миссис Митчелл ничего не заметила. Когда она возвращается?
— Сказала, завтра вечером.
— А куда она поехала, зачем?
— Не знаю, — женщина, — наверное, по делам. — Но взгляд Агнессы был полон недоверия, и служанка прибавила: — Что вы так смотрите, мисс? Я всего лишь прислуга, и госпожа мне не докладывает, куда и зачем едет! А насчет шкатулки не беспокойтесь — завтра утром пойду искать мастера.
— Где вы думаете его найти?
— В портовых кварталах, там много мастерских.
— Терри, возьмите меня с собой!
Служанка растерянно посмотрела на юную госпожу.
— Вас? — пробормотала она. — Но зачем?
— Я еще не была в той части города.
— И незачем там бывать!
— Почему? — спокойно спросила девушка.
— Почему? Да просто это не то место, куда можно идти барышне вроде вас. Там грязно, и люди попадаются всякие… Неужели вам некуда больше пойти? У вас теперь есть хорошие друзья, вашего круга…
— Кто вам сказал?
Терри совсем растерялась и замолчала, а Агнесса продолжала с внутренним запалом, что, однако, было не так уж заметно:
— Я не могу понять, зачем от меня что-то скрывают, почему хотят, чтобы я делала только то, что им нравится! — Ее волнение постепенно все больше прорывалось наружу. — Я ведь все знаю, Терри, я видела все: и письма, и документы… Я поняла, что у моей матери сомнительное прошлое!
В глазах ее стояли слезы, и Терри почувствовала жалость к девочке; с неожиданной для самой себя нежностью она привлекла ее к себе и прошептала:
— Успокойтесь же, мисс, не переживайте так! Не очень страшно то, что вы узнали!
Агнесса подняла голову: во взгляде обиженного ребенка появилось нечто, испугавшее Терри, что-то крепло, пробиваясь сквозь разочарованность, и девушка словно бы взрослела на глазах, и не будь служанка так уверена в своей юной госпоже, в твердости усвоенных ею правил и убеждений, она решила бы, пожалуй, что в состоянии внезапно нахлынувшего отчаяния легко натворить глупостей.
— Кем была моя мать, Терри? Что все это значит? Расскажите мне! — Последняя фраза звучала уже не как просьба; скорее как требование.
— Мне немногое известно.
— Что знаете!
— Хорошо. Миссис Митчелл взяла с меня слово молчать, но раз уж такое дело…— И она начала рассказывать, неторопливо, тщательно подбирая слова, а сама все гладила волосы Агнессы.
Сама Терри родилась в семье разорившегося фермера. Она была младшей из восьмерых детей, нелюбимой, нежеланной, лишней, и ощущала это постоянно. Стремясь поскорее покинуть дом, семнадцатилетняя Терри вышла замуж за соседа, молодого фермера, однако этот шаг не принес перемен к лучшему: девушка попала под беспощадный гнет свекрови, всячески попрекавшей невестку бедностью. Упрямая и гордая Терри не пожелала жить на положении бессловесной рабыни и как-то раз после очередной стычки со старой мегерой, избитая мужем, взяла ребенка и как была — без денег, без вещей — ушла из дома, решив больше никогда не переступать ненавистный порог. Молодая женщина нанялась поденно на хлопковую плантацию, но работа была изнуряюще тяжела, к тому же Терри постигло непоправимое несчастье: заболев оспой, умер ее сын. Она была на грани отчаяния, и только боязнь гнева Всевышнего помешала ей покончить с собой.
