— Это сравнение дает пищу для размышлений, — серьезно сказал пастор Бокер, подперев ладонью подбородок. — Если бы на землю вновь обрушился потоп, были бы мы, плывущие на этом судне, сочтены достойными возродить человечество и снова заключить с Господом завет?

— Вряд ли это было бы возможно с такой шайкой висельников, — проворчал Маниго. — Если как следует к ним присмотреться, сразу заметишь, что у каждого из них на щиколотках рубцы от кандалов.

Анжелика не осмелилась ничего ему возразить, потому что в глубине души думала так же. Можно было с полным основанием предположить, что наиболее верных членов своего экипажа бывший средиземноморский пират набрал именно из беглых галерных рабов. У всех разномастных и разноязыких матросов «Голдсборо», чей смех и странные песни иногда по вечерам слышались из кубрика, в глазах было совершенно особое выражение, которое среди пассажиров могла понять одна только Анжелика. Такое выражение глаз бывает у тех, кому привелось томиться в неволе, в цепях, и для кого земля отныне всегда будет недостаточно велика, а море — недостаточно просторно. Они возвращаются в мир, так долго бывший для них запретным, с опасливым чувством, что не имеют на это права, и со страхом вновь потерять свое отвоеванное сокровище — свободу.

— Скажите, боцман, зачем вы пристаете к нам с этой немецкой капустой? — спросил Ле Галль. — Сейчас мы должны находиться примерно на широте Азорских островов, где можно купить апельсины и другую свежую пищу.

Боцман искоса взглянул на него и пожал плечами.

— Он не понял, — сказал Маниго.

— Он все отлично понял, — не согласился Ле Галль, провожая взглядом коротышку-боцмана в великаньих сапогах, который поднимался по трапу вслед за матросами, уносившими пустые котлы.

Через день Анжелика, прогуливаясь по баку, заметила, что Ле Галль занимается какими-то таинственными расчетами, используя при этом карманные часы и компас. При появлении Анжелики он вздрогнул и спрятал эти предметы под своей клеенчатой рыбацкой накидкой.

— Вы мне не доверяете? — спросила Анжелика. — Но ведь я совершенно не способна понять, что вы тут замышляете наедине с вашими часами и компасом.

— Нет, госпожа Анжелика, вам я доверяю. Просто я подумал, что это подошел кто-то из команды. Вы ходите так же, как они, — бесшумно. Шагов совсем не слышно, и вдруг глядь — а вы уже рядом. Даже становится немного не по себе. Ну ничего, раз это вы, то не о чем беспокоиться.

Он понизил голос:

— Там, на грот-мачте, на марсеnote 10, сидит матрос и наблюдает за мной с высоты, но это ничего. Ему все равно не понять, что я делаю. А все остальные, кроме рулевого, сейчас ужинают. Море нынче вечером спокойно, хотя это, может статься, и ненадолго, но странное дело — вокруг совсем не видно других судов. И я воспользовался затишьем, чтобы попытаться наконец определить наши координаты.

— Мы очень далеко от Азорских островов?

Ле Галль устремил на нее насмешливый взгляд.

— Вот именно! Не знаю, обратили ли вы внимание, что на днях боцман ничего мне не ответил, когда я спросил его об Азорских островах. А между тем, если мы плывем в Вест-Индию, то Азорские острова должны быть как раз на нашем пути. Я бы не удивился, даже если бы корабль прошел мимо острова Вознесения, что свидетельствовало бы о том, что мы держим курс прямо на юг. Но идти, как идем мы, прямо на запад — это весьма странный путь для тех, кто хочет попасть на Большие Антильские или другие тропические острова!..

Анжелика спросила Ле Галля, как ему удалось установить это без таблиц долготы и поясного времени, а также без секстанта и хронометра.

