– Что еще стряслось?! – Деян сам не понял, как в тот же миг оказался у стола. Грохнул о половицы оброненный костыль. – Господь всемогущий, Эл!

Хотя в доме было жарко натоплено, плечи ее вздрагивали, будто от холода. Он мог по пальцам пересчитать случаи, когда видел ее плачущей: последний раз был пять лет назад, в день, когда ее мать скончалась от лихорадки; даже когда ушел Петер, глаза ее оставались сухими.

– Ничего такого, о чем бы ты не знал, Деян Химжич. – Эльма искоса взглянула на него, выпрямившись. Лицо опухло от недавних слез, но голос уже снова звучал твердо. – Покажи, что с рукой.

– Да только кожу рассадил, пустяк, – растерянно пробормотал он, но руку протянул, не решаясь перечить. – Если «ничего», то почему тогда?..

– От всяких пустяков недолго оказаться с двумя деревяшками.

Деян вздрогнул.

– Я чем-то тебя обидел?

– Нет.

– Прости.

– За что? – Эльма пожала плечами. – Сядь и помолчи.

– Эл…

– Что «Эл»?! – Лицо ее вдруг исказилось, словно от боли. – От наших мужчин полгода нет вестей. Война на подступах. По селу бродит взбешенный чародей. Дела идут лучше некуда! – Голос ее дрогнул. – А тут еще ты собираешься нас бросить – и спрашиваешь, что стряслось?

– Я…

– Ты бесхребетный трус: не можешь сказать прямо и выдумываешь дурацкие отговорки! Стоило бы самой наподдать тебе метлой, Деян Химжич! Но я не могу. Только представлю, что этот колдун в самом деле может что-то сделать… Уходи, раз ты того хочешь, Деян. – Она, всхлипнув, до боли стиснула его запястье и вдруг, порывисто вскочив с лавки, уткнулась лицом ему в грудь. – Уходи. Хоть на край света! Уходи, если так будет для тебя лучше.

– Ты думаешь, я… сам хочу вас тут оставить? – растеряно пробормотал Деян, обнимая ее. Все это походило на сон, муторный и нелепый. – Нет, Господи, Эл, нет, конечно! Так для тебя… для вас… Тебе же первой и станет проще…

– Замолчи! Хотя бы не лги. И без того тошно. Уходи, пока я не начала уговаривать тебя остаться. Пусти! – Теперь она наоброт пыталась его оттолкнуть.

– Перестань, Эл! Пожалуйста. Ну же, успокойся. Ты все неверно поняла. – Он едва удержал ее силой, но в следующее мгновение она вновь сама прижалась к нему, содрогаясь от рыданий. – Да что же такое с тобой!

– Со мной?!

– С тобой, со мной, со всеми нами… – прошептал Деян.

Видеть ее, всегда сдержанную и рассудительную, в таком состоянии было невыносимо. Осознавать, что он сам невольно послужил тому причиной, и того хуже.

Деян понял, что сегодня точно никуда уже не уйдет; не сегодня, не сейчас. Сейчас, даже покажись в дверях Голем, – он бы скорее бросился на чародея с голыми руками, чем ушел бы.

– Прошу, выслушай, Эльма! – быстро, словно несказанные слова обжигали горло, заговорил он. – Я не хотел тебя обидеть. Не хотел! И уходить никуда не хочу. По правде…

– Что? – Она подняла на него заплаканные глаза.

– Мне очень страшно, Серая, – выдохнул он. – За себя, за вас. Я должен – должен! – найти способ защитить вас, а что я могу? Подумал, уйду – и без меня будет безопаснее и легче; но если ты хочешь, чтоб я остался, – я останусь. Ты все верно сказала там, на улице: в моем уходе мало прока, это ничего не решит. Нужно придумать способ отделаться от чародея, сделать так, чтоб ушел он.

– Не надо оставаться. – Она всхлипнула. – Раз тебе это в тягость. Раз ты думаешь, что я стала бы спокойно смотреть в окно, как Голем тебя убивает.

– Но это ведь лучше, чем если… – Деян, едва осознавая, что делает, крепче прижал ее к себе. – Эл, прости дурака. Скажи, что ты хочешь, чтоб я сделал, – я сделаю! Я подумать не мог, что мое намерение тебя обидит. Если б я знал, я бы никогда… Я ведь люблю тебя, Серая… – вырвалось у него будто само собой.

– Я же просила мне не лгать!

Только когда она, запрокинув голову, вперила ему в лицо мутный от слез взгляд, он понял, что сейчас сказал.

