– Вы с ума сошли, Херлок! Ну что вы! Ведь запросто можете пристрелить этого джентльмена!

– Оставьте меня, Вильсон… да оставьте же меня.

Между ними завязалась борьба, а господин, не дожидаясь, чем все это закончится, наконец справился с лошадью и был таков.

– Ну вот теперь можете стрелять, – победно воскликнул Вильсон, убедившись, что тот отдалился на довольно большое расстояние.

– Трижды идиот, вы что, не понимаете, что он из банды Арсена Люпена?

Шолмс весь дрожал от ярости. Вильсон забормотал с жалким видом:

– Что такое? Этот джентльмен?

– Сообщник Люпена, как и те рабочие, которые сбросили нам на голову мешок с песком.

– Ну можно ли в это поверить?

– Можно или нет, как раз это мы и могли бы узнать.

– Убив этого джентльмена?

– Да попросту выстрелив в лошадь. Если бы не вы, один из сообщников Люпена был бы уже у меня в руках. Теперь понимаете всю свою глупость?

Вторая половина дня прошла в мрачном молчании. Они не разговаривали друг с другом. В пять часов, все меряя шагами улицу Клайперон, стараясь держаться подальше от домов, они повстречались с тремя рабочими. Они шли, взявшись за руки и, никак не желая разъединяться, буквально наскочили на Шолмса. Тот, поскольку был в дурном настроении, совсем разозлился. Завязалась потасовка. Шолмс встал в боксерскую позицию, одного сбил с ног ударом в грудь, другому расквасил лицо и таким образом вывел из строя двоих из трех молодых людей. Те, поняв, что продолжать драку бесполезно, убежали вместе со своим дружком.

– Ух! – вздохнул Шолмс, – полегчало… А то все никак не мог расслабиться… Отличная работа…

Но вдруг, заметив у стены Вильсона, спросил:

– Что с вами, старый друг, вы очень побледнели.

Старый друг в ответ показал ему безжизненно повисшую руку и пробормотал:

– Не знаю, что со мной… какая-то боль в руке.

– Боль в руке? Сильная боль?

– Да… да… в правой руке…

Несмотря на все усилия, ему никак не удавалось пошевелить рукой. Херлок стал ее ощупывать, сначала потихоньку, затем нажимая все сильнее, чтобы определить, как он сказал, степень боли. Степень боли оказалась настолько высокой, что, обеспокоенный, Шолмс поволок друга в соседнюю аптеку, где тот счел за лучшее хлопнуться в обморок.

К ним подскочил аптекарь с помощниками. Выяснилось, что рука сломана, и сразу же встал вопрос о хирурге, операции, клинике. А пока больного стали раздевать, и он, очнувшись от боли, завопил еще отчаяннее.

– Хорошо… хорошо… отлично, – приговаривал Шолмс, которому поручили держать сломанную руку, – немного терпения, мой старый друг, не пройдет и пяти-шести недель, как все будет в порядке… Они мне за все заплатят, мерзавцы… слышите… особенно он… ведь опять дело рук проклятого Люпена… Ох! Клянусь, если когда-нибудь…

Он вдруг осекся и выпустил руку. Вильсон от боли даже подпрыгнул и снова потерял сознание… А Херлок Шолмс, хлопнув себя по лбу, проговорил:

– Вильсон, есть одна идея… А случайно не…

Он застал с остановившимся взглядом, бормоча какие-то обрывки фраз:

– Ну да… конечно… это все объясняет… Зачем далеко ходить? Ах, черт, я так и знал, что достаточно лишь подумать… О, мой милый Вильсон, мне кажется, теперь-то вы будете довольны.

И, бросив старого товарища на произвол судьбы, он выскочил на улицу и побежал к дому 25.

Слева от двери вверху на одном из камней было выгравировано: «Архитектор Дестанж, 1875 год».

На доме 23 – точно такая же надпись.

Пока что ничего особенного. Надо проверить и на авеню Анри-Мартен.

Мимо проезжал фиакр.

– Кучер, авеню Анри-Мартен, дом 134, и галопом!

Он ехал стоя, понукал лошадь, обещал вознице щедрые чаевые. Скорее! Еще скорее!

Как он волновался на углу улицы Помп! Неужели наконец забрезжил хоть лучик истины?

На особняке было выгравировано: «Архитектор Дестанж, 1874 год».

На соседних домах – та же надпись: «Архитектор Дестанж, 1874 год».

