Повисла пауза. Виктор обдумывал ситуацию, а Кушарь с Нартелом смотрели на него с горечью в глазах.

«Странно ощущаю себя для умирающего, – думал Антипов. – Ничего вроде бы особенно не болит, наверное, из-за лекарства. Голова соображает. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Лучше было бы находиться в забытьи до конца. Однако если соображаю, то придется этим воспользоваться. Нужно…»

– Так скажи, Ролт, а где ты научился играть на варсете? – прервал менестрель размышления.

«А вот и причина, по которой Нартел объявился. А я-то гадал, что он тут делает. Любопытно ему, выходит».

Виктор бы с удовольствием рассказал менестрелю правду – какая уже разница? Но правда потребовала бы времени, да еще сколько! Это же целая история, и Нартел не отстанет, пока не разузнает все. А если Антипову осталось жить совсем немного, то глупо тратить это время на удовлетворение чужого любопытства. Пока он еще соображает, лучше подумать, что и как. Кто знает, может быть, найдется выход?

– Я не могу сказать, господин менестрель. Простите.

Нартел скорчил гримасу. Видимо, он рассчитывал на другой ответ. Но потом, рассудив, что умирающего неприлично допрашивать, произнес:

– Хорошо, Ролт. Прощай. К сожалению, тебе я ничем уже помочь не могу.

– Прощайте, господин менестрель.

Тот пожал плечами и удалился с выражением разочарования на лице. Но тут Виктор не видел своей вины. О себе ведь хотя бы перед смертью можно подумать?

– Вот так-то, Ролт, – пробормотал Кушарь, когда дверь за Нартелом захлопнулась. – Не везет нам. Ни тебе, ни мне. Жизнь такая…

Это сообщение не явилось для Антипова откровением. Он нисколько не ожидал, что жизнь крестьян в Средние века будет наполнена радостью и счастьем.

– Скажи, отец, а нет ли поблизости других магов или лекарей, которые могут мне помочь? – прошептал он. – Или хоть кого-то?

– Да откуда, Ролт? На землях барона все лучшие живут в замке. В деревнях лишь знахари да повивальные бабки.

– Понятно… – Виктор вновь задумался.

По сути, у него оставалось два выхода. Первый – надеяться на чудо в лице Ареса. Но тут, похоже, чудеса себя исчерпали. Второй – обратиться за помощью к жрецам. Они-то наверняка смогут его вылечить. Но помимо того простого соображения, что до них еще как-то нужно добраться, Антипова эта идея совсем не привлекала. У жрецов в его глазах была плохая репутация. К тому же так получилось, что изначально он и они принадлежали к разным лагерям. И если Виктор пойдет к ним с просьбой и, естественно, рассказом обо всем, это будет очень напоминать предательство. А предательство… ну предательство никогда не нравилось Антипову. Не нравилось принципиально, настолько же принципиально, как и телесные наказания. У каждого человека свой набор ценностей и своя граница, через которую переступить он не может. Даже если лежит на смертном одре. Или особенно если он там лежит…

«Однако тут долго размышлять нечего, – подумал Виктор. – Если уж так получилось, то мне нужно хотя бы сообщить Аресу о случившемся. Мы ведь с ним в одной лодке, он должен знать. К тому же, может быть, он что-нибудь предложит? Надежда, конечно, слабовата. Но как с ним связаться? Я пойти туда не могу. Послать Кушаря? Так Арес его не поймет. Язык-то другой. Что же делать?»

– Отец, а ты не можешь где-нибудь раздобыть бумагу или пергамент и перо? – Антипов очень сильно хотел верить, что его рука справится с задачей и сумеет что-нибудь нацарапать.

– Зачем тебе, Ролт? – поразился Кушарь.

– Хочу кое-что написать, а ты отнесешь…

Еще Виктора очень беспокоила мысль, сможет ли Арес прочитать послание. Бывший студент понятия не имел, как это все работает, в каком виде бог присутствует на полянке, что он там умеет, а чего нет. Но, рассуждая здраво, если Арес может видеть то, что происходит вокруг, хоть и на небольшом расстоянии, то, значит, чтение записки окажется ему по силам. А уж неграмотным он не будет, это понятно.

