Послышался резкий стук двери и поспешные шаги.

– Ксана, девочка моя!

– Мама? – позвала я, все еще не видя ее.

Наконец она выбежала в магазинчик и, быстро оглядев его, нашла глазами меня. Нет, мама не стала долго задумываться, кто та странная девица, она просто обняла:

– Ксана, дочка, ну нельзя же так долго не появляться дома. Я вся извелась, не зная, что с тобой.

– Я же тебе писала, что со мной все хорошо, – посмотрела я матери в глаза.

– Мало ли что ты там писала, – возмутилась моя мама, становясь самой собой. – У нас на заборах такое похабство пишут – что, всему верить?

Ну да, у нас в городе особо много было написано о моей матери и, конечно, обо мне самой. И если всему верить… фантазии не хватит.

– Со мной действительно все хорошо. Вот на каникулы приехала.

– Вижу. Ты очень изменилась, дочка, – вглядывалась в меня мать. – С тобой что-то случилось?

– Мама, я маг, со мной постоянно что-то случается.

– Но от этого не седеют. Что произошло?

– Мама, я здесь, а значит, все хорошо.

– Ладно, захочешь – расскажешь. А пока иди домой. Я вечером соберу всех наших с тобой повидаться. – Я поморщилась. – Ты ведь не убежишь через пару дней, как в прошлый раз?

– Не знаю. Возможно, скоро появятся мои… знакомые. Мне придется вернуться.

– Леонида, – позвала мать, – проводи сестру и открой ей комнату.

Да, приказы матушка всегда умела отдавать. Причем жестко – даже своим детям.

Посмотрев на невысокую, все еще привлекательную темноволосую женщину, я с прискорбием заключила, что пошла не в нее.

Леонида шла молча, с любопытством, но отчего-то зло поглядывая на меня.

– Город почти не изменился, – решила начать разговор я.

– Да.

– А ты выросла. Красавицей стала.

– Да, – поджала губы сестра.

– Леонида, что происходит? Что я тебе сделала, если ты так меня принимаешь?

– Ну конечно, нам до вашего воспитания далеко, госпожа маг, – выплюнула она последнее слово.

– Стой, – ухватила ее за руку. Девушка была всего на пять лет меня младше, и раньше мы неплохо ладили. – Что тебе не нравится? То, что я маг? Но что сделать, если у меня есть этот дар.

– Которым ты кичишься.

– Леонида, я не хотела никого обижать. Объясни мне, что я сделала не так.

– Приехала, – вырвала свой локоток сестра.

– А почему я не могу приехать к себе домой? – застыла я.

– К себе? – словно взбеленилась она. – А где тебя носило все это время. Ты этот дом драишь каждый день, ты на него работаешь? Ты от нас уехала за красивой жизнью, вот и езжай дальше. Этот дом не твой. И пекарня тоже. И поля. И булочная тоже. Она моя. Мама мне ее обещала.

Тут-то Леонида и поняла, сколько лишнего сказала.

Интересно, сама, дуреха, догадалась или на меня наконец посмотрела.

Судя по всему, последнее.

– Ш-што? Ты реш-шила, ш-што я с-са нас-следс-ством приш-шла? Моя с-сес-стра. С-сумасш-шес-ствие!

Звук падающего тела отвлек меня от дальнейшего шипения.

Бедная сестренка, никаких девичьих нервов не хватит увидеть эдакое шипящее чудо с чешуйками по телу, когтями, узкими зрачками. Хорошо, хоть сумка при мне. Присев рядом с бесчувственной сестрой, сунула ей под нос флакончик с жутко вонючим зельем. Та мигом пришла в себя.

– А… что происходит?

– Ничего. Ты в обморок свалилась как аристократочка какая, – фыркнула я.

– Да? Но тут… Ксана?

– Что? Сама же назвала меня магом. Думала, мы только на метле летать да шариками кидаться горазды?

По глупому выражению ее лица можно было понять – да, думала. И правильно думала. Откуда же ей знать, что некоторых дурных магичек могут одраконить.

До дома мы дошли молча.

Но уже там я прижала сестрицу к стенке:

– Что значит – наследство? Какое наследство при живой матери? Вы что тут, совсем сдурели? Или мне уже мать нельзя видеть?

– Что-то ты раньше не очень рвалась к ней.

