Она подумала о величественной фигуре архангела, которую видала в старых книгах, медленно превратившегося в демона, потом в дракона. Такая мощная сила в видимой форме — даже мысль о ней заставляла подкашиваться колени в смеси благоговения и ужаса. Нет, она не осмелится взглянуть на него, пусть даже это бессильный призрак прошлого.

Высоко на одном зиккурате прозвонил гонг. Толпы зашевелились, заговорили, оглядываясь на дворец. Эйлия увидала страх на лицах, и ее собственный ужас усилился. Из высоких дверей вышла фигура, величественная и царственная, но задрапированная в темную ткань, и только глаза ее горели. Этот человек посмотрел на Эйлию. «Он видит меня, — подумала она. — Он сейчас не в этом времени, как и я».

Фигура заговорила. Стало видно ее лицо, не прекрасное, но уродливое, и злобные клыки торчали из-под губ. Лицо, как маска, нарочно сделанная злобной, чтобы внушать больше ужаса сердцам смертных.

Как тебе, сестренка, мой мир?

— Эломбар! — прошептала она.

Фигура растаяла, только тень осталась на мостовой.

Я снова стану великим, — сказал он.

— Нет, — возразила Эйлия. — Твоя сфера умирает.

Я снова стану великим! — взревел он безмолвно.

Тело Эйлии затрепетало. Смертная плоть была подавлена, но глубоко внутри ее сущности горело неколебимое белое пламя, и из этого пламени донесся ее ответ:

— Твое время кончилось. Никогда больше не будет Омбар править Империей, — сказала она с состраданием.

В тени вскипела ненависть.

Я еще заставлю Империю мне служить! — зашипела тень. — Принц-дракон думает, что сможет мне помешать, но он всего лишь орудие, которым осуществляем мы нашу волю. Он повинуется Валдуру, а не себе.

И тень исчезла вместе с образами. Город снова лег разрушенной пустой оболочкой, но Эйлию трясло при взгляде на него, будто в смертельном ознобе.

Тирон сидел в апартаментах дочери, положив голову на руки. У его ног лежала Безни, собака-имитатор, седеющую морду направив к двери. Стареющий зверь большую часть времени проводил в этой позе, в которой смешались надежда с апатичным увяданием. «Она ждет возвращения хозяйки, — подумал Тирон. — Как все мы. Но вернется ли она? Даже если Эйлия преодолеет силы, ей не благоприятствующие, спасет Империю от уничтожения, — выживет она в этой битве или купит нашу свободу ценой жизни? Победа может оказаться горше поражения — я хочу лишь одного: чтобы моя дочь вернулась, пусть она и архон».

Он наклонился потрепать Безни по голове, но выпрямился в ответ на стук в дверь.

— Войдите, — разрешил он, желая, чтобы гость ушел как можно быстрее. Не хотелось ему ничьего общества.

Дверь открылась, вошла молодая женщина с печальными карими глазами.

— Ваше величество… — робко начала она.

— Джемма, кажется? — спросил он, вставая и с усилием беря себя в руки. — Чем могу быть тебе полезен?

Она стояла, неловко потирая загрубелые от работы руки.

— Мы с моими родными хотели спросить, не слышно ли чего от Эйлии.

— Нет, милая. Ни слова пока. Но я вижу, что был эгоистичен — забыл, что не я один за нее тревожусь.

— Сир, в такие дни ужасно быть одному. Мои родные подумали, что вам, быть может, лучше будет у нас, потому что все мы только и можем делать, что ждать.

Тирона тронула эта простая девушка с острова с ее искренней добротой, с эмоциями, открыто выраженными на лице и в голосе.

— Конечно, вы же тоже ее любите. Вы с ней жили дольше моего.

Хоть небольшое, но утешение, что если придется горевать, он будет не одинок: жизнь Эйлии волнует многих. И эти меранцы много могут историй рассказать о ее жизни, о ее детстве и о том, что она делала до того, как легло на нее бремя пророчества.

— Но вы, наверное, хотели бы остаться один, — сказала Джемма. — Прошу прощения, что оторвала вас, я ухожу, ваше величество.

И она попыталась уйти.

— Нет-нет, я рад вашему приходу. — Он поколебался, потом протянул руку. — И я приду к вашим родным. Вы правильно сказали: мы хотя бы можем облегчить друг другу ожидание.

