Уложив Онорину рядом с собой, она подумала, что теперь у девочки, пожалуй, есть все, что ей надо. Самой ей доводилось спать и в тюрьме, где удобств было еще меньше, чем здесь. Однако сейчас она никак не могла согреться — и сон не приходил. Анжелика прислонилась плечами к переборке и попыталась привести в порядок свои мысли.

Что принесет с собой завтрашний день?

Она все еще ощущала на запястьях крепкое пожатие рук Рескатора. Когда она думала об этом, ее почему-то охватывала слабость. И оттого, что ей было зябко, воспоминание о его объятиях казалось ей удивительно приятным — и в то же время вызывало странную тревогу. Наверное потому, что когда она схватилась за его бархатный камзол, ее рука ощутила под тканью не живое человеческое тело, а некую твердую оболочку. Что это было: кольчуга или стальной нагрудник?.. Человек, живущий в постоянной опасности и каждую минуту ждущий смертельного удара. Его сердце заковано в латы. Впрочем, разве у такого человека может быть сердце?

Неужели она совершит глупость и влюбится в него?.. Нет! К тому же теперь она уже вообще неспособна полюбить мужчину. Но что же тогда с нею происходит? Он обольщает ее при помощи каких-то чар, как.., постой-ка, кто же это был, тот, кто когда-то, давным-давно, внушал ей похожие чувства, одновременно притягивая и вызывая в душе смутный страх? И про того, другого, тоже говорили, будто он обладает колдовской силой и что женщины так к нему льнут, потому что он их привораживает.

В лицо ей вдруг ударил свет лампы, она сощурилась.

— А, вот вы где.

К ней склонилась мохнатая голова. Это был Никола Перро в своей неизменной меховой шапке.

— Капитан поручил мне принести вам вот это и еще гамак для вашего ребенка.

«Вот это» оказалось куском плотной ткани, не то плащом, не то одеялом, тяжелым, украшенным вышивкой и очень мягким — такую ткань ткут жены погонщиков верблюдов в Аравийской пустыне. Она даже не утратила аромата восточных благовоний.

Канадец ловко подвесил гамак к бимсамnote 8, и Анжелика переложила в него Онорину. Та даже не проснулась.

— В гамаке ей будет лучше, да и не так сыро. Но мы не можем дать гамаки и одеяла всем. У нас их не хватит на этакую ораву. Не думали же мы, что нам на голову вдруг свалится такой груз. Но когда мы войдем в зону льдов, вам сюда принесут жаровни.

— Поблагодарите от моего имени монсеньера Рескатора, — сказала Анжелика.

Перро многозначительно подмигнул ей и, уверенно ставя ноги в огромных сапогах из тюленьей кожи, вразвалку удалился.

В твиндеке слышался громкий храп. Гугеноты потушили и второй фонарь, оставив свет лишь около раненого. Но и с ним, кажется, все было в порядке — он спокойно спал. Анжелика завернулась в свое роскошное одеяло.

Утром ее спутницы не преминут обратить внимание на ту особую честь, которой вдруг удостоилась госпожа Анжелика. Неужели Рескатор не мог прислать ей что-нибудь поскромнее, не так бросающееся в глаза? Нет, он сделал это нарочно. Его это так забавляет — выводить всех из равновесия, разжигать в людях удивление, зависть, пробуждать в них низменные чувства или же ввергать их в неистовство.

Это одеяло — не просто одеяло, это оскорбление, брошенное в лицо ее обнищавшим друзьям.

Но, возможно, у него просто нет других? Рескатор окружает себя дорогими вещами. Он не умеет делать скромные подарки. Он счел бы это недостойным. В нем чувствуется прирожденное благородство духа, как у… «У него нет шпаги, он носит вместо нее саблю, но я могла бы поклясться, что он дворянин… Приветствие, с которым он нынче вечером обратился к дамам, не было ни игрой, ни позерством. Он не умеет приветствовать иначе, как в изысканных выражениях

— для него это совершенно естественно. И я никогда не встречала человека, который бы умел носить плащ с таким изяществом, кроме.., кроме…»

Размышления неизменно подводили ее к желанию сравнить его с кем-то, но это неуловимое сравнение упорно от нее ускользало. Где-то в ее памяти жил образ человека, которого ей так напоминал Рескатор…

«Он похож на кого-то, кого я знала. Может быть, поэтому мне иногда кажется, будто мы хорошо знакомы, и я веду себя с ним так, словно он мой старый друг… Видимо, тот, другой, был человек такого же склада, ведь когда я говорю себе „похож“, я не имею в виду внешность — лица Рескатора я никогда не видела… Но эта непринужденная манера держаться, легкость, с которой он подчиняет себе других и в то же время как бы над ними насмехается.., да, все это мне знакомо… И потом, тот, другой, тоже носил маску…»

Ее сердце затрепетало.

