Кто бы мог подумать, что поддавшийся в начале просто дурному настроению, кончит столь плачевно? Однако Евагрий это ясно предвидел: во многих случаях самоубийство представляется не чем иным, как последней и отчаянной попыткой избежать чувства внутренней опустошённости. Впрочем, Евагрий решительно отвергает вариант подобного «исхода»[245]. Разумеется, он тоже мог бы под ударом судьбы, потеряв своего отца, возопить стихами псалма: «Выведи из темницы душу мою, чтобы мне славить имя Твоё»[246].

Но он настаивает, что эту молитву подобает произносить только тем, кто чист сердцем, кто способен предаваться познанию сущих независимо от крепости телесных сил[247]. Кто пребывает узником собственных страстей и просит Бога как можно скорее взять его душу, подобен больному, который просит плотника поскорее разрубить своё ложе[248].

В этой главе едва ли найдётся фраза, в которой перед читателем не ставился бы экзистенциальный вопрос. Уныние – всеобщий феномен и в определённом смысле присущ самому человеческому бытию. Времена, места и обстоятельства жизни меняют лишь конкретные проявления. По сути своей уныние пребывает вне времени.

Столь беспощадная анатомия уныния может привести к мысли, что этот недуг неизлечим. Однако это ложное утешение, ещё одна иллюзия, порождённая тем же унынием. Евагрий, как первые монахи и древняя церковь, – непоколебимый оптимист в вопросе победы над злом. Ибо в действительности зло это не-бытие, и воскресший Христос явил всему миру его иллюзорный характер, «отняв силы у начальств и властей, властно подверг их позору»[249]. Бес не имеет никакой власти над человеком; по крайней мере, до тех пор, пока он в безумии самолично опять ему не уступит себя. Поэтому уныние, которое представляет собой как бы некий итог воздействия всех воображаемых страстей, по мнению Евагрия, вполне излечимо, и те средства, которые он предлагает, на удивление просты.

Это лекарства двух типов: общие и специальные. Поскольку уныние – это болезнь двух способностей души (гневливой и вожделеющей), необходимо добиться полного исцеления этих последних. И поскольку «уму присущи как знание, так и невежество, вожделеющая часть души склонна как к воздержанию, так и к роскоши, а гневная привычна как к любви, так и к ненависти»[250]; из этого следует, что «знание исцеляет ум, любовь – гнев, а воздержание – вожделеющую часть»[251].

И ещё: «телесные страсти пресекает воздержание, а душевные – духовная любовь»[252]. Последние куда более неистовы, они могут преследовать человека до самой смерти, тогда как первые отступают гораздо быстрее[253].

Таким образом, яростная часть души нуждается в более интенсивной терапии, вот почему апостол Павел говорит о любви, что она «всех больше»[254]. Для Евагрия познание, любовь, кротость и воздержание покрывают собой всю полноту духовной жизни[255], по крайней мере, в том виде, как он её понимает:

Чада! Веру укрепляет страх Божий, а его – воздержание. Воздержание делают непоколебимым терпение и надежда, от которых происходит бесстрастие; бесстрастие в свою очередь порождает любовь, которая становится вратами естественного познания, а последнее ведёт за собой богословие и конечное блаженство[256].

Говорить о познании, любви и воздержании – означает говорить о духовной жизни во всей её полноте, и это невозможно сделать в тесных рамках нашего исследования. Мы остановимся лишь на том, что Евагрий говорит о печали, роковой и неизменной предтече уныния, и его тесной связи с другими страстями. Этот текст показывает, что в духовной жизни следует начинать «снизу», то есть, вооружившись против вожделения, страсти, лишившей наших прародителей райского блаженства[257]. Можно легко понять, что без воздержания любовь невозможна. Духовная любовь любит другого ради него самого, не причиняя ему никакого вреда, ничем не уязвляя; вожделение же, напротив, представляет собой исключительно эгоистическую отчуждённость самости, её похоть неутолима по определению и неизбежно приводит к печали и унынию.

Пленника варвары оковывают железом, а пленника страстей связывает печаль. Не усиливается печаль, когда нет других страстей, как и узы не вяжут, когда нет связующих. Кто связан печалью, тот побеждён страстями, и в обличение своего поражения носит узы, потому что печаль бывает следствием неудачи в плотском пожелании, а пожелание сопрягается с всякою страстью. Кто победил вожделение, тот победил страсть, а кто победил страсти, тем не овладеет печаль. Не печалится воздержный, что не удались снеди, и целомудренный, что не успел в задуманном неразумно непотребстве, и негневливый, что не возмог отмстить, и смиренномудренный, что лишён человеческой почести, и несребролюбец, что потерпел утрату. Они с силою отклонили от себя пожелание всего этого, потому что как одетого в броню не пронзает стрела, так бесстрастного не уязвляет печаль[258].

Для полного исцеления необходимо истребить самый корень зла; но чаще всего в нашей повседневной жизни проявления недуга уныния не считаются таковыми. Поскольку так или иначе необходим курс лечения, следует как можно скорее прибегнуть к испытанным средствам, которые тут же принесут ощутимые результаты. Для этого Евагрий предлагает многочисленные специальные лекарства.

Вообще говоря, уныние он определяет как упадок сил, слабость (атония) души и тем самым указывает на его связь с трусливым малодушием[259].

С другой стороны, все его проявления отмечены душевной неустойчивостью и склонностью к бегству от жизни. Пороку малодушия противостоит добродетель мужества. Мы обратимся к уже упомянутому тексту, в котором описаны присущие от природы и отвечающие замыслу Творца три способности души в их действии.

В нём говорится, что добродетели гневливой части души суть мужество и любовь, и каждая исполняет назначенную ей роль:

Дело терпения и мужества – не бояться врагов, ревностно и стойко противостоять грозящей опасности; дело любви – предоставлять себя каждому образу Божиему почти так же, как и Первообразу, даже когда бесы стараются осквернить эти образы[260].

Если уныние представляет собой разновидность малодушия, здесь требуется прежде всего активное противостояние этому противоприродному действию гневливой части души.

Терпение сокращает уныние[261].

Первое и самое эффективное средство от уныния – просто «держаться молодцом» перед лицом опасности бегства:

Если дух уныния нападёт на тебя,

не покидай жилища своего,

и не уклоняйся,