— Меня будут ждать на выходе, — мгновенно догадалась я, и впервые с момента моего ареста мне стало по-настоящему не по себе.

— Поэтому для тебя самой будет намного лучше, если ты останешься здесь, — подтвердил он, внимательно наблюдая за выражением моего лица. К этому моменту мне уже стало совершенно ясно, что работа в полиции научила его читать чужие эмоции как открытую книгу. И что мне стоило быть сдержаннее в их проявлении. — Закон нужен не только для того, чтобы наказывать преступников, но и чтобы защищать их до справедливого суда. Понимаешь, Хана?

— Один мой знакомый говорил, что Церкви закон не писан. И что она просто берет то, что ей нужно. Вы уверены, что сможете меня защитить, детектив? — бесстрастно уточнила я.

— Церковь это система. Как и полиция, — мотнул головой он. — А из системы иногда выпадают болтики, которые никто не замечает. Но мне нужно знать, что вы там делали на самом деле. У меня всегда было отличное чутье, Хана, и, может быть, именно благодаря ему, я и забрался так высоко, чтобы служить наравне с ребятами, что носят золотые нашивки. И сейчас мое чутье говорит мне, что здесь все не так просто. Это не было ограблением и уж точно не было нападением. Вы пришли туда, чтобы поговорить с ним. О чем? Что так взбесило кардинала, что он спустил на вас всех собак?

Его голубые глаза, все еще живые и ясные, молодо сверкающие на уже начавшем увядать лице, смотрели на меня с беспокойством и в то же время как будто нетерпением. Быть может, его чутье, о котором он упоминал, было взбудоражено тем, что плотно и густо окутывало меня с головы до ног — ощущением судьбоносной обреченности. Я чувствовала себя вагончиком фуникулера, который то ли поднимался в гору, то ли летел в пропасть, но все равно не мог никак спрыгнуть со своего кабеля.

Я тоже подалась ему навстречу, чтобы между нашими лицами остался буквально один выдох свободного пространства, и тихо и очень серьезно произнесла:

— Мне нужен адвокат.

Предвкушение на лице детектива Гарриса сменилось разочарованием, и он снова выпрямился, качая головой. Я же невозмутимо откинулась на спинку своего стула, положив ногу на ногу. Я не доверяла ему. Просто не могла что-то переломить внутри себя.

— Хорошо, я тебя понял, — кивнул он. — Тогда давай закончим стандартную процедуру, снимем твои отпечатки пальцев и возьмем образец запаха. Мел, ты не поможешь? — Он окликнул кого-то в другом конце помещения, и спустя полминуты к нам подошла моложавая темнокожая женщина в белой рубашке, аккуратно заправленной в облегающие брюки. Прежде чем осознать увиденное, я почувствовала ее запах и не сдержала удивленного вздоха. Мел была альфой, как и моя дорогая Джен. Видимо, в полиции чуть менее щепетильно относились к вопросу гендерной чистоты. С другой стороны, если бы здесь работала такая, как я, это бы меня шокировало куда больше.

— Давай лапку, — дружелюбно проговорила она, тоже уже, видимо, по запаху распознав во мне омегу. Голос у нее был низкий, но очень красивый — таким стоило петь в джазовом клубе, а не раздавать указания преступникам. Я дала ей руку, и она сноровисто сняла мои отпечатки пальцев. Затем, ненадолго удалившись, вернулась со всем необходимым для снятия образца запаха. Прежде у меня никогда его не брали, но я видела, как это делается, в кино. И все же ощутила, как слегка вспотели ладони и подскочил адреналин, когда Мел, надев стерильные перчатки, достала из упаковки небольшой квадратик особой впитывающей ткани, со стороны напоминающий повязку по типу тех, что накладывали на порезы и ссадины в больнице. Прижав его к коже над моей ароматической железой на шее, она улыбнулась и вежливо уточнила:

— Тебе помочь, милая?

Я понимала, о чем она спрашивает — чтобы феромоны выделялись интенсивнее, мне нужен был какой-нибудь внешний стимулятор. Только вот я сомневалась, что запах чужой альфы сейчас способен оказать на меня какое-либо влияние помимо желания спрятаться под стол или дать по лицу.

