Нравы, как оказалось, если и изменились, то не сильно. Показанная им жестами идея обмена ихних баб на наши железяки была воспринята вполне конструктивно. Вождь рявкнул чего-то, и явно замужние бабы со старухами отступили подальше. Ещё окрик — и вперёд выступили молодые и бесхозные, а по третьему окрику пацанва понеслась ко всем шалашам, из которых тоже выбежали бесхозные бабы, девки и даже мелкие шмакодявки. Первым делом мы отбраковали очевидных вдов с детьми — главнюк поморщился, потому как наверняка их и хотел сбагрить первыми, дабы избавить общину от заботы о них, но кивнул, снова гаркнул что-то, и все бэушные с довесками покинули импровизированный подиум. Затем забраковали явных малолеток, после чего выстроили оставшихся в шеренгу и приступили к собственно "конкурсу красоты". Я ведь упоминал уже, что подавляющее большинство южноамериканских гойкомитичек ни нашим современным, ни античным средиземноморским понятиям о красоте не соответствует? Но нам ведь и не требовалось большинство, а требовалось всего-то штуки три длинноногих, густоволосых, с талией и с симпатичными мордашками. Конечно, в качестве носительниц языка для обучения наших будущих переводчиков сгодилась бы и любая из отвергнутых нами, но тут ведь и с умом надо — кто потом в Тарквинее страхолюдину или бэушную с довеском замуж возьмёт?
В общем, отобрали из всех их трёх, наиболее нашему и турдетанскому вкусу соответствующих. Подходящих в принципе пять набиралось, и двух отбраковывали по совсем уж пустяковым признакам — во-первых, нам три нужно было, во-вторых, не стоит слишком уж красножопых на невест обувать и этим раздражать, а в-третьих — надо же и наглядный образец в селении оставить, чтоб понимали на их примере, какой типаж девок наших на будущее интересует. Для верности ещё и жестами чингачгукам показали как на отобранных, так и на этих оставленных, на что следует внимание обращать — длина ног относительно роста, волосы, талия, ну и мордашки. На Доминике-то проще со всем этим было объясняться при наличии хоть какого-то перевода, но будем надеяться, что въехали и эти. За каждую из трёх отобранных выделяем из дразнящей кучки блестящих ништяков по складному ножику, по три рыболовных крючка, по три ниточки цветных стеклянных бус и по пять ярких матерчатых ленточек. Судя по восторгу красножопых, девок можно было и дешевле сторговать, но тут, опять же, с умом надо. Чтобы в будущем они могли предложить нашим торгашам таких же отборных девок, они сами должны их откуда-то взять, и если свои такие уже кончились, то только у соседей сменять. А для этого надо и переплатить им сколько-то, чтобы у них были и возможность, и стимул этими нашими ништяками у тех соседей немножко и спекульнуть.
Довольны, впрочем, не все. Вождь явно никак не может решить, кого из отцов купленных нами девок обуть на ножик, приобретя тем самым врага, потому как самая ж ценная часть выкупа. По крючку они ему и сами отдать не откажутся, мы ж по три дали, так что у них по два останется, а вот ножики — только по одному. Мы переглядываемся и обмениваемся понимающими кивками. Нам, конечно, ничуть не разорительно было бы и четвёртый ножик специально для главнюка добавить, но это педагогически неправильно — нехрен их баловать и к халяве приучать. Пусть привыкают честно зарабатывать, гы-гы! Тем более, что наметилась и ещё одна проблемка…
Парень один выступил с выражением своего явного неудовольствия — молодой, но судя по всему уже посвящённый в воины и охотники и имевший право высказаться и быть выслушанным — пацану-то неполноправному наверняка ведь тупо заткнули бы рот и подзатыльниками выперли бы взашей, если не пинками. Этого же всё-таки выслушали, и когда вождь прикрикнуть на него попытался, тот хоть и перебздел малость, но не умолк, а продолжил качать права. Не владея языком, мы не могли разобрать их перебранки, но суть вычислялась легко — наверняка у парня были виды на одну из отобранных нами красоток, и вполне возможно, что она была ему даже и обещана. Ну а как иначе-то его пререкания с главнюком, перед которым тут аж путь его подметать и сопровождать его в гордой позе рака принято, прикажете истолковывать? Видимо, и сам он правоту какую-то по обычаям племени за собой ощущает, и общественность местная её за ним признаёт, и вождь тоже. Не угрожают ему карами, судя по интонациям, да и бранят не сильно, а вроде как даже и увещевают, что ли? Указывают ему на выложенные нами за девок ништяки, указывают на кучу не отобранных нами девок — не иначе, как любую из них отдать ему обещают вместо увезённой нами, ну и взывают, как водится, к его племенному патриотизму. Типа, не ставь личных интересов выше общественных. Демагогия, конечно, потому как ну его в звизду, такое общество, которое из алчности готово пожертвовать законными интересами своего полноправного члена, но ход сильный, эдакий удар ниже пояса. Коллективизм-то ведь у этих общинников, млять, в подкорке прописан, надо думать, и настаивая на своём, парень рискует навлечь на себя немилость уже не одного только главнюка, но и всего их гнилого коллектива. И ведь хрен бы с ними, с этими чисто внутренними дрязгами дикарей, нас не гребущими по определению, но вот не нравится мне что-то эта ситуёвина! Оглядываюсь на наших, а те тоже на меня глядят, и даже спрашивать не нужно, чтобы понять настрой.