Аурон и его всадники ворвались в небо Омбара из эфирного разрыва, невидимо повисшего в воздухе. Под ними простиралась охряно-красная пустыня. Дракон снизился, скользя над обрывами, утесами, столовыми горами, высушенными руслами, сопровождаемый собственной черной тенью. Йомар подумал, что местность похожа на Муандаби в период засухи, только еще хуже, потому что весь этот мир — одна большая пустыня, и засуха не кончается никогда. Мохарцы много рассказывали историй о месте последнего пребывания проклятых, но он никогда не думал, что такое место есть на самом деле. Сейчас он поверил. Говорили, что на Омбаре — только один оазис: узкая полоска, опоясывающая его жуткими трясинами в вечных сумерках. И это было не убежище, а гнездо чудовищ.

Вскоре они увидели впереди каменные башни, краснеющие на фоне полосы сумерек востока, торчащие прямо из пустынной равнины. Это не были естественные образования, подобные тем, что они видели раньше в пустыне, но выветренные пирамиды и стены, воздвигнутые руками людей или чьими-то еще, а ущелья между ними — это были улицы, заполненные сейчас темнотой.

Эйлия! Эйлия! — кричала Лорелин, посылая мысли в Эфир во время полета над безмолвным городом.

Аурон и Талира тоже звали ее — ответа не было.

Ее здесь нет,— заявила наконец Талира, — я в этом уверена. Наверняка Мандрагор взял ее с собой в Ночные Земли, ибо там — трон Валдура. Он прилетел не просто, чтобы получить от валеев защиту — это слишком сильно отдает его им во власть. Вот почему он боялся раньше лететь на Омбар. Сейчас его единственный шанс — объявить свои права на царство и стать их правителем.

Тогда и нам придется идти в ночь, — ответил Аурон, отбрасывая собственный страх в заботе об Эйлии.

Погибла ли она? Произошла ли наконец решающая схватка?

Он сильнее ударил крыльями, прибавив скорости. Лигу за лигой пустыни оставляли они за собой, стремясь к стране ночи.

Эйлия и Мандрагор медленно пробирались в густеющих сумерках. Они долетели, куда смогли, в облике драконов, следуя нити разрушенной дороги, но даже дракону нужен отдых, и наконец они спустились в Землях Сумерек.

Какое-то время они шли в образе людей, стараясь пройти как можно больше до ночлега. Но сила тяжести на Омбаре высокая, и потому каждый шаг изматывал, и остатки дороги они потеряли. Солнце отсюда не было видно, и его огромный шар скрывал теперь горизонт, и красный свет не озарял небо, ставшее синевато-черным над туманами болот, через которые шли Эйлия и Мандрагор.

Двигаться приходилось осторожно, вокруг расстилались зловонные топи и дымящиеся трясины, добавляющие испарения во влажный воздух. Извитые бледные фигуры, которые Эйлия сперва приняла за деревья, были зарослями грибов, слизистыми на ощупь и более эластичными, чем древесина. Эйлия передернулась, потому что они касались ее, как мягкие цепкие руки. Этих грибов были целые рощи, огромных размеров и кошмарных форм: колоссальные поганки, круглые белые шары, как полузакопанные в землю черепа, выпуклые шишки, светящиеся больным зеленым светом. И много, как предупредил Мандрагор, здесь опасностей: по болотам рыщут баргесты с пылающими углями глаз, огромные мохнатые багбиры и омерзительные нукелавы с их прозрачными шкурами. Кошмарные создания меранских сказок, что рассказывают у зимнего очага, здесь стали живыми, дышащими созданиями. Птицы бубри, превосходящие по размеру моа, расхаживают по мелям на ходульных ногах, добывая себе пищу крючковатыми злыми клювами, чешуйчатые афанки затаились в глубоких лужах, разинув ждущие пасти. Эти твари охотились друг за другом, а иногда на моругеев, которые как-то старались выжить на этой болотистой почве. Эйлия и Мандрагор шли вперед по краю болот. Крупные звери им не попадались, но они видели каких-то больших и уродливых созданий в виде жаб с кожистыми крыльями и змеиным хвостом и зубами — эти твари выпрыгивали из слизистых луж, и их приходилось отбивать стальным оружием, потому что ни у одного из чародеев не осталось сил на колдовство. В сумерках светились жуткие бледные огни, которые могли быть горящим болотным газом, а возможно — и чем-нибудь другим. Показывались время от времени и другие путники, но в неверном свете трудно было сказать, гоблин это или какое-нибудь иное создание. В этой сумеречной земле всякий был лишь идущей тенью и избегал всех из страха. Не только животные здесь охотились на людей.