Июля 30. Новости наконец! Армадэль получил известие от мисс Мильрой. Моё безымённое письмо произвело эффект. Девочку уже увезли из Торп-Эмброза, и весь план побега разлетелся по ветру раз и навсегда. Это суть того, что Мидуинтер рассказал мне, когда я встретилась с ним в парке. Я притворилась чрезвычайно удивлённой и выказала женское любопытство узнать подробности.

«Я не ожидаю, что моё любопытство удовлетворилось этим, — сказала я, — потому что я и мистер Армадэль не более того, как короткие знакомые».

«Вы более чем знакомая для Аллэна, — сказал Мидуинтер. — Имея ваше позволение довериться ему, я уже рассказал Аллэну, как вы близки и дороги для меня».

Услышав это, я сочла нужным, прежде чем стану расспрашивать о мисс Мильрой, позаботиться о своих собственных интересах и узнать, какое действие произвело на Армадэля известие о моём предстоящем браке. Очень может быть, что он ещё подозревает меня и что справки, наводимые им в Лондоне по наущению миссис Мильрой, ещё тяготят его душу.

«Был удивлён мистер Армадэль, — спросила я, — когда вы сказали ему о нашей помолвке и о том, что она должна оставаться в тайне от всех?»

«Он казался очень удивлённым, — отвечал Мидуинтер, — услышав, что вы выходите за меня. Он сказал только, когда я сообщил ему, что это надо держать в тайне, что, вероятно, семейные причины с вашей стороны заставляют не распространяться об этом браке».

«А что вы сказали, когда он сделал это замечание?» — осведомилась я.

«Я сказал, что семейные причины с моей стороны, — отвечал Мидуинтер, — и счёл нужным прибавить, что вы рассказали мне всю вашу печальную семейную историю и вполне объяснили ваше нежелание говорить о своих семейных делах».

Я опять вздохнула свободно. Он сказал именно то, что нужно, и именно так, как следовало сказать.

«Благодарю вас, — отвечала я, — за то, что вы вернули мне уважение вашего друга. Хочет ли он видеть меня?» — прибавила я, чтобы вернуться к мисс Мильрой и её побегу.

«Он очень желает вас видеть, — отвечал Мидуинтер. — Он очень огорчён, бедняжка! Я старался утешить Армадэля, но горе его скорее успокоит женское сочувствие, чем моё».

«Где он теперь?» — спросила я.

Он был в гостинице, и я тотчас предложила идти туда. Это многолюдное место, и с опущенной вуалью я менее боюсь скомпрометировать себя там, чем в моей тихой квартире. Притом для меня чрезвычайно важно знать, что теперь будет делать Армадэль при этой полной перемене обстоятельств, потому что я так должна распорядиться его поступками, чтоб удалить его из Англии, если смогу. Мы взяли кэб — таково было моё нетерпение высказать сочувствие огорчённому любовнику.

За всю свою жизнь я не видела ничего смешнее поведения Армадэля после получения двух неожиданных известий: о том что его возлюбленную увезли от него и что я выхожу замуж за Мидуинтера. Сказать, что он походил на ребёнка, было бы клеветой на всех детей, не родившихся идиотами. Он поздравил меня с предстоящим замужеством и проклинал неизвестную злодейку, написавшую анонимное письмо, не думая, что он говорит с этой самой злодейкой. То он покорно соглашался, что майор Мильрой действует по праву отца, то обвинял майора в том, что он абсолютно бесчувствен для всего, кроме своей механики и своих часов; то он вскакивал со слезами на глазах и заявлял, что его «дорогая Нили» сущий ангел на земле; потом опять мрачно садился и думал, что такая мужественная девушка могла бы убежать к нему в Лондон. Через полчаса этих нелепых разговоров я успела успокоить его, а потом с помощью нескольких сочувственных вопросов выяснила то, зачем именно пришла в гостиницу — прочитала письмо мисс Мильрой.

Оно было глупо, длинно и сбивчиво — словом, такое письмо могла написать только дура. Я должна была прочитать множество пошлых сентиментальностей и сетований и потерять время и терпение над излиянием приторных вспышек чувств и противных поцелуев, обведённых чернилами. Однако мне удалось наконец добраться до сведений, которые мне были нужнее. Вот они:

Майор по получении моего анонимного письма тотчас послал за дочерью и показал ей письмо.

