— Да, помню, — спокойно ответил он.

— Я никому не рассказывала, но вы, я думаю, можете знать о том, что случилось.

— Давайте зайдем куда-нибудь, посидим, — предложил Орвил. — Так будет удобнее.

— Нет-нет, — столь же поспешно отказалась Агнесса, идя рядом с Орвилом, она могла не смотреть ему в глаза.

— Хорошо, мисс Митчелл, как хотите.

Агнесса медленно и бесстрастно начала свой рассказ. Она излагала только факты, совершенно не давая понять, какие чувства испытывала при этом, как относилась к тому или иному событию, и Орвил постепенно начал нервничать. История эта по-настоящему заинтересовала его тогда, когда Агнесса дошла до момента злоключений на прииске. Он внимательно слушал. А Агнесса чуть ли не впервые испытывала потребность говорить о своей жизни с человеком, столь мало ей известным.

Орвил был удивлен, более того, неприятно поражен услышанным. Значит, Джек оказался еще хуже, чем можно было предположить! Если раньше Орвил готов был обвинять его в легкомыслии, возможно, в предательстве по отношению к любимой (а мог ли этот человек любить по-настоящему?!) женщине, то теперь… Преступное ничтожество…

Вероятно, что-то отразилось в его взгляде, потому что Агнесса произнесла:

— Я тяжело болела, а он выходил меня.

Это прозвучало как попытка оправдания — показалось Орвилу. Он промолчал. Он многое отдал бы за то, чтобы узнать, была ли разочарована Агнесса до того, как узнала жестокую правду.

— Послушайте, мисс Митчелл, — сказал он немного погодя, — вы все-таки не знаете наверняка, что он убит?

Агнесса помедлила.

— Я не видела его мертвым и ничего не слышала о нем. Он исчез, как в воду канул. Я потом писала на прииск, хозяйке, у которой мы жили, но мне не ответили. Я думаю, возможно, Джека и не убили сразу, его могла взять полиция. Но за такие преступления приговаривают к смертной казни.

— Да, — подтвердил Орвил, — нет смягчающих обстоятельств.

— Не думаю… Уверена: если бы Джек был жив, я бы знала об этом.

Орвила задел ее трагический полушепот.

«Я ревную эту женщину к памяти ее любовника? — подумал он. — Какая чушь!»

Если Джека повесили — он того заслужил. Если Агнесса несчастна, то по своей вине. Он искоса взглянул на спутницу. Нет, быть жестоким по отношению к Агнессе невозможно. Ее нужно пожалеть.

Орвил проводил ее домой, но не зашел к ней, пообещав прийти завтра перед отъездом.

Когда Орвил ушел, Агнесса раскрыла тетрадь. Частица чужой неведомой души и жизни скрывалась в написанных ровным почерком фиолетовых строках. Агнесса прочла надпись на титульном листе: «Вирджиния Кэролайн Лемб». Вирджиния Лемб, незнакомка, давно ушедшая в никуда, стоящая перед миром вечности. А ее собственная мать? Где ее искать? Где?

Сдержанная и серьезная, Агнесса встретила Орвила у порога. Из-за спины выглядывала сияющая Джессика, Керби был привязан в углу, возле кровати. Ужасающая бедность обстановки бросалась в глаза сразу, тем более что в комнате буквально негде было повернуться. Жилище Филлис было обставлено куда лучше, и потому Орвил не ожидал увидеть здесь ничего подобного: в таких лачугах ему еще не приходилось бывать.

А Агнесса принарядилась и изменила свою до сей поры очень простую прическу; она сразу стала намного симпатичнее, и Орвилу было приятно.

Он протянул Агнессе букет роз, которые та приняла с изумленной улыбкой; как на чудо, смотрела она на нежный бархат лепестков. Где Орвил мог достать такие цветы?

— Спасибо…

Джессика, ждавшая своего часа, переминалась с ноги на ногу, а когда Орвил наконец посмотрел на нее, остановилась в смущении.

— Что же ты? — Агнесса легонько подтолкнула ее. — Мистер Лемб пришел к тебе.

Орвил не знал, что накануне Агнессе стоило большого труда убедить девочку не говорить ничего лишнего и что Джессика проявила при этом завидное упрямство. Конечно, Агнесса понимала дочь: жизнь не должна начинаться с разочарований, сопротивление реальности естественно.

Джессика, застенчиво глядя на улыбающегося Орвила, наконец подошла. Керби зарычал из угла: его привязали, и в доме был чужой мужчина — такого пес не мог допустить.

