— Ты… ты знаешь, ну… почему так получилось?

— Знаю. Надо было всем вместе быть. А я побежала, как дурочка.

— Нет. Это я… Там уже утонул один, — темные глаза Иваса метались. Впервые в жизни вот так открыто и беспощадно он говорил о своей вине другому человеку.

— Почему ж ты?… Мы бы не пошли. И вас отговорили бы!

— Не сказал вот… — пожал плечами Ивас.

— Эх ты! А еще товарищ называется, — еле слышно сказала Алена. — Папа знаешь как про такое говорит? «Смолчать, не сказать — все равно что предать!»

Она уже ушла, а Ивас все стоял. В труди темной волной поднималась злость. Сначала он подумал, что на Алену, но тотчас понял: нет, он злится на себя.

После случая на канале, Аня все время проводила у Алены. Они вместе убирали в квартире, ходили на рынок и в магазин. Аню очень удивляло, что Алена делает все уверенно, как взрослая. Когда в магазине она, кроме хлеба, купила еще пачку чаю, сахара, крахмала и баночку кофе, Аня спросила:

— Тебе мама велела?

— Нет.

— А она не заругает, что без спросу?

— Что ты, — улыбнулась Алена. — Понимаешь, у мамы же времени свободного почти нет. Вот мы и договорились: я слежу, чтобы все было. Увидела, что чай кончается, — купила. Ну и соль, и сахар, и другое.

— Хорошо тебе, — вздохнула Аня. — Мне мама совсем ничего не поручает. А что ты еще взрослое делаешь?

— Ну, что. Вещи свои стираю. Могу кашу сварить, картошку пожарить, яичницу. Вот сегодня папа просил, чтобы борщ украинский сварили. Мама меня научила. Хочешь, вместе будем?

— Конечно, хочу! И картошку жарить тоже хочу. И яичницу.

Пока варился мясной бульон, девочки очистили и мелко нарезали лук, свеклу, морковь, белый корень.

— А картошку нужно большими кубиками. И капусту тоже резать крупно, — учила Алена.

Аня впервые узнала, что овощи, чтоб было вкуснее, надо поджаривать. А капусту и картошку класть в последнюю очередь.

Наконец Алена деревянной ложкой растолкла сало с чесноком и вместе с дольками свежих помидоров бросила в готовый борщ. Дала ему закипеть и сняла с огня.

— Вот и все. Пока настоится, и папа придет.

Аленины папа и мама пришли с работы вместе.

— Ой, Коля, мы, кажется, с голоду не умрем. Чем-то вкусным пахнет! — весело сказала мама. — Получилось?

— И ты, Вера, еще спрашиваешь! Пахнет стопроцентным украинским борщом! Чтоб у таких хозяек, да не получилось! А ну пошли мыть руки!

Аня хотела уйти, но дядя Коля не пустил:

— А ты куда?… Ведь мама с работы еще не пришла? Вот и садись за стол. Нам веселей будет.

Уже допивая компот, он спросил:

— Что-то я мальчишек наших не вижу? Вы не поссорились?

Алена поперхнулась компотом. Выручила Аня:

— Нет, дядя Коля. Алекс же заболел. А Ивас…

— Толик не хочет оставлять товарища. Так? — договорил за нее дядя Коля.

— Так, — поспешно согласилась Аня.

На самом деле все было совсем не так. Играть и читать книжки к больному Алексу каждый день ходил не Ивас, а Тамара. А Ивас вообще старался не встречаться ни с Аленой, ни с Алексом, потому что теперь он точно знал: в том, что случилось, больше всего виноват он сам.

С утра Ивас отправлялся играть с мальчишками в пробки или в айданы на соседнюю улицу. И хотя в эти дни ему очень везло, выигрыш мало радовал. Он злился, ссорился с мальчишками и, когда дело чуть не доходило до драки, уходил домой. Но и дома не находил себе места. Мать на работе. Шурка со своим детсадом на Азовском море. И поговорить не с кем. За что ни возьмется, все валится из рук.

Так прошла целая неделя. И когда утром в понедельник прибежала Аня и сказал, что Алена зовет всех в штаб, он обрадовался:

— Ага, Анют! Я щас! Хату закрою — и бегом!..

«Что там такое случилось? — думал Толик, выскакивая со двора. — Ну, раз Алена зовет, наверное, что-то хорошее…»

А случилось вот что. Утром Алена пошла на почту. Мама просила отправить книгу, которую купила своей подруге, оставшейся в поселке. Получив квитанцию, Алена оглянулась и увидела Дарью, которая отходила от соседнего окошка. Встречаться с ней не хотелось, и Алена, подождав, вышла следом.

