Воздетый меч начал смещаться назад, и Фаррелл поднял сук над головой. Меч плыл неестественно медленно, и так же неторопливо сжимались, покрываясь морщинами, губы мужчины, тело которого уже затвердело, изготовясь к боковому удару. Тут-то между ними и встрял Кроф Грант, бесстрашно хватаясь за меч и громыхая:

– Воздержись, или ты покроешь себя тяжким позором. Пред тобою, воин, безвредный музыкант – ужель поднимешь ты руку на искусного, испуганного, мирного менестреля?

Дикая шляпчонка где-то слетела с его головы, и белые волосы все время падали на глаза. Рыцарь негромко зарокотал и отступил на шаг, намереваясь достать Фаррелла с другой стороны. Но Грант последовал за ним, снова частично прикрыв Фаррелла своим неповоротливым, спеленутым телом.

– Нет, говорю я, не смей! Разве тебе не ведомы правила Лиги, воин?

Меч погрузился в шею Гранта и он, неуверенно схватившись за рану, упал. Краски вернулись в мир вместе с хлынувшей кровью.

Впоследствии Фаррелл не смог вспомнить, как он попал в замок, он знал лишь, что его не преследовали, и что, влетая в замок, он плакал. Бен поддерживал его, не давая упасть, и буквально переводя его полуистерический рассказ о происшедшем Симону Дальнестраннику, но никто, кроме Хамида, похоже, не принял рассказа всерьез. Со всех сторон слышались уверения, что на самом деле Кроф Грант никак не мог умереть, что в сражениях Лиги железные мечи никогда разрешены не были, и что ни одному капитану даже в голову не придет вербовать новых бойцов после того, как война уже началась. Что касается насланных Эйффи чудищ, то о них мало кто проявлял желание разговаривать, ибо общее мнение склонялось к тому, чтобы счесть их массовой галлюцинацией, причиненной общим, по счастью несильным, солнечным ударом вроде тех, что постоянно случались, начиная с полудня. Да и вообще следовало готовиться к последнему приступу, так что бодрящая музыка была куда нужней разговоров. Хамид смотрел на Фаррелла с шатких помостей и молчал.

Армия Гарта пошла на приступ, когда до заката оставалось каких-нибудь двадцать минут. Попытки взять осажденных врасплох предпринято не было, уцелевшие рыцари из войска Гарта де Монфокон, по-прежнему не превосходившие числом воинов Симона и еще пуще измотанные с виду, открыто и смело приблизились к замку, ступая в медленном, грозном ритме и распевая для препровождения времени нечто мрачное. Сам Гарт важно вышагивал впереди, но Эйффи с Никласом Боннером в их неприметных, лишенных знаков отличия костюмах оруженосцев, скромно брели несколько в стороне, возглавляя пятерку вызванных ей себе на подмогу мужчин. Фаррелл, забравшийся к Хамиду, сказал:

– Вон тот, второй слева, приземистый.

Эйффи показалась ему встревоженной и притихшей. Хамид без всякого выражения произнес:

– Я не желал его смерти. Я вообще не желал предсказывать чью-либо смерть.

– Он мертв, уверяю вас, – ответил Фаррелл.

Гарт подвел свое войско к внешней стене и, выступив вперед, крикнул:

– Будьте столь любезны, отойдите подальше от стен, ибо мы не желаем, чтобы кого-нибудь ранило, когда стены падут.

Фаррелл знал, что использование тарана для проникновения в замок – дело в Лиге столь же традиционное, сколь и выкупы или пиршества в честь победы, впрочем никакого тарана он в руках осаждающих не наблюдал. Тем не менее, несколько рыцарей спустилось со стен.

– Всем стоять, – крикнул Симон. – Не слушайте его и держите луки натянутыми.

Эйффи звучно поцеловала сначала одну свою ладонь, потом другую, поднесла ладони ко рту и сдула поцелуи в сторону замка, разведя руки, чтобы напутственно помахать им вслед. Внутренние и внешние ворота замка рухнули, и воины Гарта устремились в поднявшееся облако пыли.

Симон Дальнестранник и его лучники отчаянно стреляли прямо в облако и уложили нескольких бойцов, пока те перебирались через обломки ворот. Затем размахнуться хотя бы моргенштерном стало уже негде да и для судей места не осталось. Замок бурлил и содрогался, будто вагон подземки в час пик; сражающиеся рыцари, проскочив один мимо другого, уже не могли отыскать былого противника или оказывались в гуще чей-то чужой схватки, где шансы уцелеть были в точности равны шансам пасть от меча своего же товарища. Упавшие весьма серьезно рисковали тем, что их затопчут, поэтому Фаррелл с Хамидом постарались убраться как можно дальше от места сражения. Они забились в дальний угол замка, Фаррелл обнял лютню, а Хамид присел на землю, щегольски скрестив под собою ноги и все еще продолжая вслух описывать происходящее. Пыль, серая и оранжевая, элегантно возносилась над битвой, и застывала, словно пар от дыхания бойца.

