Да, действительно, дело — полное дерьмо, подумал Лэнгдон. Ему показалось, что его отражение состроило издевательскую гримасу, примерно такую, какую он увидел сегодня утром в окне своего дома. Какой-то престарелый призрак, сказал он про себя, а вслух произнес:

— Нет. Здесь обязательно должно что-то быть. В тексте должен находиться segno. — Голос его звучал хрипло, и в нем слышались нотки отчаяния. — Указание где-то здесь. Я в этом уверен.

— Может быть, ваши умозаключения по поводу DIII оказались ошибочными?

Лэнгдон медленно повернулся и окинул ее весьма суровым взглядом.

— О'кей, — поправилась девушка. — Ваш вывод о DIII имеет смысл. Но может быть, ключ не имеет отношения к математике?

— Lingua pura. Чем еще это может быть?

— Это может относиться к искусству, например.

— С этим можно было бы согласиться, если бы в книге были иллюстрации. Но их, увы, здесь нет.

— Я уверена лишь в том, что термин lingua pura не имеет отношения к итальянскому языку. Математика представляется наиболее логичной.

— Согласен. И числа могут быть записаны не уравнениями, а словами.

Сдаваться так просто он не хотел.

— Но на то, чтобы прочитать все страницы, уйдет много времени.

— Времени, которого у нас нет. Нам следует разделить манускрипт. — Лэнгдон вернул пачку листков в первоначальное положение. — Для того чтобы заметить числа, моих познаний в итальянском вполне достаточно. — При помощи лопатки он разделил страницы, словно колоду карт, и положил десяток листков перед Витторией. — Указание где-то здесь. Я в этом уверен.

Виттория взяла в руки первую страницу.

— Лопатка! — возопил Лэнгдон, хватая с лотка второй инструмент. — Используйте лопатку.

— Я же в перчатках, — проворчала девушка. — Как, по-вашему, я могу испортить рукопись?

— Ну пожалуйста…

Виттория взяла у него лопатку и спросила:

— Интересно, испытываете ли вы те же ощущения, что и я?

— Напряжение и волнение?

— Нет. Всего лишь нехватку воздуха.

У Лэнгдона тоже совершенно определенно начиналось кислородное голодание. Воздух стал непригодным для дыхания гораздо скорее, чем он ожидал. Следовало торопиться. Ему и прежде не раз приходилось сталкиваться с архивными загадками, но тогда для их решения в его распоряжении было значительно больше времени, чем несколько минут. Не говоря ни слова, Лэнгдон склонился над манускриптом и жадно впился глазами в текст в поисках знака.

Ну покажись же. Покажись, будь ты проклят!

А в это время в один из подземных тоннелей Рима по каменной лестнице спускалась темная фигура. Древний коридор освещали лишь факелы, отчего воздух в нем стал горячим и плотным. В тоннеле слышались испуганные голоса. Это были отчаянные, полные ужаса призывы о помощи. Отражаясь эхом от стен, они заполняли все тесное подземное пространство.

Завернув за угол, он увидел их. Увидел точно в таком же положении, в котором незадолго до этого оставил. Четырех умирающих от ужаса старцев в крошечной каменной камере за решеткой из ржавых металлических прутьев.

— Qui etes-vous?[66] — спросил один из них по-французски. — Чего вы от нас хотите?

— Hilfe![67] — выкрикнул другой по-немецки. — Освободите нас!

— Вам известно, кто мы такие? — спросил третий по-английски с заметным испанским акцентом.

— Молчать! — скомандовал скрипучий голос, и в этом слове можно было услышать последний, не подлежащий обжалованию приговор. Четвертый пленник, итальянец, молча смотрел в черную пустоту глаз тюремщика, и ему казалось, что в них ему открывается сам ад. «Да хранит нас Господь», — подумал он.

Убийца посмотрел на часы, а затем перевел взгляд на пленников.

— Итак, — сказал он, — кто же из вас будет первым?

