Неотвратимо приближался один из важнейших в жизни часов: час уплаты долгов, час свершения судеб, час истины.
Джек сидел на кровати, обняв руками колени и положив на них подбородок. Он исподлобья глядел на Молли, которая делала уборку, или, вернее, притворялась, что прибирается в комнате, и одновременно размышлял.
— Ходят слухи, ты уезжаешь? — спросила девушка, выпрямляясь и привычным жестом отбрасывая упавшие на глаза волосы.
Джек вскинул голову: эта маленькая плутовка каким-то образом была в курсе всех дел, даже тех, о которых ей вовсе не полагалось знать.
— Не решил еще.
— Я бы тоже хотела уехать, — сказала Молли, — надоело… Бабку только жалко; если б не она, давно бы меня здесь не было.
— А мать у тебя есть?
— Была! — Молли презрительно фыркнула. — А может, и есть, только я ее не видела. Бабка говорит, она непутевая: шлялась где попало, пила. Потом однажды меня притащила, да и оставила здесь. Бабка ругалась-ругалась, а что делать — не щенка ж принесли! Стала воспитывать… А ты откуда взялся?
— У меня еще интереснее история — вообще черт знает что! Как-нибудь расскажу.
— А про миссис Лемб расскажешь? — Девчонка смотрела с хитрецой. — Это она там миссис Лемб, а здесь — Агнесса, а вместе — то, и другое! Никогда я такого не видала!
Джек оборвал ее:
— Перестань трепаться, Молли! Лучше скажи, там еще остались деньги?
— Есть немного!
— Дай мне.
— Зачем? Разве ты пойдешь куда-нибудь?
— Да.
Молли раздумывала.
— Не думаю, чтобы миссис Лемб это одобрила. Тебе только три дня как разрешили вставать.
— Надо же, какая забота, Молли! Не беспокойся, я ненадолго и недалеко. Хочу кое-что купить для сегодняшнего вечера. И еще немного позаботиться о своей внешности.
Девушка удивленно хмыкнула и загадочно ухмыльнулась.
— По-моему, ты и так неплох. Особенно если вспомнить, каким был месяц назад… Вот ты побездельничаешь еще с недельку да при этом станешь есть за четвертых — тогда вообще держись!
Молли, подмигнув, захохотала. Джек улыбнулся; он был еще очень бледен, с синевой под глазами, с впалыми щеками. Его недавно вымытые и расчесанные волосы за последние месяцы сильно отросли, одежда стала слишком широкой и болталась на отощавшем теле, как на вешалке. Она вообще ему не нравилась, хотя он никогда не придавал ей значения. Джек вспомнил, как одевался тогда, в юности, объезжая лошадей… А ведь Агнесса сама, первая, подошла к нему, он как-то даже и позабыл об этом!..
— Неплох для тебя, Молли, но не для…
— Ага, понятно! — перебила она. — Можешь не продолжать. Знаешь, если человек заботится о своей внешности, значит, он и вправду совсем здоров.
— Почти, Молли, почти. Чтобы стать совсем здоровым, мне надо вернуться лет на десять назад.
— Кстати, Джек, а что будет вечером?
— Маленький праздник для двоих.
— По случаю твоего выздоровления?
— Может быть.
— Она знает?
— Нет.
— Ясно, — сказала Молли, — ты хочешь ее… сразить! Сначала вечер, для двоих, а потом…
— Нет! — резко отрезал он! — она поедет домой.
Молли разочарованно смотрела на собеседника.
— Тогда зачем все эти приготовления? Мне кажется, ты врешь. Признавайся, что задумал?
Джек с деланным простодушием, но так, чтобы девушка это почувствовала, произнес:
— Мои желания очень невинны. Ничего особенного… Просто бедный Джекки хочет соответствовать…
— Соответствовать? Кому? Чему?! Ты что, хочешь надеть фрак? Думаю, тебе не пойдет…
— Зачем фрак? — удивился Джек. Его голубые глаза, которые за последнее время обрели прежний яркий блеск, смотрели насмешливо и в то же время жестко. — В этой комнате?.. Сойдет что попроще.
— Нет, — заметила Молли, — простотой тут и не пахнет. Ладно, держи! — Она вручила ему деньги. — Желаю удачи!
Вопреки обыкновению, Агнесса приехала вечером. Сегодня Орвил отлучился из дома именно в это время. Она собиралась наконец решить вопрос с отъездом Джека и вообще с их дальнейшей судьбой; ей нужно было, по возможности, убедить его уехать из города, хотя она сомневалась, что это удастся сделать.
