– Но ты не можешь!.. – Деян побрел обратно.

– Долго – не смогу, – согласился чародей, все еще глядя на неподвижного Джибанда. – Поторопись хотя бы ты добраться до укрытия.

– Он же каменный: что с ним может случиться? – неуверенно спросил Деян.

– Не знаю. Что угодно… Так что иди, живо! – выкрикнул чародей. – Да не в ту сторону, болван!

Деян отшатнулся, увидев направленное ему в грудь ружье.

Теперь он осознавал все происходящее с предельной ясностью; мир склеился воедино, нацело: вот только узор сложился иной, чем прежде...

Одно лишь осталось неизменным: чародея он не понимал.

– Еду в хижине на одного на дюжину дней растянуть можно: ты бы выжил. Так зачем пришел за мной? – не смог не спросить он. Драгоценное время уходило впустую – но умереть, так ничего и не поняв, сейчас казалось большим несчастьем, чем просто умереть; намного большим. Он хотел… он должен был во всем разобраться! Хотя бы перед самым концом.

Вот только Голем отвечать не собирался.

– Быстрее, ты, дурень!!! – Чародей упер ружье ему в грудь. – Или я сам тебя…

Деян сглотнул: взгляд чародея сочился безумием.

Болтать дальше было некогда; и уж тем более не хотелось получить три дырки в черепе, как покойный Хемриз. Деян перехватил разряженное ружье за ствол – и со всей силы ударил прикладом в чародейский лоб.

Голем осел на снег.

– Не обессудь: если выживем – сможешь врезать в ответку. А Джебу своему ты сейчас все равно не помощник. – Деян закинул безвольно упавшую руку на плечо, оглянулся последний раз на великана и, хрипя от натуги, потащил бесчувственного чародея за собой – туда, где, по его представлению, находилась хижина.

Впервые с детских лет он ударил человека – но совсем не по той причине, по какой хотелось, и совсем не затем, зачем, возможно, следовало бы; это было довольно забавно. Но вскоре все мысли о шутках Господних растаяли без следа.

Ветер выл, поднялась пурга, не давая разглядеть ничего вокруг. Снег набивался в глаза, в рот, в уши. Тело едва слушалось. Чародей оказался невероятно тяжел и с каждым шагом будто становился все тяжелее.

Деян уже не шел – полз ощупью, задыхаясь.

Во рту было солоно от крови, когда он наконец разглядел среди белого безумия черный провал двери. Хижина была уже совсем рядом; но прошла, казалось, еще целая вечность, прежде чем он сумел ухватиться за обледенелые бревна.

Невероятным усилием он переполз через порог и втащил вместе с собой чародея.

Разом навалилась тишина: колдовская пурга осталась снаружи. В лицо вонзились тысячи маленьких иголок: от камней очага еще веяло теплом.

«Мы так замерзнем… Замерзнем насмерть, – подумал Деян угасающим разумом. – Если не закрыть дверь…»

Но сил встать уже не было; ни на что больше не было сил.

– I –

Голос пробивался сквозь уютную бархатную мглу:

– Деян! Очнись!

Отзываться не хотелось. Было хорошо, тепло и спокойно, а там, куда звал голос, раз за разом повторяя его имя, – там ждала тревожная неизвестность.

«Где это – там?» – отрешенно подумал Деян и наконец проснулся.

– Ты меня слышишь? Деян!

– Слышу. – Деян открыл глаза и уставился на нависшее над ним светлое пятно, через мгновение превратившееся в лицо чародея. – Что такое?

– Хвала Хранителям!.. Я уже начал думать, что ты можешь и не проснуться. – Голем выпрямился, шумно выдохнув. – Как ты?

«Да в чем дело?» – Деян уставился в потолок, вспоминая. Вспомнил пургу, сухой пол хижины под щекой: эти воспоминания оказались последними. А перед тем был медвежий рев, желтая нитка слюны из гнилой пасти…

– Мрак небесный! – Деян попытался сесть, но чародей удержал:

– Приди в себя сначала.

На его лбу багровела ссадина от удара.

«И это не приснилось, значит. Все случилось взаправду…»

Деян перевел дыхание, скосил глаза, осматриваясь. За дымовым оконцем под потолком чернело ночное небо, но в хижине было светло: на столе горела лучина, в очаге тлели угли. Сам он лежал на лавке, укрытый одеялами, разорванным полушубком и еще какой-то ветошью сверху, и чувствовал себя, по первому впечатлению, весьма неплохо – куда лучше, чем должен был бы, учитывая обстоятельства; намного лучше, чем все последние дни, которые он помнил. Ничего не болело. Мысли, еще неповоротливые со сна, текли спокойно.

