Она подумала о Канторе, о галерах, которые пустил ко дну этот пират. Да она ведь и сама видела, как исчезла в пучине баржа — плавучий склад боеприпасов королевской эскадры, исчезла вместе со всеми гребцами-каторжниками. А шебекаnote 9 Рескатора лавировала около французских галер, точно стервятник.

«И все же именно к этому человеку меня влечет.., да, влечет, я не могла бы этого отрицать».

Надо смотреть правде в глаза. Анжелика беспокойно ворочалась на своем жестком деревянном ложе не в силах заснуть. А ведь именно к нему, к Рескатору, она бросилась за помощью, думала она. Именно в его руки отдалась с доверием, отбросив всякую осторожность.

Что он имел в виду, сказав, что «согласен отсрочить уплату ее долгов»? Какой платы потребует он от нее за ту услугу, которую согласился ей оказать, и за злую шутку, которую она некогда с ним сыграла?

«Вот чем он в корне отличается от моего первого мужа. Он, как видно, не способен оказать услугу бескорыстно, совершить доброе дело, ничего не ожидая взамен, а ведь как раз по этому и познается истинный дворянин. А Жоффрей де Пейрак — тот был настоящий рыцарь».

Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы вслух произнести это имя, которое столько лет жило в ее сердце.

Жоффрей де Пейрак!

Как давно запретила она себе воскрешать память о нем! Как давно перестала надеяться встретить его в этом мире!

Ей казалось, что она уже смирилась с тем, что никогда больше его не увидит. Однако необычайное волнение, каких-то несколько минут назад захватившее все ее существо, заставило ее вдруг осознать, что эта несбыточная мечта, несмотря ни на что, продолжает жить в ней.

Жизни не удалось стереть в ее памяти то далекое время, когда она была упоительно счастлива. А между тем, как мало осталось в ней теперь сходства с той юной женщиной, что звалась когда-то графиней де Пейрак!

«Тогда я ничего еще не знала, не умела. Но была абсолютно уверена, что знаю и умею все. И находила вполне естественным, что он меня любит». Представив себе ту супружескую пару: она и граф де Пейрак — Анжелика невольно улыбнулась. Теперь это действительно стало всего лишь картинкой из давнего прошлого, картинкой, которую она могла разглядывать без особой грусти, словно портрет двух посторонних ей людей.

Их богатство, окружавшая их роскошь, утонченные гости Отеля Веселой Науки, высокое положение, которое занимал в королевстве знатный сеньор из Аквитании — как невообразимо далеко все это от переполненного эмигрантами и пиратами таинственного корабля, плывущего к чужой, незнакомой земле.

И ведь с той поры минуло пятнадцать лет!

Королевство теперь далеко, и король никогда более не увидит Анжелику дю Плесси-Белльер, бывшую графиню де Пейрак. Но он, по крайней мере, остался на своем королевском месте, все так же окруженный марионетками-придворными, среди грандиозного великолепия Версаля.

Что ж, когда-то и она была одетой в золотую парчу придворной дамой, любимицей высшего света Франции, Страны-завоевательницы, перед которой трепетала вся Европа.

Но чем дальше в океан уходил маленький, хрупкий корабль, тем больше тускнел прежде такой ослепительный образ Версаля. Он словно застывал, принимая вид помпезной театральной декорации со всей ее фальшью и мишурным блеском.

«Только теперь я начинаю по-настоящему жить, — подумала Анжелика. — Только теперь я наконец-то стала самой собой.., или вот-вот стану. Потому что раньше — даже при дворе — мне всегда чего-то не хватало и я чувствовала, что иду не по тому пути».

Она привстала, чтобы взглянуть на тускло освещенную орудийную палубу, где спали сокрушенные горестями и усталостью люди.

От неожиданного открытия, что она способна столь легко начать жизнь заново, Анжелике сделалось почти страшно. Ведь нельзя же вот так, полностью, отрешиться от своего прошлого, одним махом отбросить все то, что сделало ее такой, а не другой, наложило на нее свой отпечаток. Нельзя так просто отречься от тех, кого она когда-то любила.., или ненавидела. Это поистине чудовищно!