Агнесса была в платье бронзового цвета и в коричневом жакете. Сняв шляпу, она поправляла разметавшиеся, влажные от дождя пряди волос. На шее ее сверкала золотая цепочка, на руке — браслет, а на пальце — обручальное кольцо, проклятое кольцо, которое ее никто уже никогда не заставит снять.
Вместе с нею вбежал Керби; Агнесса привозила его не в первый раз, он все здесь знал и тут же, обрадованный, направился к хозяину. Собаке приходилось нелегко: связь хозяин — хозяйка — Джессика Керби считал неразрывной и потому многого не понимал и не мог принять. Собственно, где-то здесь для него находилось место и Орвилу, и всем остальным, с кем он прожил последние годы, и кого считал если не друзьями, то, по крайней мере, не чужими людьми.
Агнесса удивленно огляделась: в комнате что-то изменилось. Полумрак, горела всего одна свеча, а на столе стояла темная бутылка и рядом — два бокала. Она взглянула на Джека: он выглядел по-другому, переменил одежду; сейчас он не походил ни на бандита, ни на бродягу, ни на тяжелобольного, это был прежний Джек, почти такой, каким она его знала раньше. В полутьме его светлые глаза сияли, как два зеркала.
Он шагнул к ней, и Агнесса невольно отпрянула.
— Джек… Что все это значит? — произнесла она.
И он, ничуть не смущенный ее жестом, ответил:
— Агнес! Я знаю — сегодня ты пришла в последний раз. Ты не говорила мне об этом, но я понял. Ты, наверное, захочешь, чтобы я пообещал уехать или… словом, больше тебе не мешать. Я обязательно дам ответ, но прежде хочу, чтобы ты провела этот вечер со мной, и не так, как раньше, с больным, а иначе… И… чтобы мы простились по-хорошему. Согласна?
Она облегченно вздохнула.
— Конечно, Джекки. Это… вино?
— Да. — И, заметив сомнение в ее лице и голосе, сказал: — Что значит одна бутылка вина для нас двоих? Это нам не повредит. Первый и последний раз мы с тобой пили вино в кабачке Грейс Беренд, в порту Санта-Каролины. Помнишь?
Агнесса улыбнулась. Пока она держалась довольно скованно — неожиданные обстоятельства, в которые она вдруг попала, а также предлагаемый Джеком тон разговора нарушили привычный ход ее мыслей. Она не сумела сразу решить, как себя вести: дать себе и ему волю и вспомнить прошлое, пусть даже только на словах, или же с первых минут установить необходимую дистанцию. Кто они: Джек и Агнесса или Джек и миссис Лемб — этого зависело многое. Она боялась. Джек же держался очень естественно, спокойно; ему было проще — он подготовился заранее и подготовился хорошо: Агнесса не замечала ни прежней нервозности, ни злобного бессилия, ни отчаяния в глазах, ни темной страсти. Он ничего не вымаливал у нее и ни к чему не принуждал, они были на равных. Агнессе показалось, что в комнату ворвался свежий океанский воздух, принеся неповторимые запахи памятного прошлого.
— Садись, Агнес.
Агнесса села, все еще поправляя одежду и прическу. Ее волосы блестели, освещенные пламенем.
— Ты выглядишь совсем по-другому, — заметила она. — Как тогда, много лет назад.
Он улыбнулся, довольный, что все идет, как задумано.
— Могу я доставить себе маленькое удовольствие — понравиться тебе?
Агнесса тоже улыбнулась. Она не понимала, как он этого добился: в нем словно не осталось ничего дурного, ничего пережитого за прошедшие мрачные годы, он будто разом все сбросил, очистился от скверны. Он — Агнесса еще раз отметила это — был не ниже и не выше ее и Орвила, а сам по себе, и, стало быть, на равных. И дело не в том, как он выглядел, а в том, как держался. Она не знала, что все увиденное являлось плодом длительных размышлений Джека в последние дни болезни. Он многое понял и решил, что Агнесса, Орвил и Бог весть кто еще будут относиться к нему с жалостью или презрением, как к несчастному, или, напротив, как к заслуживающему самого сурового наказания до тех пор, пока он сам не заставит их посмотреть на себя другими глазами, пока не перестанет чувствовать себя сбежавшим от возмездия преступником, трясущимся от страха при мысли о возвращении в тюрьму. Он знал, что освободиться внутренне будет трудно; возможно, он даже не сумеет, но тогда, по крайней мере, необходимо создать видимость, чтобы Агнесса почувствовала, чтобы заметила! Только так он сможет добиться того, что ему нужно. И теперь Джек чувствовал, что не ошибся: он стоит на верном пути.