Он откинулся на сиденье фиакра и, весь дрожа от радости и волнения, просидел так несколько минут. Наконец в густых сумерках мелькнула полоска света! В темном густом лесу, прорезанном сетью тропинок, удалось различить первый след врага!

Зайдя на почту, он попросил соединить его с замком Крозон. Трубку сняла сама графиня.

– Алло! Это вы, мадам?

– Господин Шолмс, не так ли? Все идет хорошо?

– Очень хорошо, мадам, я очень спешу, хочу только узнать… алло… одно слово…

– Слушаю вас.

– В какое время был построен замок Крозон?

– Тридцать лет назад он сгорел, а потом перестраивался.

– Кто именно выполнял работы? И в каком году?

– У нас над крыльцом написано: «Архитектор Люсьен Дестанж, 1877 год».

– Спасибо, мадам, будьте здоровы.

И вышел на улицу, шепча:

– Дестанж… Люсьен Дестанж… какое-то знакомое имя.

Заметив поблизости читальню, он попросил справочник и выписал оттуда следующие сведения: «Люсьен Дестанж, родился в 1840 году, лауреат Гран-При в Риме, кавалер ордена Почетного легиона, автор нашумевших архитектурных проектов… и т.д.».

Оттуда Шолмс пошел прямо в аптеку, а потом в клинику, куда перевезли Вильсона. Распластанный на своем ложе пыток, под капельницей, весь дрожа от озноба, лежал в бреду старый товарищ.

– Победа! Победа! – завопил Шолмс. – Мне удалось ухватиться за конец нити!

– Какой нити?

– Той, что приведет нас к успеху! Теперь вступаю на твердую почву, где есть и отпечатки, и улики…

– И следы сигаретного пепла? – ожил Вильсон.

– И многое другое! Вы только подумайте, Вильсон, я выявил тайную связь между приключениями Белокурой дамы! Почему Люпен для своих действий избрал именно эти три дома?

– Да, почему?

– Потому, что все они, Вильсон, были построены по проектам одного и того же архитектора. Легко догадаться, скажете вы? Несомненно. Однако никто об этом не подумал.

– Никто, кроме вас.

– Кроме меня, и теперь я знаю, что архитектор составил проекты, благодаря которым стало возможным осуществление всех трех акций. Люди думают, это какое-то волшебство, а на самом деле все просто и понятно.

– Какое счастье!

– Да, пора было, пора, старина, а то я уже начал терять терпение… Ведь сегодня четвертый день.

– Из десяти.

– Но отныне…

Ему не сиделось на месте, он казался против обыкновения веселым и словоохотливым.

– Только подумайте, тогда, на улице, эти мерзавцы ведь могли и мне руку сломать, как вам. Ну что вы на это скажете, Вильсон?

Вильсон лишь вздрогнул, представив себе подобный кошмар.

А Шолмс продолжал:

– Это нам будет уроком! Видите ли, Вильсон, самая большая наша ошибка в том, что мы начали открыто сражаться с Люпеном и любезно подставлялись под его удары. Но зло не так уж велико, поскольку объектом атаки оказались вы.

– И теперь лежу со сломанной рукой, – заныл Вильсон.

– А ведь мы оба могли бы тут оказаться. Хватит бахвальства. Пока я действую средь бела дня, под их наблюдением, мне не повезет. Но работая в тени, обретя свободу действий, я получу огромное преимущество, несмотря на превосходящие силы противника.

– Может быть, Ганимар поможет?

– Никогда! Лишь в тот день, когда я смогу сказать: «Вот Арсен Люпен, вот его нора и вот как надо его ловить», лишь тогда я пошлю за Ганимаром либо к нему домой, на улицу Перголез, либо, как он сказал, в швейцарскую таверну на площадь Шатле. А пока буду работать один.

Он подошел к кровати, положил руку Вильсону на плечо (конечно, на больное плечо) и сказал ласково:

– Выздоравливайте, старина. Теперь ваша роль заключается в том, чтобы отвлечь на себя двух-трех сообщников Люпена, пусть себе ждут в надежде отыскать мой след, что я зайду вас проведать. Облекаю вас особым доверием.

– Особым доверием… вот за это спасибо, – благодарно ответил Вильсон. – Постараюсь приложить все усилия, чтобы его оправдать. Но вы, насколько я понял, больше не придете?

– Зачем бы это? – холодно возразил Шолмс.