— Зачем вы забрали макет из музея? — спросил я у Валентина.

— Ха, забрал, как же. Выбросили в 90-е годы, как ненужный мусор, а я подобрал и починил. Рассказать, как выглядел капищенский идол? На макете его нет, и не было никогда. Никто о нем не знает, кроме меня.

— Это так важно? — вздохнул я, думая, честно сказать, не про идола, а про то, как буду выбираться из колдовского схрона.

— Сам скажи. Посмотри на гравюру между ковром с оленями и картой Тмутаракани.

Я отправился гулять вдоль стен. Шаманский бубен, зеленая чалма с павлиньим пером, пиратский флаг, флаг с совой, флаг с грифоном, картина на ветхом шелке — пожилой китаец в белом с синими ирисами халате и в черных очках, рисунок на клеёнке — пять русалок с лицами Бриджит Бардо и… вот она карта Тмутаракани. Рядом с ней висела небольшая старинная гравюра — деревянная статуя крутобедрой большегрудой женщины под сенью дуба на лесной поляне. В одной руке у женщины зеркало, в другой гребень, а на голове — рогатая шапка. Гравюра черно-белая, но шапка покрашена в красный цвет и её очертания напоминают полумесяц. Присмотревшись к лицу женщины, я поймал себя на мысли, что уже где-то его видел. Это лицо… Угрюмое, но довольное.

— Не может быть! — вскрикнул я от неожиданности. — Бабушка Наташа!

— Ты тоже её узнал? — мне показалось, что голос колдуна задрожал от волнения.

— Почему она похожа на Наталью Овечкину?

— Загадка, — ответили мне на разные голоса щиты на стенах.

Я повертел головой, не зная с каким щитом «говорить». И вдруг все они засветились, как экраны телевизоров. В них я увидел озеро, пляж и загорающих людей из разных ракурсов, будто шла онлайн-трансляция от нескольких видеокамер. В щите тевтонского рыцаря мальчишки играли в футбол, а в щите римского легионера, как бы мне навстречу, шла красавица в цветастом коротком платьице. За ней, слегка косолапя, плелась девушка в длинном желтом пончо и смешной панамке, похожая на угрюмого хомячка.

— Сам ты, хомячек… — вздохнул Валентин и рассказал, как в молодости (когда ему ещё не исполнилось и ста лет!) он нашел гравюру капищенского идола.

— Сто лет? — удивился я (это называется в молодости?).

— А чему ты удивляешься?

Оказалось что для колдунов из Брюсова рода — сто лет не возраст. Юнец совсем, таких и на шабаш не берут.

— Комиссаром я тогда был в отряде анархистов. — рассказал Валик. — Реквизировали мы имущество у помещиков Овечкиных, в году этак восемнадцатом. Гравюру бросили в костер, когда грелись и жгли семейные архивы и мебель. Я голыми руками бросился её доставать. Выхватил из пламени, взглянул один раз и влюбился на всю жизнь. И когда паспорт новый делал, взял себе фамилию Овечкин, потому что…

— Подождите, — остановил его я. — Подождите, разве вы… не Беллу Овечкину любили?

— Да у меня таких Белл! Пальцем щелкну, любая прибежит, — невесело рассмеялся колдун. — У меня полным-полно любовных артефактов: амулеты, талисманы, перстенёчки заговоренные, но ни один на Наташу не подействовал. Ни один! Богиня! Я к ней и так и сяк, а она молчит, ни да, ни нет, не говорит. Потом назло женился на её сестре, дуре колхозной.

Я попробовал расспросить Валика о судьбе Беллы. Правда ли, что она уехала за границу? Но он ответил, что если я до сих пор не догадался, где Белла Овечкина, то уже не узнаю этого никогда.

— А много на свете колдунов?

