Он снял шляпу и с серьёзным видом поклонился мне.
«Ступайте своей дорогой, сударыня, а мне предоставьте идти моим путём».
С этими словами он избавил меня от неприятности видеть его. Я подождала с минуту одна, чтобы успокоиться на воздухе, а потом возвратилась домой.
Первый, кто попался мне на глаза, когда я вошла в гостиную, был Армадэль! Он ждал, когда я приду, чтоб просить употребить все моё влияние на его друга. Я задала вопрос о том, что это значило, и узнала, что Мидуинтер сказал именно то, что хотел сказать, когда говорил со мною. Он объявил, что не может кончить работу для газеты так быстро, как надеялся, и советовал Армадэлю найти экипаж для яхты, не ожидая никакой помощи с его стороны.
Мне только оставалось, когда я услышала это, исполнить обещание, данное мною Мидуинтеру, когда он давал мне распоряжения, как действовать в этом деле. Досада Армадэля, когда он увидел, что я решила не вмешиваться, выразилась в такой форме, которая была для меня оскорблением. Он отказался верить моим многочисленным уверениям, что я не имею никакого влияния на Мидуинтера, которое могла бы употребить в его пользу.
«Если бы я был женат на Нили, — сказал он, — она могла бы делать со мной всё, что хотела; и я уверен, что и вы, если захотите, можете делать всё, что захотите, с Мидуинтером».
Если бы ослеплённый дуралей хотел заглушить последнюю слабую борьбу угрызения и сострадания, которая ещё шевелилась в моём сердце, он не мог бы сказать ничего гибельнее этого! Я бросила на него взгляд, который заставил его замолчать. Он вышел из комнаты, бормоча про себя: «Хорошо говорить о снаряжении яхты. Я ни слова не говорю на здешнем тарабарском языке, а переводчик думает, что и рыбак, и матрос одно и то же. Пусть меня повесят, если я знаю, что мне делать теперь с яхтой!»
Он, вероятно, будет завтра знать. И если он придёт сюда по обыкновению, я также узнаю.
Октября 2§, десять часов вечера. Мануэль завладел им. Он только что оставил нас, пробыв более часа и говоря всё время только о своём удивительном счастье в том, что получил именно ту помощь, какая была ему нужна, в то именно время, когда она всего нужнее для него.
В полдень Армадэль пошёл на пристань со своим переводчиком, напрасно стараясь заставить бродяжническое береговое народонаселение понять себя. Когда он отказался от этого в отчаяние, незнакомец, стоявший неподалёку (я полагаю, Мануэль проследовал за ним на пристань из гостиницы), с улыбкой предложил поправить дело. Он сказал: «Я говорю на английском и на итальянском языках, сэр. Я знаю Неаполь хорошо и привык к морю — это моя профессия. Не могу ли я помочь вам?»
Последовал ожидаемый ответ. Армадэль навязал все свои затруднения вежливому незнакомцу по-своему, безрассудно и опрометчиво. Его новый друг, однако, настоял самым благородным образом соблюсти все обычные формальности, прежде чем согласится взять это дело в свои руки. Он попросил позволение явиться к мистеру Армадэлю с аттестатами о его репутации и способностях. В тот же самый день пришёл он в гостиницу со всеми своими бумагами и «с самой печальной историей» его страданий и лишений как «политического изгнанника», какую когда-либо слышал Армадэль. Это свидание решило все. Мануэль ушёл из гостиницы с поручением найти экипаж для яхты и занять место шкипера на пробном плавание.
Я с тревогой наблюдала за Мидуинтером, пока Армадэль рассказывал нам эти подробности, и потом, когда он вынул аттестаты нового шкипера, которые принёс с собой показать своему другу.
С минуту суеверные предчувствия Мидуинтера затихли, оттеснённые естественным беспокойством за судьбу друга. Он рассмотрел бумаги — после того как он сказал мне, что чем скорее Армадэль попадёт в руки посторонних, тем лучше, — с самым пристальным вниманием и с самым деловым недоверием.
Бесполезно говорить, что аттестаты были написаны правильно и удовлетворительны по содержанию. Когда Мидуинтер возвратил их, на щеках его вспыхнул румянец; он как будто почувствовал неискренность своего поведения и заметил в первый раз, что я рядом и также это примечаю.