Дарья шла, будто слепая: наткнулась на урну для мусора, еле разминулась со встречной женщиной. Остановилась на углу и, достав из-за пазухи какую-то бумагу, стала читать. Прочла, покрутила головой, будто у нее болели зубы, и, спотыкаясь, пошла дальше.

«Что-то у нее случилось», — подумала Алена. А когда оказалась у того места, где Дарья останавливалась, вдруг увидела на земле бумажку. Подняла. Ого! Свернутые вчетверо двадцать пять рублей. Догнала Дарью уже около Барочной.

— Тетя Даша! Вы обронили деньги. Вот.

— Как же это я так оплошала? — растерянно проговорила Дарья. — Спасибо, детка… Ну я тебе… я тебе вот этот рублик.

— Что вы, тетя Даша! — Алена отступила назад. — Не надо мне никакого рубля… У вас что-то случилось?

— Да вот. Радоваться надо. Операция прошла благополучно. На поправку идет Митенька… А я… голова кругом идет.

— Это сын ваш?

— А чей же! — удивилась Дарья. — Мой. Митенька. Один он у меня. В сентябре одиннадцать годков будет…

За разговором Алена не заметила, как дошли до двора Дарьи.

— Ну, я пойду, тетя Даша.

— Ни в коем разе, детка! Зайди. Чайку попьем, а? Посиди со мной. Муторно мне одной…

Войдя в дом, она захлопотала. Включила электрический самовар. Поставила на стол хлебницу со свежими булочками и — будто угадала — любимые Аленины клубничное и алычевое варенье. Они пили чай и разговаривали. Дарья принесла альбом. Алена увидела Митю и совсем крошечным, лежащим на коврике с погремушкой в руке, и бойким детсадовцем верхом на деревянном коне, и круглолицым первоклассником в форме. А потом пошли другие фотографии, глядя на которые Дарья то и дело утирала слезы. На Алену смотрели большие печальные глаза мальчика. И везде он сидел: то на стульчике с укрытыми одеялом ногами, то на кровати, то в кресле на колесах в больничной пижамке — маленький старичок, который три года не прыгал, не бегал, не сделал ни одного шага своими ногами.

— Вымучилась я. Вся душа изболелась, — всхлипывала Дарья.

Алена тоже чуть не разревелась — так жалко было Митю и Дарью. Хотелось помочь, сделать им что-то приятное.

— Тетя Даша, снимите платок. Жарко же, — посоветовала она.

— От людей стыдно, детка, — посуровев, сказал Дарья. — Намедни Костя мой что учудил. Нахлестался водки да еще и драться полез. Пока его угомонила, вот себе синяк и заработала.

— Так мы его выведем! — обрадовалась Алена. — Я сейчас!

Вскоре она вернулась с коробочкой бодяги. Развела постным маслом и стала осторожно втирать Дарье в скулу.

— Пальчики у тебя, Алена, какие, — жмурясь от удовольствия, сказала Дарья, — бархатные. Точь-в-точь, как у Мити…

Во дворе заквохтала курица. Дарья глянула в окно. Вздохнула.

— Сердце у тебя доброе, отходчивое, — сказала она. — Повинюсь перед тобой. Напраслину тогда отцу наговорила. Нашлись ведь они, я яйца, и курочка нашлась. Спряталась от меня в старой Джековой конуре. А как высидела, так и объявилась.

Алена обернулась к окну. Под деревьями, озабоченно поквохтывая, шла большая пестрая курица-мама, а вокруг нее желтенькими пуховыми комочками катились десятка два цыплят.

— Ой, какие хорошенькие! Можно, я их подержу?

— А чего ж… Митя вот так же их любил, — улыбнувшись, ответила Дарья. — На вот, покорми их яичком рубленым…

— Мир, ребята! Ми-и-ир! — выкрикнула Алена, вбегая в Тамарин сарай. — Мы уже не жулики! Тетя Даша, разрешила всем ходить… И Костя уже опять на работу пошел.

Все обрадовались, а Ивас крикнул:

— Так чего ж мы сидим? Айда к хижине!

— Погоди, — остановила его Алена. — Ты знаешь, Толик, сына тети Даши, Митю?

— Ну. Был тут какой-то, — неуверенно ответил Ивас. — А что?