— Я сама, — коротко отозвалась я, не глядя на нее. Детектив Гаррис тактично отгородился от меня своим монитором, а я прикрыла глаза и подумала о Йоне. О том, что случилось ночью накануне нашей безрассудной вылазки. О том, каким он был нетерпеливым поначалу и каким нежным после. О том, как его тяжелое горячее тело вдавливало меня в постель, и о том чувстве цельности и наполненности, когда он был внутри меня. Его не поймали. Им обоим удалось уйти. Вот что имело значение. Вот ради чего я сидела тут сейчас.

— Отлично, — удовлетворенно кивнула альфа, убирая пропитанный моим запахом кусочек ткани в специальный вакуумный пакет. — Отнести это к нюхачам, Билл? Они кстати просили передать, что мы задолбали их своими «срочными» запросами.

— Этот не срочный, — кивнул он, снова выныривая из-за монитора. — Мы и так знаем все, что хотим знать. А то, что не знаем, обязательно вскроется позже. Так всегда бывает. Что ж, Хана, если тебе больше нечего мне сказать, то прошу за мной. Я отведу тебя в твой пятизвездочный номер на сегодня.

Я кивнула, поднимаясь вслед за ним, и Мел, напоследок окинув меня коротким оценивающим взглядом, удалилась, оставив после себя еще какое-то время покусывавшее мое обоняние облако своего запаха. Признаться, я от этого отвыкла — от внимания противоположного вида. Не в той агрессивно-жутковатой форме, в какой его проявлял Джером Стоун, но вот в такой, бытовой и даже прозаичной. Ее тело посылало сигналы моему неосознанно, и мое бы в свое время так же неосознанно на них бы реагировало. Но, конечно, не теперь.

Детектив Гаррис провел меня между столами своих коллег до коридора, где через пару поворотов мы вышли к камерам. Там он передал мою распечатанную на принтере карточку другому полицейскому, немного поговорил с ним, и мне выделили, как он и обещал, отдельную маленькую камеру в самом дальнем углу. В соседней храпели двое забулдыг с опухшими от алкоголя лицами, жался в углу какой-то подросток и манерно переговаривались с охранниками две разодетые дамы, видимо приходившиеся девочкам из Дома коллегами по сфере деятельности. Пахло здесь не в пример хуже, чем в главном зале, но зато было относительно и тихо. После того, как за мной закрылась тяжелая дверь решетки, я сразу забралась с ногами на койку, прижав колени к груди и стараясь не впадать в панику прямо с разбегу, как мне вдруг захотелось.

— Подумай обо всем еще раз, Хана, — глядя на меня с неприкрытым сочувствием, проговорил детектив Гаррис, прежде чем уйти. — Мы на одной стороне, даже если тебе так не кажется. У тебя может быть меньше времени, чем тебе самой кажется. Не потрать его впустую.

Я ему не ответила, и он, вздохнув, ушел, оставив меня наедине с моими мыслями. Какой у меня в самом деле был выбор? Довериться этому человеку, рассказать про Медвежонка и про кардинала и надеяться, что он каким-то чудом сумеет нас всех защитить? Да будь он даже альфой и шефом полиции, я бы и то сомневалась в наших шансах. Полиция приехала к храму по щелчку пальцев кардинала, они оцепили целый квартал только потому, что его кто-то там побеспокоил. Каковы были шансы, что в случае, если правда выплывет наружу, меня в самом деле прикроют, а не повесят по-тихому в камере, чтобы больше не болтала лишнего? Даже если детектив Гаррис искренне хочет мне помочь, потому что я внезапно оказалась связана с его бывшим напарником, что он мог сделать? И не сделаю ли я хуже самому Медвежонку? Ведь он не хотел публичности, и все это с самого начала было затеяно лишь с целью получить от кардинала денег и спасти Дом Ории, а не для того, чтобы открыть его личность всему миру. С другой стороны, тот факт, что кардинал до сих пор не выдвинул официальных обвинений, ясно свидетельствовал о том, что решать вопрос он собирался как-то по-другому. Возможно, он вообще уже пожалел, что в порыве ярости и досады натравил на нас полицию, но, учитывая, какое впечатление на него произвело появление Медвежонка, тогда он вряд ли мыслил здраво и хладнокровно. И я могла быть сколько угодно смелой и дерзкой здесь, но смогу ли я остаться такой же, если Церковь возьмется за меня лично? Как-то не к месту вдруг вспомнился мой прошлогодний сон про Джен и мужчину без лица, что избивал ее. Мне всегда казалось, что я способна все вытерпеть ради любимых, но вдруг я себе переоценивала? Вдруг на самом деле я была слабой и ни на что не годной? Выяснять это таким образом почему-то совсем не хотелось.