«Против аттестатов ничего возразить нельзя, Аллэн. Я рад, что вы наконец получили помощь, которую хотели найти».
Вот всё, что он сказал при расставании. После того как Армадэль ушёл, я больше не видала Мидуинтера: он опять заперся на ночь в своей комнате.
Теперь меня мучает только одно беспокойство. Когда яхта будет готова выйти в море и когда я откажусь занять дамскую каюту, не изменит ли Мидуинтер своего намерения и откажется ли ехать без меня?
Октября 26. Уже начало будущего испытания. Письмо от Армадэля к Мидуинтеру, которое Мидуинтер сейчас принёс мне. Вот оно:
«Любезный Мид, я так занят, что не могу прийти сегодня. Кончайте вашу работу, ради Бога! Новый шкипер человек деловой. Он уже пригласил англичанина, которого хорошо знает, в помощники шкипера и абсолютно уверен в том, что сможет собрать экипаж дня через четыре. Я умираю от желания подышать морским воздухом, и вы, видимо, также, или вы не моряк? Снасти подготовлены, запасы прибывают на яхту, и мы поставим паруса завтра или послезавтра. Я никогда в жизни не был так весел. Напомните обо мне вашей жене и скажите ей, что она сделает мне одолжение, если приедет тотчас и распорядится насчёт всего, что ей будет нужно в дамской каюте.
Под этим текстом было подписано рукой Мидуинтера: «Вспомни, что я сказал тебе. Напиши! Таким образом отказ покажется ему не таким жестоким, и извинись перед ним, что не можешь ехать на яхте…»
Я написала, не теряя ни минуты. Чем скорее Мануэль узнает (а он непременно узнает это от Армадэля), что решение не ехать на яхте уже принято с моей стороны, тем безопаснее я буду чувствовать себя.
Октября 27. Письмо от Армадэля в ответ на моё. Он выражает церемонные сожаления, что лишается моего общества в пробном плавании, и вежливо выражает надежду, что Мидуинтер убедит изменить моё решение. Подождёт немного и узнает, что и Мидуинер не поплывёт с ним!..
Октября 30. Ничего нового до сегодняшнего дня. Сегодня же перемена в нашей жизни наконец совершилась.
Армадэль явился утром в самом шумно-весёлом расположении духа объявить, что яхта готова выйти в море, и спросить, когда Мидуинтер может перебраться на судно. Я сказала ему, чтобы он сам спросил об этом в комнате Мидуинтера. Он оставил меня с ещё одной просьбой передумать и поплыть с ним. Я принесла ещё одно извинение, объявила, что тверда в своём намерении, и села к окну в ожидании результата разговора в смежной комнате.
Вся моя будущность зависела от того, чем закончится разговор между Мидуинтером и его другом. Всё шло так гладко до сих пор. Единственная опасность состояла в том, чтобы Мидуинтер не изменил своего намерения, или, лучше сказать, своего фатализма в последнюю минуту. Если он позволит Армадэлю уговорить себя ехать с ним, разгневанный Мануэль не остановится ни перед чем, он припомнит, что я поручилась ему, что Армадэль поедет из Неаполя один, и он такой человек, что способен рассказать всю мою прошлую жизнь Мидуинтеру, прежде чем яхта выйдет из гавани. Когда я думала об этом и считала минуты, медленно следовавшие одна за другой, а до моего слуха не доходило ничего, кроме шума голосов в смежной комнате, ожидание развязки стало почти невыносимо. Напрасно я старалась приковать своё внимание к тому, что происходило на улице. Я машинально глядела из окна и не видела ничего.
Вдруг — не могу сказать, через сколько времени — шум голосов прекратился, дверь отворилась, и Армадэль в одиночестве показался на пороге.
«Прощайте, — сказал он грубо. — Надеюсь, что, когда я женюсь, жена моя не причинит Мидуинтеру такого разочарования, какое жена Мидуинтера причинила мне!»
Он бросил на меня сердитый взгляд, сердито поклонился и, круто повернувшись, вышел из комнаты.