– Я просила не лгать, – глухо повторила она. – Но ты даже такой малости не можешь.

«Теперь мне точно не жить, – Деян вдруг почувствовал, что улыбается. – Напрасно ты выучилась от меня недоверчивости, милая. Ох, напрасно!».

– Я и не думал лгать. Уж точно не в этом.

Не давая ей опомниться, он наклонился к ней и поцеловал.

Она не противилась: замерла, широко распахнув глаза и чуть разомкнув губы ему навстречу, – словно не вполне понимая, что происходит; возможно, что так оно и было. Он чувствовал соленую горечь ее слез на своих губах, целовал ее, пока не кончилось дыхание.

– Непозволительная вольность с моей стороны. – Деян выпрямился, не разжимая объятий, и поймал ее застывший взгляд. – Но если ты все еще мне не веришь – я могу повторить.

– Дурак. Какой же ты дурак… – прошептала Эльма.

– Это давно известно: Цапля – глупая птица.

Она плакала, уткнувшись ему в плечо, прижимаясь к нему всем телом, совсем не с сестринской целомудренностью принимая его осторожные ласки.

Еще меньше, чем думать о Големе или о том, что сделал бы Петер Догжон, если б каким-то чудом оказался в этот миг дома, Деяну хотелось гадать, что кроется за ее нежностью: мимолетная слабость, накопившаяся усталость, одиночество – или же что-то большее?

Он был нужен ей сейчас: остальное не имело значения.

Если б только был способ уберечь ее от опасности, избавиться от чародея до того, как тот натворит бед! «Я сам сдеру с него кожу, если он хоть пальцем тебя тронет», – если бы он только мог сказать чего-то подобное!

– Береги себя, – прошептал Деян, зарывшись лицом ей в волосы, чувствуя, что и сам близок к тому, чтобы разрыдаться.– Что бы ни случилось, что бы он ни делал со мной, с кем угодно, держись от этого мерзавца подальше! Обещай мне, Серая.

– Не раньше, чем ты объяснишь мне, что все-таки не так с ним и откуда он взялся. – Эльма, отстранившись, утерла глаза. – На дворе Беона ты мало что сказал, но даже из того я не поняла и половины. Или это тайна, которую нужно хранить за семью замками?

Деян вздохнул:

– Самую суть я со страху все равно уже выболтал, так что слушай…

– VII –

Объяснять оказалось почти нечего. За то недолгое время, пока Эльма, проигнорировав его нерешительные возражения, вытаскивала из кисти занозы и промывала ранки, Деян пересказал все, что слышал от Вильмы и то, что поначалу происходило во дворе Беона.

– Сейчас самое время усомниться в моих словах, – мрачно закончил он. – Камни кулаком долбить – мало ли в мире силачей. Я уверен, этот господин Ригич – тот, за кого себя выдает: тот самый «Голем», о котором рассказывала Вильма. Он чудовище! Но доказать мне нечем.

– И не надо. Этот человек – он точно не с большака пришел, по всему видно. Только, как бы объяснить… – Эльма в задумчивости закусила губу. – Я видела его взгляд, Деян. Ему очень хочется узнать про то место, которое он называет «замком», это правда, но, понимаешь, он… он бранится крепче старого Киана, Деян, но мне кажется – он в таком же замешательстве, что и мы. Огорошен, растерян. Может быть, даже напуган.

– Он, напуган?! Шутишь?

Эльма покачала головой.

– Нисколько. Он сам назвался Големом – пусть будет «Голем»; но вот кто он – вопрос иной… Тот ли он Голем, о котором тебе рассказывала сумасшедшая Вильма, Деян? Ты изменил сказку для девчонок, а старуха наверняка переделала ее для тебя. А для самой Вильмы – ее мать или бабка... Вот и получается, что чародей вроде и тот, да не тот самый.

– Вследствие неполной достоверности и взаимовлияния исходных суждений получаем неопределенность вывода, – усмехнулся Деян; не в первый раз он пожалел, что Эльма почти не владеет грамотой: сочинение профессора Вуковского наверняка пришлось бы ей по вкусу. – Интересно рассуждаешь. И что, по-твоему, из этого всего следует?

– Одним Небесам ведомо, что он за человек и почему сейчас явился нам, – сказала она. – Безумен ли он, силен ли он, он ли обратил свой дом в развалины, – мы знать не можем. Кто как, а я больше верю своим глазам, чем Вильме, мир ее праху. Если он силен, как сам Господь, зачем ему старая Беонова куртка? Сотворил бы себе нормальную одежду.