— Тихо, Керби! — сказала Агнесса и добавила: — Вообще-то он добрый пес, просто к нам редко кто-нибудь заходит.

Джессика внимательно наблюдала за ними, что-то соображая. Ее личико было сердитым.

— Лучше, если ты погуляешь, — решила Агнесса, выталкивая собаку за дверь.

Керби обиделся: в этот момент он кое-что понял и запомнил навсегда. Джессика, вопреки обыкновению, не вмешалась и не заступилась за собаку.

— Где твои куклы? — спросил Орвил. Девочка оживилась.

— Вот они! У меня есть еще кукла Нора, она не такая красивая, как ваша. Я хотела сделать ее служанкой Лолиты, но мама сказала, что так нехорошо, пусть они будут сестрами или подругами. А хотите, я покажу вам свои рисунки?

— Ты рисуешь? Покажи.

Джессика вытащила из-под кровати коробку и, забираясь с ногами на кровать, пригласила:

— Садитесь!

Орвил сел на стул и взял коробку. Он не спеша перебирал рисунки и слушал пояснения девочки. Линии, выведенные по-детски неуверенной рукой, были неровны, но, как показалось Орвилу, глаз ни разу не ошибся в сочетании цветов, в каждом рисунке угадывалось что-то новое, неповторимое.

— Интересно! — сказал он. — Я, например, в детстве не умел так рисовать. Да и сейчас не умею. Это вы ее научили?

— Нет, — отозвалась Агнесса, — я, скорее, приучила.

Она подошла и села рядом с Орвилом.

— Иногда мне нужно было делать что-либо по хозяйству, и я, чтобы чем-то занять ее, совсем еще маленькую сажала за стол, давала бумагу… А теперь она уже сама постоянно рисует.

— Надо подарить ей краски, — решил Орвил. — Пусть пробует рисовать красками. Я, конечно, не знаток, но, по-моему, у нее явные способности.

Агнесса покачала головой.

— Я думаю, о способностях говорить рано. В детстве многие кажутся способными, а потом все исчезает куда-то.

— У вас есть маленькие дети? — спросила Джессика, делая вид, что не замечает строгого взгляда Агнессы.

— Нет, — ответил Орвил.

— Джесс! — вполголоса предостерегающе произнесла Агнесса, но Джессика не обратила на это внимания.

— Да? — глубокомысленно произнесла она и посоветовала: — А вы возьмите кого-нибудь в дочки!

Агнесса, чтобы скрыть вспыхнувшую краску неловкости и смущения, отвернулась к окну.

— Джесси, вон там Тина и Эмма, пойди поиграй с ними, — сказала она.

— Не хочу.

Обычно у Агнессы не возникало проблем с дочерью, это был, пожалуй, первый случай, когда девочка проявляла характер.

— Иди, — повторила Агнесса. — Покажешь им новую куклу. А потом вернешься к нам.

— Ладно, — с неохотой согласилась Джессика. Когда девочка ушла, Агнесса вздохнула свободнее.

И все-таки сохранялась какая-то недосказанность между нею и Орвилом — оба ясно чувствовали это. Орвил смотрел на Агнессу — на длинные ресницы опущенных глаз, на нежную незагорелую кожу лица, на выбившуюся из прически тонкую прядь волос. Безжалостный труд посудомойки испортил ей руки; Орвил подумал о том, что Агнесса все эти годы, забывая о себе, постоянно думала, заботилась о дочери: ни один человек, взглянув на Джессику, не сказал бы, что девочка выросла в такой бедности. Сам Орвил тоже не подозревал, какой слабой, крошечной она родилась: он видел перед собой вполне развитого, здорового ребенка.

Глядя на Агнессу, он вдруг принялся искать в ее лице черты, которые передались Джессике. Джессика была миловидным ребенком, но Орвил хотел бы видеть ее несколько иной: с такими же темными, как у сидящей перед ним женщины, волосами, черными ресницами и прохладно-зеленым цветом глаз.

Он смотрел на Агнессу: что изменилось в ней за эти годы? Конечно, она стала старше, что-то исчезло, но в то же время новая прелесть появилась в ней. Девчонка превратилась в женщину! Орвил вдруг будто новыми глазами увидел, как густы шелковистые пряди волос Агнессы, как свежо ее лицо… И она умна: она, как видно, хорошая мать и хозяйка и может стать верной подругой тому, кто полюбит ее. Чья она теперь, эта женщина? И почему он решил тогда, много лет назад, что не может обладать ею?!