Юноша до сих пор не знал, что у повелителя со зрением. Эразм держал ресницы опущенными, как в тот день, когда взорвалась спираль, Фогар же не особо рвался привлекать к себе внимание, памятуя слова насчет инструмента, который подвел хозяина. Вдруг его сочтут именно таким бесполезным — и опасным — инструментом.

Колдун склонился над столом, буквально приникнув к шару. Полуприкрытые глаза слезились, словно от невероятного напряжения. Все-таки, скорее всего, он до сих пор слеп. Тем не менее он что-то видел в шаре — и увиденное приводило его в бешенство.

Дрожащей от ярости рукой Эразм нацарапал несколько знаков на столешнице рядом с шаром. Фогар стоял слишком далеко, чтобы разобрать, хотя почему-то он знал: колдун замахнулся на то, что никогда прежде себе не позволял, — потянулся к Безымянному пределу. Эразм бормотал себе под нос заклинания, но до слуха ученика не долетало ни единого слова.

Увлекшись поначалу наблюдением за Эразмом, Фогар начал понимать, что в нем самом пробуждается сила. Гоббы не сковали его, и он вдруг понял, что твари вообще старались к нему не прикасаться, когда тащили из темницы. Руки его остались свободны, и сейчас в них нарастало покалывание, распространявшееся через ладони к запястьям. То было не гадкое чувство, как от прикосновения к склизким каменным дискам, а теплый, укрепляющий ток Света — слабый, но постоянный. Фогар был уверен, что ощущение это возникло не в результате колдовства Эразма, а, наоборот, вопреки ему.

Вдруг маг поднял голову, его рука замерла, не дорисовав руну. Тьма в шаре сгустилась, однако недостаточно, чтобы скрыть красные прожилки, которые возникли на верхушке и постепенно опустились вниз, будто накрыв шар паутиной.

Колдун вдруг выпрямился и поднял шар. Из шара к ученику устремились красноватые лучи.

Юноша не знал, как защититься. Он успел только закрыть лицо руками. В то же мгновение покалывание прекратилось, и Фогар решил, что проиграл. Кровавые нити раскрылись в воздухе, наподобие сети, настигли его и опутали так, что он не мог шелохнуться. Осев на тело, нити стали невидимыми, и все же Фогар не мог порвать эти путы.

Эразм хищно улыбнулся.

— Ты мне еще нужен, слизняк. Я как следует изучу то, что в тебе сокрыто. Если же не удастся — что ж! — где найти лучшее подношение темным силам, чем собственный вероломный сын?

Внезапно, как будто Фогар перестал существовать, колдун вновь начал вглядываться в шар и рисовать вокруг странные знаки.

Юноша не пытался вырваться из невидимой сети. Почему-то он был уверен, что его привели сюда не только по приказу повелителя, но также благодаря другой силе, для которой он должен что-то совершить. В голове гудел высокий, далекий звук… Речь? Крик животного? Нет — призыв к тому, кто может слышать.

Ему даже не пришлось закрывать глаза — перед ним предстали два лица, так часто мелькавшие в странных обрывочных снах. Теперь лица были четкими и ясными, особенно глаза — они светились, сияли…

В памяти возникли страницы Эразмовой книги, которую он один раз прочел, ни во что не вникнув. Теперь юноша начал понимать, что движет повелителем. Те двое — они тоже читали из его памяти и учились. Их Фогар не страшился, ибо теперь твердо знал, что родился с даром всегда отличать Свет от Тьмы.

Страницы мелькали перед его внутренним взором, он читал их заново — и на сей раз понимал. Мышцы сводило в судороге при мысли о том, какая битва ему предстоит и что будет поставлено на карту.

Дыхание Фогара участилось. Эразмова сеть стянулась крепче, как будто пытаясь выдавить из него это знание.

Юноша облизал пересохшие губы. Он не мог говорить, кокон глушил его речь…

Фогар не смог бы объяснить, что подвигло его на отчаянный поступок, но в зависших перед ним лицах он прочел просьбу, далее мольбу. И вдруг они исчезли. На их месте возник образ огромного дерева с толстым стволом и широкими листьями, и в нем, неслышный ни для кого, кроме Фогара, пел Ветер.

Юноша стал частью огромного дерева. Глядя вниз с качающихся ветвей — сознание расходилось во все стороны от ствола, как спицы от оси, — он заметил движение: приближающуюся кавалькаду жителей зеленого мира.