– А вот и они, – мягко сказал Хамид, и Фаррелл, подняв глаза, увидел, как сквозь рухнувшие ворота входят в замок пятеро Эйффиных новобранцев: трое рядком впереди и двое сзади, в затылок, вступая в гущу сражения с осторожностью кошек, подбирающихся к птичьей купальне. Фаррелла – даже при том, что он о них знал – поразило их сходство с переодетыми банковскими управляющими.

– Все более или менее из одной и той же эпохи, – произнес Хамид. – Сколько я способен судить, один из них норманн, один – венецианский кондотьер, двое из первых крестовых походов, а вот про этого малого я ничего сказать не могу, кроме того, что добра от него ждать не приходится.

Оба поднялись на ноги, Хамид продолжал задумчиво:

– Интересно, как ей удалось справиться с психологическим шоком. Уж больно спокойными они выглядят, особенно если учесть, что у них наверняка были совсем другие планы на вечер.

Фаррелл во все горло выкрикнул первое пришедшее в голову слово:

– Настоящие! Хамид прыснул, но больше никто не обратил на крик никакого внимания. Фаррелл заорал:

– Настоящие мечи, у чужаков, осторожнее, у них настоящие мечи!

Пятеро рассыпались, наметив себе по жертве. Венецианец начал подбираться к Симону Дальнестраннику, а тот, что убил Крофа Гранта, двинулся прямиком к Фарреллу и Хамиду.

Хамид сказал:

– Надо будет как-нибудь выбрать время и обсудить, так ли уж вам стоило это делать.

Норманн сбоку рубанул открывшегося Вильяма Сомнительного так, что тот согнулся пополам, и поднял меч для завершающего удара, который разнес бы шлем Вильяма вдребезги. Что было дальше, Фаррелл не увидел, поскольку убийца Крофа Гранта заслонил от него эту пару. Лицо убийцы выражало живую радость, словно он только что встретил в аэропорту милых сердцу друзей.

Когда он начал вздымать меч, Хамид громко продекламировал: «Не хотелось бы мне поминать твою маму, такая была хорошая женщина» – и, словно в танце, переместился влево от Фаррелла. Меч невольно качнулся, последовав за ним, и Фаррелл ткнул лютней в физиономию убийцы, сбив набок стальную каску. Ввнутри у него все завопило при мысли, что инструмент используется вместо оружия, но он вспомнил, как тщеславный, громогласный, смешной Кроф Грант встал на его защиту, и изо всей силы снова ахнул его убийцу лютней по голове. Прекрасная эллиптическая спинка лютни вдавилась вовнутрь, а убийца, покачнувшись, упал на колени. Фаррелл успел ударить еще раз, прежде чем Хамид уволок его подальше от этого места.

Битва между тем с размаху въехала в полный хаос и покатила дальше, пропустив по меньшей мере две станции. Понимала Эйффи или не понимала, что она не сможет управлять своими новобранцами настолько, чтобы они лишь притворялись, будто того и гляди кого-нибудь убьют – что притворство отнюдь не по их части – о том, какое впечатление эти пятеро произведут на прочих воинов Гарта она определенно не подумала. Некоторые из его лучших бойцов до смерти перепугались, только увидев их, и возблагодарили судьбу за то, что она уже успела вывести их из строя. Другие удивительным образом осерчали и обратились против своих ужасных союзников, обороняя рыцарей Симона Дальнестранника от каких бы то ни было посягательств, кроме своих собственных. В ответ Эйффины новобранцы, не колеблясь, ударили по ним, и настоящие мечи окрасились настоящей кровью, оставляя воинов обеих армий кого с негодной в дело правой рукой, кого с рассеченным ахилловым сухожилием, а кого бредущим, пошатываясь, наполовину ослепшим и держащимся за расскроенный череп. Фаррелл и сам получил удар поперек груди, от которого кольчуга Джулии так впечаталась в его тело, что кольчатый узор на коже был заметен еще две недели спустя, и такое же время дыхание Фарреллу давалось с немалым трудом. Они впятером перебьют нас всех. Позже он и Хамид сошлись во мнении, что Джон Эрне может гордиться своими учениками, а ученики в их черед обязаны ему жизнью, хотя в большинстве своем и не подозревают об этом. Какими бы неумехами ни выглядели они рядом с профессионалами из двенадцатого столетия, движения и приемы защиты, которым научил их Джон Эрне, спасли их хотя бы от участи быть зарубленными на месте. Фаррелл видел, как полный юноша с пропитанными кровью реденькими светлыми усами обманным движением бедер, точным, словно у бейсбольного игрока, свалил с ног норманна; он видел, как один из крестоносцев обрушил на голову ронина Бенкеи рубящий удар, способный рассадить и деревянный щит и укрытое за ним тело – но ронин Бенкеи отшагнул вбок и с такой силой двинул вверх свой круглый стальной щит, что меч выскочил из руки крестоносца и, кувыркаясь, улетел к внутренним воротам. Крестоносец не стал его подбирать и в дальнейшем с большой злобой орудовал кинжалом. Фаррелл навсегда сохранил уверенность, что меч подобрал Гарт де Монфокон.