Ее вдруг бросило в жар, потом в холод. Она села и поднесла руку к горлу, словно пыталась отбросить сжимавший его необъяснимый страх.

«Он носил маску… Но не всегда — и когда он снимал ее…»

Она едва удержалась от вскрика — внезапно все в ее сознании встало на свои места.

Она вспомнила.

И тут же нервно рассмеялась.

«Так вот оно что!.. Теперь я знаю, на кого он похож… На Жоффрея де Пейрака, моего первого мужа… А я-то никак не могла припомнить, кого он мне напоминает…»

Но странная лихорадка не оставляла ее — она опять вся горела как в огне. В голове одна за другой вспыхивали разноцветные молнии, озаряя мрак, словно сигнальные ракеты той далекой ночью в Кандии…

«Он похож на него!.. Он закрывает лицо маской.., он властвовал на Средиземном море… А что, если это… ОН?»

Ей вдруг стало трудно дышать. Казалось, что сердце сейчас разорвется от переполнившей его муки и радости.

«ОН… А я его не узнала!..»

Потом удушье отпустило ее, она смогла перевести дыхание.., и почувствовала одновременно облегчение и разочарование.

«Какая же я дура!.. Боже мой, что за безумная мысль! Это просто смехотворно!»

Перед ее мысленным взором вновь предстала прекрасная Тулуза и сеньор в красном, вышедший навстречу ей, своей юной супруге. Почти забытая картина… Пусть черты его лица немного стерлись в ее памяти, но она очень ясно видела густые, вьющиеся черные волосы, чьей красоте она так удивилась, когда узнала, что это не парик. И другое, главное — прихрамывающую походку, которая так испугала ее тогда и из-за которой его прозвали Великим лангедокским хромым.

«Какая же я дура! Как я могла хотя бы на секунду вообразить себе такое?»

Поразмыслив, она признала, что между Рескатором и ее мужем действительно есть что-то общее — было от чего впасть в заблуждение и предаться фантазиям. Непринужденная манера разговора, насмешливый ум… Но у Рескатора такая странная форма головы — как у хищной птицы.., она кажется маленькой на широких гофрированных воротниках его испанских костюмов. К тому же у него уверенная походка, крепкие плечи…

«Мой муж был хромой… Но он так хорошо приспособился к своему увечью, что о нем забывали… Его блестящее остроумие восхищало, но в нем не было злости, как у этого морского авантюриста…»

Она вдруг осознала, что вся покрыта потом, будто после приступа лихорадки. Плотнее завернувшись в мягкое одеяло, она задумчиво погладила его пальцем.

«Злости?.. То ли это слово?.. Жоффрею де Пейраку, пожалуй, тоже были свойственны такие широкие, рыцарственные жесты… Но как я посмела их сравнивать! Жоффрей де Пейрак был самым знатным дворянином Тулузы, могущественным сеньором, чуть ли не королем. А Рескатор, хотя он с присущим ему самомнением и заставляет других величать себя „монсеньором“, в конце концов всего лишь авантюрист, живущий грабежами и незаконной торговлей серебром. Сегодня он сказочно богат, а завтра — беден как нищий и на него постоянно охотятся, чтобы изловить и повесить. Эти корсары воображают, будто могут сохранить свое богатство, но на самом деле положение у них непрочное… Быстро наживутся, а потом так же быстро разорятся…

Ей вспомнился маркиз д'Эскренвиль, смотрящий на свой объятый пламенем корабль.

«Все они — игроки, но игроки опасные, потому что их выигрыш всегда зиждется на смерти других людей. А Жоффрей де Пейрак, напротив, был эпикурейцем. Он презирал насилие. Такие, как Рескатор, строят свое существование на трупах… На его руках кровь…»