– Ты извини. Зря, наверное, я не дал тебе еще отдохнуть. – Голем поскреб заросший подбородок. – Но я беспокоился, что… Извини. Спи дальше, если хочешь.

««Извини»?»

Деян присмотрелся к нему. Чародей с виду будто постарел лет на десять; в выражении лица не чувствовалось прежнего напряжения и появилась странная, несвойственная ему раньше мягкость. То ли серо-седая, словно запачканная побелкой, короткая бородка так изменила его черты, то ли усталость, то ли еще что-то…

Деян ощутил укор совести.

– Ничего… Не надо, Рибен, я в порядке. – Деян сел, оттолкнув его руку. С наслаждением зевнул. Голова слегка кружилась. – Здоровее, чем был. Сколько я так провалялся?

– Почти три дня.

– Так долго?!

– Да.

– Что за это время случилось? – спросил Деян. – Та жуть… та сила, которая устроила это все, – что насчет нее?

– Караулит добычу себе на погибель, скудоумная твар. – Голем недобро ухмыльнулся. – Я чую ее, но не могу пока убить. В одном ты был прав, Деян: три дня прошло, а толку от меня по-прежнему чуть.

– Но тогда, в лесу…

– Тогда, в лесу, я чудом на спусковой крючок нажать сумел. – Ухмылка чародея стала шире, и Деян растерянно моргнул, пытаясь сообразить, что бы это могло значить. – Давай, Джеб, хватит прятаться! Не скромничай! Выходи и скажи ему.

Что-то громыхнуло, скрипнуло. Деян вздрогнул: Джибанд возник в углу – будто из воздуха появился. Хижина великану была тесна: он даже не мог выпрямиться в ней в полный рост и стоял теперь, согнувшись; но до того сидел так тихо и недвижно, что его оказалось невозможно заметить. Левая половина его лица была изуродована совершенно. Ее, можно сказать, вовсе не было, только уцелевший глаз среди черно-серых рубцов смотрел виновато.

– Я обманул тебя и мастера, – пробасил великан, в один шаг оказавшись рядом с лавкой. – Я не спал.

– Что? – Деян непонимающе уставился на него.

– Я не спал, – повторил великан. – То есть сначала спал. А потом мне надоело спать, и я проснулся. Притворялся, что сплю, но не спал. Слушал, смотрел.

– Наш герой закрыл от меня свой разум, – со смешком пояснил Голем. – Закупорил нашу с ним связь так ловко, что я ничего не заметил. Потому что я, дурак, забыл сказать ему, что так нельзя и это непременно его убьет.

Деян встретился с чародеем взглядом: в глазах у Голема совсем не было того недоброго веселья, что звучало в голосе.

– Как видишь, правильно не сказал: не убило, – продолжил Голем. – Небыль изменила все еще разительней, чем я думал. Теперь он способен самостоятельно поддерживать ток хинры в своем искусственном теле, жить сам... Не завися от меня. Это замечательно. Однако несколько… – он запнулся. – Несколько неожиданно.

– Да, пожалуй, хорошо, – быстро согласился Деян. Голем, похоже, испытывал по отношению к новоприобретенной независимости великана смешанные чувства и искал одобрения. – Но, Джибанд, зачем тебе это было нужно? Притворяться то бишь.

– Я не хотел обманывать. – Великан потупился сильнее прежнего. – Но мастер ничего мне не рассказывал. Не хотел со мной говорить, когда я спрашивал. И ты тоже. Мастер постоянно приказывал мне спать, когда вы останавливались и говорили друг с другом. А я тоже хотел знать. Куда мы идем, зачем идем. Про себя, про мастера, про тебя. Поэтому решил, что больше не буду спать, а буду смотреть и слушать.

– Понимаю, – сказал Деян. – Да, наверное, понимаю.

– Я виноват, что не помог тебе кормить огонь и ловить дичь. – Джибанд переступил с ноги на ногу: вид у него стал совсем несчастный. – Что сразу с тобой тогда не пошел. Но я боялся – мастер, если узнает, не разрешит мне больше не спать; я думал – ничего дурного не будет, если я его и тебя немножко обману. Я виноват… Надо было тебе помочь.