Он вызвал лифт. Люпена со всеми возможными предосторожностями усадили на сиденье. Ганимар сел рядом и сказал своим людям:

– Спускайтесь вниз. Будете ждать меня у окошка консьержа. Договорились?

И взялся за ручку двери. Но не успел он ее захлопнуть, как раздались пронзительные вопли. Подобно воздушному шарику, сорвавшемуся с ниточки, лифт неожиданно взлетел вверх. Его полет сопровождался сардоническим смехом.

– Ах ты, черт! – взревел Ганимар, судорожно пытаясь нащупать в темноте кнопку спуска.

И, не найдя ее, крикнул полицейским:

– Все на шестой! К дверце шестого этажа!

Перескакивая через ступеньки, агенты помчались наверх. Но тут произошла странная вещь: лифт, будто проломив потолок последнего этажа, вдруг пропал из виду и внезапно появился на верхнем этаже, где размещалась прислуга. Там он наконец остановился. У дверцы ждали трое. Один из них открыл лифт, и, пока двое держали Ганимара, хотя он, ошеломленный, потеряв свободу движений, даже и не думал сопротивляться, третий вынес Люпена.

– Я предупреждал вас, Ганимар… Похищение на воздушном шаре… и все это благодаря вам! В другой раз не будете столь мягкосердечным. И кроме того, вы забыли, что Арсен Люпен никогда не даст себя побить и причинить себе боль без серьезных на то причин. Прощайте…

Дверь кабины захлопнулась, и лифт, увозя Ганимара, начал спускаться вниз. Все случилось так быстро, что старый полицейский прибыл на нижний этаж одновременно со своими же агентами.

Не успев переброситься и словом, все кинулись через двор к черной лестнице. Лишь по ней одной можно было добраться до этажа прислуги, откуда и сбежал Люпен.

Длинный извилистый коридор со множеством маленьких пронумерованных комнаток вел к неплотно прикрытой двери. За нею уже в соседнем доме начинался точно такой же коридор со скошенными углами и похожими комнатами. В конце его – черная лестница. Ганимар спустился по ней, пересек двор, вестибюль и выскочил на улицу Пико. И тогда понял: два длинных дома, уходя в глубину, соприкасались между собой, а их фасады выходили на две разные улицы, но не перпендикулярные, а параллельные, и расстояние между ними было более шестидесяти метров.

Он зашел к консьержке и показал свое удостоверение:

– Здесь проходили четверо мужчин?

– Да, двое слуг с пятого и шестого этажа и двое их друзей.

– А кто живет на пятом и на шестом этажах?

– Господа Фовель и их кузены Провост. Они сегодня съехали. Оставались лишь двое слуг. Но и те только что ушли.

«Так, – подумал Ганимар, рухнув на диванчик в закутке консьержки, – какую же дичь мы упустили! В этом квартале размещалась вся банда».

Спустя сорок минут двое мужчин подъехали в экипаже к Северному вокзалу и поспешили к экспрессу на Кале. За ними несли их чемоданы.

У одного из них рука была на перевязи, а бледное лицо свидетельствовало о нездоровье. Второй же казался в веселом расположении духа.

– Галопом, Вильсон, не хватало еще опоздать на поезд. Ах, Вильсон, я никогда не забуду эти десять дней!

– Я тоже.

– Какие чудные сражения!

– Просто замечательные.

– Ну, конечно, не обошлось и без мелких неприятностей.

– Совсем мелких.

– А в конце концов победа на всех фронтах. Люпен под арестом! Голубой бриллиант найден!

– Моя рука сломана!

– Когда речь идет о такой удаче, какое значение может иметь чья-то сломанная рука!

– Особенно моя.

– Ну да! Ведь вспомните, Вильсон, как раз в тот момент, когда вы были у аптекаря и там страдали, как герой, я обнаружил путеводную нить.

– Вам просто повезло!

Двери вагонов уже закрывались.

– По местам, господа. Пожалуйста, поторопитесь.

Носильщик влез по ступенькам в пустое купе и впихнул в сетку чемоданы, а Шолмс тем временем втаскивал в вагон неудачливого Вильсона.