— Я просто засек время, когда на борту бьют склянки полуденной смены вахты. Это и есть астрономический полдень — я в этом уверен, потому что, проводя корабль через пролив под Ла-Рошелью, мельком посмотрел на оборудование капитанского мостика. И знаете — приборы там просто великолепные. Есть все, что нужно. Так что я убежден: склянки здесь бьют ровно в полдень. С курса здешние моряки не собьются. Я сверяю корабельные склянки со своими часами, которые все еще показывают ларошельское время. Ну так вот, знания астрономического времени, моих часов, компаса, а также положения солнца при прохождении зенита и при заходе мне вполне хватило, чтобы определить, что мы идем «северным путем», путем ловцов трески и китобоев. Сам я никогда по нему не ходил, но могу его узнать. Да вы только взгляните на море — оно совершенно изменилось!

Однако это объяснение не убедило Анжелику. Методы достойного ларошельца показались ей неточными и небесспорными. А вот море и впрямь отличалось от Средиземного, впрочем, это не море, это океан, а она не раз слышала рассказы матросов о страшных бурях, которые обрушивались на их суда уже в Бискайском заливе. Кроме того, говорят, что в некоторые времена года может быть очень холодно даже у Азорских островов.

— Да посмотрите же, какая тут вода — точно молоко, — настаивал Ле Галль.

— А вы заметили утром, каким перламутровым стало небо? Это северное небо — я вам ручаюсь! А какой тут туман! Густой, будто снег. Во время равноденствия этот путь чрезвычайно опасен, и ловцы трески в эти дни никогда им не ходят. А вот мы почему-то выбрали именно его. Спаси и сохрани нас, Боже!..

В голосе Ле Галля зазвучали похоронные нотки. Однако Анжелика напрасно таращила глаза — она не видела никакого тумана, только на северо-западе белое небо почти сливалось с морем, и их разделяла только едва различимая, красноватая линия горизонта.

— Буря и туман будут нынче ночью.., или завтра, — угрюмо закончил Ле Галль.

Положительно, он все хочет видеть в черном цвете! Для бывалого моряка он слишком уж легко растерялся перед этими пустынными просторами, на которых за все время пути им не встретился ни один корабль. Изо дня в день одно и то же: ни единого паруса, насколько хватает глаз. Пассажиры находили такое однообразие чрезмерным, а Анжелика радовалась. Собственный горький опыт научил ее, что встреч на море надо опасаться. Вид океана с его могучими, бесконечно длинными, казалось, вздымающимися из бездонной пучины валами не надоедал ей. К тому же, она не была подвержена морской болезни, от которой страдали в начале пути большинство ее спутниц.

Теперь из-за холода они перестали выходить из твиндека. Уже два дня матросы приносили им туда разрисованные каким-то варварским орнаментом глиняные горшки с отверстиями сверху и сбоку, наполненные раскаленными углями. Благодаря этим необычным жаровням или скорее примитивным маленьким печкам на нижней палубе было довольно тепло и сухо; а по вечерам пассажиры получали для освещения толстые сальные свечи. Даже менее любознательные люди, чем ларошельцы, и те не могли бы не заинтересоваться столь необычной системой обогрева.

Каждый из эмигрантов-мужчин высказал о ней свое мнение.

— Во всяком случае, это куда менее опасно, чем открытые жаровни. Интересно, откуда взялись эти диковинные глиняные горшки?

Анжелика вдруг вспомнила слова Никола Перро: «Когда мы войдем в зону льдов, вам сюда принесут жаровни».

— Но разве вблизи Азорских островов могут быть льды? — воскликнула она.

И тут же услыхала насмешливый голос:

— А где вы здесь видите льды, госпожа Анжелика?

К ней приближались Маниго, Берн и владелец бумажной фабрики Мерсело. Они закутались в плащи, а шляпы надвинули до самых глаз, и поскольку все трое были мужчины рослые и широкоплечие, их можно было легко спутать друг с другом.

— Действительно холодновато, тут я с вами согласен, — продолжал Маниго, — однако зима уже не за горами и, к тому же, бури равноденствия всегда охлаждают воздух в окрестностях.

Ле Галль пробурчал:

— И все-таки здешние, как вы, сударь, выразились «окрестности» выглядят как-то чудно.

— Ты опасаешься бури?

— Я опасаюсь всего!

И он добавил со страхом:

— Посмотрите… Да посмотрите же… Ведь это похоже на конец света!