И однако это было так. Бедняжка, она чувствовала, что в придачу ко всему остальному лишилась даже своего прошлого. Она подошла к той поре жизни, когда единственное богатство, которым владеешь и которое никто не сможет у тебя отнять, это ты сама. Все те обличья, которые она принимала прежде и которые так долго боролись между собой: женщина верная и женщина ветреная, честолюбивая и великодушная, мятежная и покорная — помимо ее сознания наконец помирились, и в ее душе воцарился мир.

«Неужели я пережила все это лишь ради того, чтобы однажды оказаться среди чужих мне людей на чужом корабле, плывущем к чужим, неведомым берегам?»

Но должна ли она забыть также и Жоффрея де Пейрака? Навсегда оставить его там, в прошлом?

Острое сожаление о несбывшемся, о том, чем могла бы стать, но не стала их любовь, словно кинжалом пронзило ее сердце. Может быть, они сами разрушили бы ее за эти годы, как и многие супружеские пары, которые она знала? Или же им все-таки удалось бы избежать ловушек и пронести свое чувство через всю жизнь?

Это было бы нелегко. И она знала его так мало…

Впервые Анжелика признавалась себе, что хотя Жоффрей и был ее мужем, она так и не смогла до конца понять, что он за человек. В те недолгие годы, которые они прожили вместе, открытие любви и даримых ею наслаждений, всего того, во что так искусно посвящал свою молодую жену знатный тулузский сеньор на двенадцать лет ее старше, занимало ее куда больше, чем поиски глубокого взаимопонимания. И у нее не осталось времени — его оказалось отпущено так мало — чтобы оценить свою собственную душевную силу и, главнее, постичь истинные, неизменные основы характера Жоффрея де Пейрака, завзятого фантазера, так любившего сбивать с толку всех, кто его окружал.

Она и себя научилась понимать лишь в той жестокой борьбе, которую ей навязала жизнь и которую ей пришлось вести в одиночестве.

В одиночестве — всегда, всегда!

Хотя она дважды побывала замужем, была матерью, судьба назначила ей удел женщины одинокой. Она одна решала, как ей жить: так или этак, что ей делать, а чего нет, одна выбирала, какой ей идти дорогой. И не было рядом мужского плеча, на которое можно было бы, закрыв глаза, приклонить голову и наконец подумать: «Какая разница — куда? Веди меня! Ведь я твоя жена, и чего хочешь ты, того хочу и я».

Судьба вынуждала ее принимать все решения в одиночку. И она замечала, что уже устала от этого — ведь это совсем несвойственно женской натуре.

Дойдя в своих раздумьях до этого вывода, Анжелика тут же с жаром себя опровергла. С чего это ей сегодня вздумалось сокрушаться о своем одиночестве? До сих пор ничто не свидетельствовало о том, что она создана для безропотного послушания.

Да разве согласилась бы она теперь, чтобы ее кто-то вел за руку? В конце концов она намного лучше, чем большинство мужчин, знает, что и как ей делать. Брачное ярмо только раздражало бы ее.

Мэтр Берн скоро сделает ей предложение. Сейчас он ранен — это дает некоторую отсрочку. Но он ее любит, он попросит ее выйти за него замуж — и что она ему ответит? И «да», и «нет» казались ей равно невозможными, потому что она и боялась связать себя с ним, и нуждалась в его дружбе. Ей необходимо было чувствовать себя любимой.

«Вот единственные узы, которых я жажду всей душой, — подумала она. — Узы любви. Но'может ли любовь существовать без оков?»

От этой мысли она вздрогнула.

«Нет, это не правда! Я ненавижу любовь! Я не хочу любви!»

Теперь она ясно видела свой дальнейший путь. Она останется одинокой. Останется вдовой. Это ее судьба — остаться вдовой, хранящей верность далекой любви своей молодости, любви, по которой она будет тосковать до самого смертного часа. Она будет жить так, что ее не в чем будет упрекнуть. Она вырастит счастливой и красивой Онорину, свое дорогое дитя. На Островах ей некогда будет скучать — ведь там надо будет строить новую жизнь. Она будет Другом всем и прежде всего — детям и не изменит своему женскому предназначению, которое во все времена состоит в том, чтобы отдавать и растить.