– Да что с вами, Вильсон! Еле движетесь… Поэнергичнее!

– Дело вовсе не в энергии.

– А в чем?

– Просто у меня действует лишь одна рука.

– Ну и что! – весело откликнулся Шолмс. – Тоже мне беда! Можно подумать, вы один на всем свете в таком положении. А как же однорукие? Настоящие калеки? Ну как, залезли? Слава Богу.

Он протянул носильщику монету в пятьдесят сантимов.

– Спасибо, голубчик. Держите.

– Благодарю, господин Шолмс.

Англичанин поднял глаза: перед ним стоял Арсен Люпен.

– Вы… вы… – ошеломленно забормотал он.

А Вильсон заблеял, потрясая своей единственной рукой, тыча в него пальцем:

– Вы! Вы! Ведь вас же арестовали! Шолмс сам мне об этом сказал. Когда он ушел, вас окружали Ганимар со своими тридцатью полицейскими.

Люпен, скрестив руки на груди, возмущенно проговорил:

– Вы что же, думали, я дам вам уехать, не попрощавшись? После таких приятных дружеских отношений, которые у нас с вами сложились? Да это было бы просто невежливо. За кого вы меня принимаете?

Раздался свисток.

– Ладно, прощаю вас. Вам ничего не нужно? Табак, спички… Есть? А вечерние газеты? Там вы найдете все подробности моего ареста и вашего последнего подвига, мэтр. А теперь до свидания, счастлив, что с вами познакомился… правда, счастлив! Если я когда-нибудь вам понадоблюсь, то буду рад…

Он спрыгнул на перрон и захлопнул дверцу.

– Прощайте! – Помахал он за окном платком. – Прощайте! Я напишу вам… И вы тоже пишите, хорошо? Как ваша сломанная рука, господин Вильсон? Буду ждать от вас обоих вестей… Ну хоть открыточки посылайте время от времени! Мой адрес: Париж, Люпену… Этого достаточно… Марка не нужна… Прощайте… До скорого…

Херлок Шолмс и Вильсон устроились справа и слева от большого камина, протянув ноги к уютному огню.

Короткая вересковая трубка Шолмса с серебряным кольцом погасла. Он вычистил остатки золы, набил ее снова, прикурил и, прикрыв колени полами своего халата, принялся выпускать к потолку колечки дыма.

Вильсон глядел на него. Он глядел, как собака, свернувшись клубком на ковре, смотрит на хозяина, круглыми глазами, не мигая, тем взглядом, в котором таится лишь одна надежда: не пропустить долгожданного жеста. Нарушит ли молчание хозяин? Откроет ли секрет своих раздумий, пустит ли в царство умозаключений, куда, как казалось Вильсону, путь ему был заказан?

Шолмс молчал.

Вильсон отважился начать разговор:

– Настали спокойные времена. Ни одного дела, которое мы могли бы раскусить.

Молчание Шолмса становилось все упорнее, а колечки дыма – все круглее и круглее, и если бы на месте Вильсона оказался бы кто-нибудь другой, то давно бы догадался, что друг его получает глубочайшее удовлетворение от таких хоть и мелких, но все равно приятных успехов в минуты, когда мозг освобождается от всяких мыслей.

Отчаявшись, Вильсон встал и подошел к окну.

Вид улицы, текущей мимо мрачных фасадов домов под черным небом, с которого яростно струились противные потоки дождя, наводил грусть. Проехал кэб, за ним другой. Вильсон на всякий случай записал в блокнот их номера. Кто знает, может, и понадобится когда-нибудь.

– Смотрите! – вдруг воскликнул он. – К нам идет почтальон!

Слуга проводил его в комнату.

– Два заказных письма. Распишитесь, пожалуйста.

Шолмс расписался в книге и, проводив почтальона до дверей, вернулся, распечатывая одно из писем.

– У вас очень довольный вид, – спустя некоторое время заметил Вильсон.

– В этом письме содержится довольно интересное предложение. Вы так просили какого-нибудь дела, так вот оно. Читайте.

Вильсон стал читать: