Владеющий чревом умаляет силу страстей[289].

Под голоданием, «постом» подразумевался не только полный или частичный отказ от вкушения того или иного рода пищи (например, мяса) – скорее всего монахи руководствовались правилом апостола Павла: «ешьте без всякого исследования»[290]. Гораздо важнее было уметь добровольно ограничить собственные потребности[291], отказаться от изысканных и дорогостоящих яств[292], особенно тогда, когда очень хочется разнообразных и вкусных блюд[293].

В этом отношении Евагрий опять же не был непреклонным ригористом. Кто по слабости или болезни должен питаться три раза в день или чаще (тогда как монахи обычно принимали пищу только раз в день, после 15 часов), не должен печалиться об этом[294]. Ещё менее следует огорчаться, когда святое – превыше всех – «правило» гостеприимства требовало нарушить пост, иногда даже по нескольку раз в день[295].

Не менее строго Евагрий обличает и противоположную крайность. Так, одной монахине он советует:

Никогда не говори «сегодня я ем, а завтра – не буду», ибо ты поступаешь неблагоразумно. В действительности это причинит вред твоему телу и приведёт к болезни желудка[296].

Какой бы строгой ни была аскеза отцов-пустынников, она всегда умеренна, то есть всегда в меру сил каждого. Тем более она не предполагает беспрекословного исполнения всех запретов и во всём подчинена духу евангельской свободы, как это неоднократно подчёркивает Евагрий. Свобода основана на том, что пост, как и другие аскетические упражнения, относится к разряду «добровольных жертвоприношений», которые человек приносит Богу от чистой души, без принуждения, а не потому, что это предписано в заповедях[297]. Подлинный смысл аскезы Евагрий усматривает в воспитании воли.

Воздержание от пищи должно быть делом свободной воли и работой души[298].

Будучи «добровольной жертвой», оно соразмерно нашим силам[299].

То, от чего мы отказываемся, не является нечистым, поскольку Бог всё сотворил нам на потребу и не сотворил никакого зла[300], но в нашем нечистом сердце лежит корень всякого зла[301] и в постоянном дурном употреблении того, что сотворил Господь[302]. Это эгоистическое отчуждение лежит в основе первородного греха:

Пожелание снеди породило преслушание, а усладительное вкушение изринуло из рая[303].

Из этого можно понять, что не только чревоугодие, но и чревобесие (буквально: бешенство чрева) относится к первому из восьми общеродовых пороков, а пост, воздержание от самых элементарных удовольствий плоти, открывает собой ряд добродетелей.

Начало язычников – Амалик, и начало страстей – чревоугодие[304].

Кто овладел челюстью, тот избил иноплеменников и без труда разрешил узы на руках своих[305].

Однако сами по себе мудрые советы и самые проницательные замечания ничего не меняют, ибо яростная и вожделеющая части души своими корнями уходят в иррациональное и инстинктивное[306]. Главное побуждение к действию должно прийти «свыше», чтобы разбить порочную цепь чувства подавленности и агрессивности.

Это побуждение может произойти только от ума, благодаря которому человек является «образом Божьим» и «способным к Богу». Конечно, ум бывает уязвлён страстями души, но он никогда не теряет от природы присущей ему способности воспринимать Слово Божье и навсегда остаётся условием свободного выбора, в нём определяется подлинная или иллюзорная ценность любого человеческого деяния.

Итак, чтобы выйти из тупика уныния, следует обратиться к «владычественному уму», «господствующей» способности человека[307]. Природную функцию умной Части души, предназначенную ей по замыслу Самого Создателя, Евагрий описывает следующим образом:

Согласно мудрому учителю нашему Григорию Богослову, разумная душа – трёхчастна. Находясь в разумной части души, добродетель называется благоразумием, разумением и мудростью (…) Дело благоразумия – вести войну против супротивных сил, защищать добродетель, противостоять порокам и распоряжаться вещами средними, сообразуясь с обстоятельствами; дело разумения – надлежащим образом управлять всем тем, что способствует нам в достижении цели; дело мудрости – созерцать логосы телесных и нетелесных вещей[308].

К этим трём добродетелям следует добавить праведность как общую добродетель, которая устанавливает своего рода гармонию, согласуя между собой три части души. Несколько примеров позволят наглядно представить, как действуют эти добродетели в случае уныния.

Итак, предназначение разума – надлежащим образом управлять тем, что способствует нам в достижении цели; чтобы объяснить это, Евагрий в своём трактате «К монаху Евлогию» говорит о богослужении.

Уныние вызывает отвращение ко всему, и если во время псалмопения застигает монаха не вооружённым терпением, этой «добродетелью достойных мужей», оно превращает его молитву в непосильное бремя. В самом деле, враг испытывает нашу твёрдость[309]. Но что же тогда делать? Наперёд разгадать его тактику и опередить противника: проснуться раньше предписанного часа и, наполнив сердце «светоносными» помыслами, приготовиться к псалмопению. Пусть начало богослужения не застанет монаха врасплох, поскольку внутренне он уже будет «одет»[310].

Он советует совершать чинопоследование, зная о характере бесовских наваждений. Если враг подстрекает ослабить голос, то следует, напротив, читать псалмы громко и вразумительно. Если же он внушает читать нараспев, тогда лучше читать тихо, вполголоса и медитативно[311].

Всё, что здесь говорится о монахах и богослужении, «божьем делании» в высшем смысле, разумеется, относится и к mutatis mutandis[312] любого делания. Пробудиться поздно означает начать свою работу скрепя сердце и в дурном расположении духа. Когда чувствуешь, что хочется закончить как можно скорее, лучше будет, напротив, завершить работу с величайшим тщанием. И когда ты не продвигаешься вперёд, следует «встряхнуть» себя. В сущности, это простые опыты житейской мудрости, хорошо знакомые каждому. Но немногие отдают себе отчёт в том, что нередко всё зависит от самых ничтожных вещей, которые могут, вызвав уныние и отвращение, отравить жизнь.