Сейчас на поверхности океана не было заметно ни малейшего волнения, но она пузырилась, точно кипящая в котле вода. Красное солнце неожиданно вырвалось из-за облаков и разлило по небу, дотоле абсолютно белому, сияние цвета расплавленной меди. Дневное светило вдруг сделалось огромным, подавляя своим гигантским размером даже океан, потом стремительно скрылось за горизонтом, и почти тотчас все вокруг на мгновение окрасилось в зеленый цвет, после чего погрузилось в черноту.

— Море Тьмы, — вздохнул Ле Галль. — Так в старину его называли викинги.

— Просто красивый закат, — сказал Мерсело. — Что вы в нем увидели странного?

Но Анжелика поняла, что его тоже поразила необычность происходящего. Мрак, бывший поначалу столь густым, что пассажиры перестали видеть друг друга, начал рассеиваться, уступая место вечерним сумеркам. Внезапно опять стало видно все, вплоть до горизонта, но теперь корабль, казалось, очутился в некоем безжизненном мире, где не могли возродиться ни цвета, ни тепло.

— Вот это и называется полярной ночью, — проговорил Ле Галль.

— Полярной? Ну ты и скажешь! — воскликнул Маниго.

Его громовой хохот прозвучал в тишине, как святотатство; он это почувствовал и быстро оборвал его, а затем, чтобы скрыть смущение, посмотрел вверх, на обвисшие паруса.

— На этом корабле-призраке не матросы, а жеребцы стоялые! Только и знают, что лодырничать!

В этот миг, как будто они только и ждали этого высказывания, из всех закоулков на палубу высыпали матросы.

Марсовые вскарабкались вверх по вантам и начали перелезать с них на реи. По своему обыкновению, они работали почти бесшумно, и вид этих беззвучно снующих в вышине неясных теней еще более усугублял ощущение необычности того, что творилось вокруг.

«Сегодня вечером или ночью что-то должно произойти», — подумала Анжелика и прижала руку к груди, словно ей не хватало воздуха. Мэтр Берн стоял рядом с нею, однако она сомневалась, что он будет в силах ей помочь.

С юта послышался голос капитана Язона, отдававшего приказания по-английски.

Маниго облегченно фыркнул.

— Кстати, вы сейчас говорили об Азорских островах. Ты, Ле Галль, плавал больше моего, ну так вот, можешь ли ты мне сказать, когда мы до них дойдем? Мне хочется поскорее узнать, получили ли мои португальские корреспонденты те суммы, что я перевел им с Берега пряностей?

Он похлопал по карманам своей просторной суконной куртки.

— Когда я получу мои денежки, я смогу наконец дать отпор этому наглому пиратскому главарю. Сейчас он держится с нами, как с какими-нибудь нищими. Мы должны чуть ли не руки ему целовать! Но вот увидите — в Карибском море все будет иначе. Там он уже не будет самым сильным.

— В Карибском море хозяева — пираты, — процедил сквозь зубы Берн.

— А вот и нет, мой дорогой. Хозяева там — работорговцы. Я уже теперь занимаю среди них весьма недурное положение. А когда возьму дело в свои руки, то рассчитываю заполучить монополию на торговлю рабами. Много ли проку от судна, которое просто перевозит из Вест-Индии в Европу табак и сахар, не заходя на обратном пути в Африку и не набивая там трюмы рабами? А корабль, на котором мы плывем, не невольничье судно. Если бы он перевозил негров, то был бы снаряжен иначе. И потом, недавно я как бы по ошибке забрел в трюмы, и смотрите, что я там нашел.

Он разжал руку: на его ладони лежали две золотые монеты с изображением солнца.

— Это из сокровищ инков! Точно такие же иногда привозят испанцы. И главное, я заметил, что другие трюмы заполнены любопытными приспособлениями для глубоких погружений, какими-то необычными маленькими якорями, лесенками и еще Бог весть чем. А вот место, отведенное под коммерческий груз, наоборот, чересчур мало для порядочного торгового судна.

— И что вы по этому поводу думаете?