К нему подходили огромные лесные создания, за ними следовали другие существа, едва заметные тени. Во главе войска шла, пританцовывая, миниатюрная девушка. Она была увита лианами и увенчана цветами, свет вокруг искрился зеленью свежей листвы.

Лишь на миг сумел Фогар удержать видение лесного войска и их… хранительницы? богини? Но и мига хватило, чтобы понять: это войско союзников, и он не останется один, когда Тьма выступит против Света.

— Ну…

Юноша резко очнулся; беспомощный, он вновь стоял перед Эразмом.

— Да будет так! — ликуя, воскликнул колдун.

Он поднялся, потянулся, как человек, слишком долго просидевший на одном месте, и со смехом похлопал по столешнице рядом с шаром (хотя, как заметил Фогар, не прикасаясь к нему). Наконец повелитель подошел к пленнику.

— Сын демона! — снова расхохотался он. — Хорошее имечко! Думаю, твой названый отец будет рад получить тебя в подарок!

Фогар пошатнулся: путы снова затянулись, войдя в тело, как в масло, и окружили сердце. Однако сила Света не дала ему упасть.

— Ты мог бы оказаться среди великих, если бы не был таким идиотом! С другой стороны, из тебя получится отличный подарок, так что все к лучшему.

С этими словами Эразм повернулся и вышел. Он шел с такой осторожностью, что у Фогара не осталось сомнений: маг ослеп. Будущий подарок темным силам, перевязанный довольно необычной лентой, остался на месте.

Но он не был беспомощным, что бы ни думал колдун. Фогар закрыл глаза. Он не стал призывать из памяти лица, а сосредоточился на образе дерева. Оно было — — не могло не быть — проводником. «Когда-то Ветер свободно гулял по земле долины, и это время наступит снова! » — подумал юноша, будто принося клятву. Как запеленатый сетью пленник может исполнить клятву, Фогар пока не знал, тем не менее верил, что это случится.

Сосредоточившись на образе могучего дерева, он принялся распутывать одну нить сети за другой. В ушах снова раздался отдаленный гул. Звук все нарастал, и теперь юноша уверился: он никогда не останется без песни Ветра.

Все было сделано. Гиффорд опустил голову на руки. Больше валарианцы не могли ничего.

— Мальчик сильнее, чем мы думали, — с ноткой благоговения произнес Йост. — Эразм пытался воспитать его по своему образу и подобию, но не сумел склонить во Тьму. Архивариус, — обратился он к Гиффорду, внезапно переменив тему, — мы до сих пор не знаем, кто явится к нему на зов. Первые в иерархии Тьмы до сих пор пребывают в спячке.

— Теперь не важно, — устало отозвался Гиффорд, — все равно злодей проведет ритуал открытия Врат. Битву придется выстоять его пленникам и той, кого избрала Пробуждающая Ветер, а нам осталось только ждать и надеяться. Мы не можем больше вмешиваться, ибо по Договору это право принадлежит только им троим, защищающим свое достояние.

Архивариус опустил голову на руки и тут же уснул, не выдержав бремени усталости. Магистр не встал с места. Близился Судный день: смертные, которым они оказали всю помощь, какую могли, стояли на перепутье судьбы. Вот-вот они выберут, каким путем им идти: путем Света — или Тьмы.

Даже если Свет одержит победу, думал Йост, уже не пытаясь поднять опустившиеся веки, магам придется дорого заплатить за то, что они позволили злу проникнуть в их обитель. Зло питалось от их стола, ночевало под их кровом и, что хуже всего, поглощало их благодатное знание, обращая его во вред. Былую веру валарианцев в людей никогда не восстановить. Цитадель знаний, столько лет пребывавшая в покое, теперь вынуждена браться за оружие, ограждать себя новыми защитными заклинаниями. Мучительно жить в вечном ожидании беды, будто на стенах день и ночь каркают зловещие птицы. Магистр вздохнул об утраченном и тоже погрузился в сон.

26

ФАЛИСА стояла перед Камнем. Судя по всему, сейчас был полдень, и после утомительного визита в башню она проспала совсем немного. Странно, но девушка не чувствовала ни усталости, ни голода, ни жажды. Будто за время недолгого отдыха она успела восстановить силы тела и духа и полностью обновиться — нет, переродиться!