«Ты знаешь, какую тягостную жизнь веду я с твоей матерью? Не сделай её тягостнее, Нили, обманывая меня».

Вот всё, что сказал бедный джентльмен. Я всегда любила майора, и хотя он боялся это показать, я знаю, что он любил меня. Его слова (если верить её рассказу) пронзили ей сердце. Она заплакала и призналась во всём.

Дав ей время прийти в себя (если бы он дал ей пощёчину, это было бы лучше), майор задал несколько вопросов и убедился (как убедилась и я), что сердце или воображение, или, как бы она ни называла это, его дочери принадлежат Армадэлю. Это открытие, очевидно, и огорчило и удивило его. Он заколебался, хотя некоторое время не хотел изменить своё неблагоприятное мнение о возлюбленном мисс Нили. Но слезы и просьбы дочери (как это похоже на слабость милого старика!) поколебали его наконец. Хотя он твёрдо отказался дать теперь же согласие на помолвку, но согласился простить непозволительные свидания в парке и испытать, годится ли Армадэль быть ему зятем, с некоторыми условиями.

Эти условия состоят в том, чтобы на шесть месяцев прервать все сношения, и личные и письменные, между Армадэлем и мисс Мильрой. Это время должно быть использовано молодым человеком по его усмотрению, а молодой девицей — для завершения своего воспитания в школе. Если через полгода оба не изменят намерений и если поведение Армадэля за это время изменит мнение майора о нём, Армадэлю будет позволено явиться в качестве жениха мисс Мильрой, а ещё через полгода, если всё пойдёт хорошо, может состояться и свадьба.

Право, я могла бы расцеловать милого майора, если бы была близко от него! Если бы я стояла возле него и диктовала условия сама, я не могла бы потребовать ничего лучше этого. Шесть месяцев разлуки между Армадэлем и мисс Мильрой! За половину этого времени, когда все сообщения будут прерваны между ними, со мной случится непоправимое несчастье, если я не оденусь в надлежащий траур и не выдам себя публично за вдову Армадэля.

Но я забываю о письме девочки. Она объясняет причины, по которым отец поставил эти условия, собственными словами отца. Майор говорил так умно и с таким чувством, что не оставил ни дочери, ни Армадэлю ничего другого, кроме как покориться. Насколько я могу припомнить, он говорил с мисс Нили такими или почти что такими словами:

«Не думай, что я поступаю с тобой жестоко, друг мой. Я просто прошу тебя испытать мистера Армадэля. Это не только справедливо, но и необходимо, чтобы ты не поддерживала с ним связь некоторое время, и я объясню тебе почему. Во-первых, если ты поступишь в школу, необходимые правила в таких местах, необходимые и для других девушек, не позволят тебе видеться с мистером Армадэлем или получать письма от него; а если ты хочешь стать владетельницей Торп-Эмброза, ты должна поступить в школу, потому что и тебе и мне было бы стыдно, когда ты, занимая важное положение в обществе, не будешь иметь образования, которое получают все дамы в этом обществе. Во-вторых, я хочу знать, будет ли мистер Армадэль продолжать думать о тебе так, как он думает теперь, не будучи поощряем в своей привязанности свиданиями с тобою или известиями о тебе. Если я ошибаюсь, считая его легкомысленным и ненадёжным, и если твоё мнение о нём справедливо — это значит подвергать его несправедливому испытанию, — настоящая любовь выдержит и более продолжительную разлуку, чем шестимесячная. А когда это время пройдёт, когда я сам смогу понаблюдать за ним ещё шесть месяцев и стану думать о нём так же хорошо, как Думаешь ты, даже тогда, друг мой, после этой всей большой отсрочки, ты будешь замужем раньше, чем тебе минует восемнадцать лет. Подумай об этом, Нили, и покажи, что ты любишь меня и доверяешь мне, приняв моё предложение. Я не буду иметь связи с мистером Армадэлем, представляю тебе написать ему, как мы решили. Он может ответить одним письмом, только одним, чтобы сообщить тебе своё решение. После этого, ради сохранения твоей репутации, никаких связей не должно поддерживаться, и это следует держать в строжайшей тайне, пока пройдут оговорённые полгода».