— Слышь, Макс, а может пусть покажет, которая из них евонная зазноба, да и заменим её какой-нибудь из тех двух? — предложил Серёга, — А то хоть они и дикари, но один хрен неправильно это как-то выходит.
— Несправедливо, — согласился Володя, — На святое же покушаются, уроды!
— Не очень хорошо как-то получается, досточтимый, — доносится и из-за спины по-турдетански голосом одного из сопровождавших нас мореманов, и судя по полушёпоту остальных, они того же мнения, — Те-то две, досточтимый, тоже недурны, — ага, и этот туда же, и в принципе-то ведь резонно.
— Ну, во-первых, мнение второй стороны не мешало бы выяснить, — отвечаю для всех наших чохом по-турдетански.
Оглядываемся на трёх отобранных девок, и даже спрашивать парня не нужно, которая из них — как раз одна глядит в его сторону и чуть ли не в слезах, а две другие ей чего-то шепчут, и она, хоть и все три хороши, самая симпатичная из троицы, что резко обостряет важность фактора "во-вторых". Поэтому на всякий пожарный всё-же подзываю парня жестом и тыкаю пальцем по очереди в каждую, предлагая уточнить. Ага, так и есть — именно её и указывает. Млять, губа у него уж точно не дура, и этим он таки создаёт нам небольшую проблему, но и осуждать его за хороший вкус было бы несправедливо…
— А что "во-вторых"? — спросил спецназер.
— А во-вторых, не в наших интересах баловать дикарей, — объясняю ему и всем по-турдетански, — Они нам УЖЕ продали эту, и она — лучшая, а если мы вдруг согласимся заменить её на худшую, так они в другой раз вообще дурнушек предлагать начнут.
— Так жалко же молодёжь — вдруг это любовь у них? — не унимается геолог, — Ну, неправильно всё-таки вот так — ведь можем же помочь им.
— Ага, можем, только немного иначе, — тыкаю пальцем парня в грудь и указываю ему на место рядом с девками — типа, четвёртым с ними будешь?
Он хлопает глазами, да и ни до кого сперва моё предложение не доходит, пока я не начал выкладывать отдельной кучкой выкуп уже за него — один большой нож, один малый складной, шесть рыболовных крючков, шесть ниток бус и десять ленточек. Вождь, сперва нахмуренный, довольно закивал, а сам парень вдруг развернулся и задал стрекача. Наши глаза вытаращили, я тоже прихренел слегка от такого финта ушами, но чингачгуки спокойны, и я жму плечами — типа, ещё не вечер. Тем более, что мы ещё и не закончили бизнеса — нам нужно было ещё закупиться свежей жратвой. Несколько связок рыбы и пару небольших кайманчиков мы сторговали за одну нитку бус, за пару ленточек мы получили пять корзин ананасов, после чего принялись торговаться по поводу риса и ягод. Рис при дневном свете оказался похожим на обыкновенный азиатский, только мельче и темнее, а ягоды — ну, что-то среднее на вид между мелким виноградом и чёрной смородиной.