– К ней рвалась. Только знала, стоит мне приехать, тут же появитесь вы, мои любимые родственнички, и все начнется сначала. Я раньше никогда не понимала, почему меня везде любят и ценят, а здесь ненавидят? Почему пытаются выжить из собственного дома? Теперь все стало на свои места. Жадность взыграла. Как же, старшая дочь нашей предприимчивой матушки, первопричина этого состояния, сокровище Амалиты. Мне плевать на ваши деньги. Я маг и сама могу заработать. А вы… она ведь не дура, Леонида. Мама прекрасно знает, за что вы меня ненавидите. И это делает ей больно. Это разрывает ей сердце.

Неожиданно для меня Леонида разревелась. Да с причитаниями и навзрыд. А потом, немного успокоившись (для чего мне пришлось экстренно заваривать кое-какие травки), сказала:

– Она действительно умирает, Ксана. Мама больна.

– Что? – Я даже села.

– Мне Петра и Славиж сказали: если ты явишься, то только за наследством, и на маму тебе плевать. Они и запретили говорить о маме.

– Чем она больна?

– Не знаю точно. Что-то с сердцем. Говорит, в груди давит.

Прикрыв лицо руками, я постаралась не расплакаться. Не дело это – реветь при младшей сестренке.

– Почему мне не сообщили? Я же маг и могла хоть что-то придумать. А вместо этого теряла драгоценное время, гуляя с оборотнями и эльфами. Вот!..

Глотнув отвар, сделанный для Леониды, я окончательно успокоилась и уже тверже заговорила:

– Где сейчас отец?

– Как всегда. На службе, – растерялась она.

– Так, Леонида… – положила я руки на плечи сестре. Да… ростиком она была мне до плеча. – Ты хочешь помочь маме? – Девушка кивнула. – Тогда собирай семью и молчи о том, что здесь было. Все понятно?

– Добрый день, господин Илуш.

– Добрый, госпожа… Александрит?

Я улыбнулась. Растерянное лицо отчима было мне благодарностью за прогулку по плацу под дружный свист шатающихся там стражников. Совсем одичали, бедные.

– Не ждали? А я приперлась. Мне надо знать, чем больна мама. И что говорят по этому поводу врачи и лекари.

– Ты изменилась, дочка.

В кресле начальника городской стражи сидел высокий, дородный мужчина с почти лысой головой и большим носом картошкой. Мой отчим.

– Годы идут. Ничто не стоит на месте.

– А матушка так надеялась, что ты с возрастом на нее больше походить станешь. Но ты вся в отца пошла, – не удержался от шпильки отчим. – Графская порода.

– Спасибо. Скорей драконья. Но это сейчас неважно.

Плюхнувшись в кресло, я вытянула ноги в облегающих кожаных брюках и высоких сапогах на шнуровке. Хотя сейчас с удовольствием переоделась бы в легкий сарафан. Эх, не зря по пути сюда зашла в магазинчик готовой одежды. Там мне подобрали несколько нарядов и обещали за пару часов подогнать по фигуре. Недешево, конечно, обошлось, цены кусючие. Но мы в столице живем, пусть и такого маленького королевства. Что же… играть, так по полной.

– Меня интересует, чем больна мама и почему меня об этом не известили.

– Я лично посылал тебе письмо с просьбой приехать, – фыркнул отчим. – Но ты так и не соизволила объявиться.

– Когда это было и куда вы его посылали?

– С полгода назад, когда Амалите только стало плохо. А посылали туда, откуда пришло твое последнее письмо. В какую-то школу.

– Посылали? Кто именно кроме вас знал про письмо?

– Какая разница?

– Прямая. Письма я не получала и намерена разобраться, в чем тут дело. Болезнь мамы очень серьезна?

– Серьезней некуда. – Отчим вздохнул и откинулся на спинку кресла. Для всегда подтянутого, не потерявшего военную выправку, строгого мужчины это более чем несвойственный жест. – С полгода назад случился первый приступ. Амалита потеряла сознание. Сейчас приступы происходят в среднем раз в несколько суток. Врачи, лекари и маги, которых мы специально выписывали, утверждают – у нее темнота в сердце. И что-то еще… не знаю, как все это правильно называется. Они прописали ей лекарства, травок надавали. Но только это почти не помогает. Амалита медленно гаснет.