— Ничего не думаю. Я могу сказать только одно — что этот пират живет разбоем. Как именно он разбойничает? А это уж не мое дело. По мне, так лучше уж пират, чем потенциальный конкурент. На пиратов мне наплевать — люди они смелые, спору нет, но почти ничего не смыслят в торговле. Они никогда не смогут по-настоящему господствовать на морях. Их место мало-помалу займем мы, торговцы. Вот поэтому мне было бы весьма интересно побеседовать с Рескатором с глазу на глаз. Он мог бы, по крайней мере, пригласить меня на ужин.

— Говорят, что его апартаменты на корме очень роскошны и там множество дорогих вещей, — сказал мэтр Мерсело.

Они ждали, что на это скажет Анжелика, но ею, как и всякий раз, когда речь заходила о Рескаторе, овладело какое-то тягостное, тревожное чувство, и она промолчала. Мэтр Берн пристально смотрел на нее, пытаясь прочесть что-либо в ее глазах.

Отчего темнота вместо того, чтобы сгущаться, наоборот, рассеивается? Можно подумать, что близится рассвет.

Цвет моря вновь изменился. Чернильно-черное у бортов, оно вдали казалось рассеченным надвое какой-то бледно-зеленой, как полынная водка, полосой. Когда «Голдсборо» вошел в нее, корпус его задрожал, точно бока лошади, почуявшей близкую опасность.

С капитанского мостика неслись команды.

Берн вдруг разобрал, что сверху крикнул по-английски марсовый:

— По правому борту плавучий лед, — перевел он.

Все как один повернулись вправо.

Рядом с кораблем высился ледяной утес, похожий на громадный белый призрак. Матросы с баграми и мотками канатов тут же выстроились вдоль фальшборта, чтобы попытаться предотвратить губительное столкновение с этой дышащей ледяным холодом горой.

К счастью, ведомое искусной рукой капитана судно прошло на безопасном расстоянии от препятствия. Между тем небо за айсбергом еще больше посветлело и в серой полутьме проглянули розовые проблески.

Онемевшие от изумления и страха пассажиры ясно различили на айсберге три темные точки; точки эти медленно поднялись и начали увеличиваться, приближаться к кораблю, превращаясь в три белых крылатых существа.

— Ангелы! — выдохнул Ле Галль — Это смерть!

Габриэль Берн остался невозмутим. Он обнял Анжелику за плечи (она этого даже не заметила) и сухо уточнил:

— Это альбатросы, Ле Галль.., просто полярные альбатросы.

Три огромные птицы летели вслед за кораблем, то описывая в небе широкие круги, то опускаясь на темную, плещущую у борта воду.

— Это дурной знак, — сказал Ле Галль. — Он предвещает нам бурю и гибель.

Внезапно Маниго выругался.

— Может быть, я сошел с ума? Или сплю и вижу сон? Что сейчас: день или ночь? И кто тут плетет, будто мы близко от Азорских островов? Проклятие! Да мы же плывем совсем другим путем…

— Именно об этом я и толкую, господин Маниго.

— А ты не мог сказать об этом раньше, болван?

Ле Галль рассердился.

— А что бы это изменило? Ведь хозяин на корабле не вы, господин Маниго.

— Ну, это мы еще посмотрим!

Они замолчали, потому что неожиданно все вокруг опять погрузилось во тьму. Странная заря померкла.

И тотчас же на корабле зажглись фонари. Один из огоньков приблизился к баку, где стояли Анжелика и четверо мужчин-гугенотов, и в ореоле света стали видны резкие черты старого арабского врача Абд-эль-Мешрата. Его лицо пожелтело от холода, хотя он был закутан почти до самых очков.

Араб отвесил Анжелике несколько поклонов и сказал:

— Хозяин корабля просит вас пожаловать к нему. Он хотел бы, чтобы вы провели ночь у него.

Смысл этой фразы, произнесенной по-французски без малейшей запинки и очень учтиво, был вполне ясен. Анжелика вскипела, от возмущения ее даже бросило в жар. Она уже открыла рот, чтобы отклонить оскорбительное предложение, но ее опередил Габриэль Берн.

— Мерзавец! — вскричал он дрожащим от ярости голосом. — Здесь, при нас, передать женщине такое гнусное предложение! Уж не воображаете ли вы, что находитесь на алжирском невольничьем рынке?

Берн занес кулак для удара, однако это движение разбередило его едва затянувшуюся рану и он, с трудом удержавшись от стона, вынужден был опустить руку. Анжелика встала между ним и Абд-эль-Мешратом.