– Куда отнесу? Зачем? – Лесоруб все еще не понимал. Ему показалось, что Ролт начал нести бессвязную чушь.

Антипову было жаль тратить время на объяснения, но ничего другого не оставалось. Он уже открыл было рот, чтобы сказать, что он в своем уме, что вопросы не нужно задавать, а письмо надо отнести на опушку и там оставить, как почувствовал что-то. Это «что-то» было очень странным. Словно внутри его звенел колокольчик. Даже не колокольчик, а звонок типа дверного, но очень тихого. Такой звук возникает, когда подходишь к плотно запертой двери, жмешь на кнопку, а он где-то там вдалеке «тренькает», и его слышно еле-еле. Или другой пример – телефон, который изо всех сил пытается сообщить хозяину, что кто-то хочет с ним связаться, но это получается плохо. Потому что телефон находится не просто в соседней комнате, а еще и под подушкой. Конечно, Виктор не слышал звука, но ощущение, которое испытал, почему-то прочно ассоциировалось именно со звонком.

Антипов на мгновение замер. Он пытался понять, что же происходит. Может быть, действительно начался бред и скоро наступит забытье, из которого уже не будет выхода? Виктор закрыл глаза, чтобы еще раз прислушаться к ощущениям. И когда он отгородился от внешнего мира, то смог наконец вслушаться в «звук» этого самого звонка. И то, что Антипов уловил, было похоже на бред ничуть не больше, чем все остальное, уже случившееся с ним. Виктор слышал зов.

Зов не был оформлен в слова, но, когда бывший студент осознал его существование, моментально пришло понимание, что это и зачем. Так, когда человек смотрит на дерево, ему становится ясно, что перед ним именно дерево, а не что-то иное. Его так научили в далеком детстве, когда он еще толком не представлял себе многих вещей. И вот похоже, что Виктора научили тоже кое-чему. Скорее всего, во время переноса из одного тела в другое. Ему даже стало любопытно, что он еще знает, но любопытство было тут же подавлено.

– Отец, ты сможешь сейчас запрячь телегу?

– Телегу?

Этот вопрос только укрепил Кушаря во мнении, что его сын бредит. Сначала тому понадобилась бумага, а теперь вот телега.

– Да. Ты погрузишь меня на нее и повезешь в лес.

– Зачем, Ролт?! Зачем?

– Я хочу умереть в лесу, отец. На это-то хоть имею право? Сделаешь?

Идея поехать на полянку выглядела здравой. Не только из-за зова, но еще и потому, что Виктор не был уверен, что лесоруб сумеет достать бумагу и что на ней удастся хоть что-то написать, а потом этот текст будет прочитан. Тут слишком много предположений, чтобы верить в успешный исход дела. Но если Антипов сумеет добраться до опушки, то это, конечно, совсем другой разговор. По крайней мере, он исполнит свой союзнический долг до конца.

– Но ты же можешь не перенести поездки! В телеге ведь трясет! – Кушарь был удивлен и возмущен неожиданным желанием.

– Постараюсь перенести, отец. Послушай меня. Я родился в этом захолустном замке и всю жизнь прожил тише воды и ниже травы, пытаясь угождать желаниям хозяев. И твоим, кстати, тоже. Но стоило мне высунуться – и вот чем все закончилось. Неужели я не могу умереть так, как мне хочется, отец? Уж такую-то малость можно для меня сделать, для своего единственного сына?

Лесоруб, судя по его виду, собирался что-то ответить, но не смог найти подходящих аргументов.

– Рад, что ты согласился, – произнес Виктор. – Спасибо. И постарайся запрячь телегу побыстрее, а то и в самом деле на полпути окочурюсь. И волокушу захватить не забудь.

Кушарь вышел, покачивая головой. Он даже не решился уже спрашивать, зачем Ролту понадобилась волокуша.

У лесоруба не было ни собственной телеги, ни лошади, но он мог пользоваться хозяйскими, если возникала такая необходимость. Тягловую лошадь можно было взять в конюшне, получив разрешение конюха, а телеги располагались неподалеку, под навесом. Это было очень удобно: взял лошадь, запряг ее в повозку и поехал по своим делам. Закончил дела – вернул телегу на место, распряг тягловую скотинку и отдал конюху. Барон любил порядок во всем.