А в недрах хранилища № 10 Роберт Лэнгдон повторял в уме итальянские числительные, вглядываясь в почти неразборчивый текст. Mille… cento… uno, duo, tre… cinquanta.[68]

Надо найти хоть какое-нибудь число. Любое, будь оно проклято!

Закончив просмотр, Лэнгдон взял лопатку, чтобы перевернуть страницу. Поднося инструмент к пачке листков, он почувствовал, как дрожат его пальцы. Еще через минуту он вдруг увидел, что перелистывает страницы руками. Недостаток кислорода начинал влиять на его поведение. «Вот это да, — подумал он, ощущая себя преступником. — Гореть мне в аду для архивистов!»

— Давно пора, — сказала Виттория и, увидев, что ее спутник перешел к ручной обработке рукописи, отложила в сторону лопатку.

— Есть что-нибудь? — с надеждой спросил Лэнгдон.

— Ничего похожего на математику, — покачала головой Виттория. — Я понимаю, что скольжу по поверхности, не вникая в текст, но ничего даже отдаленно похожего на ключ не вижу.

Перевод каждой очередной страницы давался со все большим трудом. Степень его владения итальянским языком, мягко говоря, оставляла желать лучшего, а мелкий шрифт и архаичные обороты речи сильно осложняли работу. Виттория, справившись со своей порцией листков значительно раньше Лэнгдона, печально следила за тем, как тот переворачивает страницы.

Покончив с последней страницей, американец выругался себе под нос и посмотрел на девушку, которая в тот момент внимательно изучала листок, держа его перед самыми глазами.

— Что вы там увидели? — поинтересовался он.

— А вам не попадались сноски? — в свою очередь, спросила та, не отрывая взгляда от рукописи.

— Не замечал. Почему это вас интересует?

— На этой странице есть одна. Сноска едва заметна, так как оказалась на самом сгибе.

Лэнгдон вытянул шею, чтобы посмотреть, о чем говорит Виттория, но не увидел ничего, кроме номера страницы в правом верхнем углу листка. «Том № 5» — было начертано там. На то, чтобы заметить совпадение, ученому потребовалось несколько секунд. Но, даже уловив его, он решил, что догадка выглядит притянутой за уши. Том № 5. Пять. Пентаграмма. Сообщество «Иллюминати».

«Неужели иллюминаты решили поместить ключ на пятой странице?» — думал американец. В окружающем их красном тумане, казалось, мелькнул слабый лучик надежды.

— Есть ли в сноске какие-нибудь цифры?

— Нет. Только текст. Одна строка. Очень мелкая печать. Почти неразличимая.

Вспыхнувшая было надежда сразу погасла.

— Это должна быть математика, — упавшим голосом сказал он. — Lingua pura.

— Знаю, — неуверенно согласилась она. — Однако думаю, что вам следует это услышать.

Теперь в ее голосе слышалось волнение.

— Давайте.

Вглядываясь в листок, Виттория прочитала:

— Уже сияет свет; сомненья позабудь…

Таких слов Лэнгдон совсем не ждал.

— Простите, что?

— Уже сияет свет; сомненья позабудь… — повторила Виттория.

— Уже сияет свет? — вдруг выпрямившись во весь рост, спросил Лэнгдон.

— Да, здесь так и сказано: «Уже сияет свет…» Значение этих слов наконец дошло до него. Уже сияет свет…

Это прямо указывает на Путь просвещения, на Тропу света, подумал он. Мысли сбивались, и ему казалось, что его голова работает как двигатель на плохом бензине.

— А вы уверены в точности перевода?

— Вообще-то, — сказала Виттория, глядя на него как-то странно, — это, строго говоря, вовсе не перевод. Строка написана по-английски.

На какую-то долю секунду Лэнгдону показалось, что акустика хранилища повлияла на его слух.

— По-английски?

Виттория поднесла листок к его глазам, и в самой нижней его части Лэнгдон увидел строку:

— Уже сияет свет; сомненья позабудь… Английский?! Как могла попасть написанная по-английски фраза в итальянскую книгу?

Виттория в ответ лишь пожала плечами. От недостатка кислорода она тоже начинала чувствовать нечто похожее на опьянение.