— Смотря каких, — равнодушно пожал плечами Валентин, показавшись мне на мгновение в треугольном серебряном щите. — Настоящие древние колдуны — волхвы, друиды, зороастрийские маги, давно вымерли. Мы, потомственные колдуны — теперь элита магического мира, но и нас не много. Я, например, последний прямой потомок чернокнижника Якова Брюса. Как и он, я научился колдовству по книжкам. А таких, как ты, природных магов, пруд пруди, только вы толком ничего не можете, пока вас сильно не напугать. Даже Наташа не умела — я её всему научил.

— Таких как я?

— И ты, и Белла, и дядя твой, и пол-Капищева. Вы прапрапра… много раз правнуки людей, которые обслуживали языческие капища. Дров нарубить, воды принести, еду волхвам приготовить. Эти люди жили возле сакральных мест из поколения в поколение и как бы пропитались магией. Слышал про деревенских колдунов? Наводят порчу, снимают сглаз, бородавки заговаривают. Откуда знают?

— Мне всё равно. Я сделал то, что вы просили — отдал гребень и зеркало. Что вам ещё от меня нужно?

— Хочу, чтобы ты помог достать мне деньги. По просьбе Миши и Толика я прятал у себя воровской общак. А потом Наташа отобрала у меня священную рощу, а вместе с ней и вход в одно из моих хранилищ. Таких сильных природных магов, как она, не рождалось, наверное, уже тысячу лет.

— Так все это из-за денег? Вы же колдун! Неужели деньги для вас проблема? — не поверил я.

— Чернокнижники всегда платят какую-то цену за колдовство — кто-то быстро стареет, кто-то слепнет, кому-то в любви не везет, кому-то в карты, кто-то с ума сходит. А моя плата — деньги у меня не задерживаются. Увы. И есть причина, по которой я сам зайти в хранилище пока не могу, поэтому мне нужен ты.

Я? Ага… И тут мне вспомнился рассказ про огниво.

— Если я достану деньги — вы меня отпустите? — с подозрением спросил я.

— Думаешь, заберу деньги, как ведьма из сказки, и оставлю тебя, как того солдатика, гнить в подземелье? — опять прочитал мои мысли Валик.

— Типа того.

— Конечно, я бы тебя, отпустил, но… — вздохнул колдун. — Лизавета не отпустит.

— Какая Лизавета?

— Лизавета Марковна — потомственная колдунья в седьмом поколении, печальный пример платы за использование магии. Пережила ядерную зиму в 1816 году. Магическая мутация на нервной почве.

— Ядерная зима в ХІХ веке? Да вы бредите!

— Лично я ничего такого не помню, мал был, — поспешил заверить меня Валентин. — Но всё может быть — прошлое много раз менялось, стиралось и переписывалось. Кровь природного мага — моя плата Лизавете Марковне за хранение вещей.

Зеленоватый свет стал ярче, освещая самые потаённые уголки зала. И я увидел сваленные горками человеческие черепа, раздробленные кости, изорванную одежду, пожеванную обувь и несколько бронежилетов в очень плохом состоянии. Жаба на подносе зевнула, обнажив острые желтые зубы в три или четыре ряда. Раздался шлепок, недалеко от меня на солому упало зеркало.

— Засунь его в какую-нибудь корзиночку, пожалуйста, если тебе не трудно. Пусть пока здесь полежит. Этот артефакт слишком мудрёный даже для меня.

— Не буду я ничего никуда засовывать!

— Как хочешь, — вздохнул колдун. — Сейчас Лизавета Марковна с тобой закончит, сам зайду и положу. Видел когда-нибудь летающую жабу?

Не люблю вспоминать то, что произошло потом. Жаба прыгнула в мою сторону, растопырив мерзкие лапища. Между ними натянулись перепонки, как у белки-летяги. Чудом мне удалось увернуться, и Лизавета Марковна со страшным грохотом влипла головой в круглый щит. Она повторила еще несколько безуспешных попыток до меня добраться, не эстетично тряся бледным брюшком, и взлетая без всяких усилий вверх, почти до потолка, но каждый раз я прятался от неё то за сундуки, то за латы, то за бочки.

— Она очень сильная, но слегка косоватая, — крикнул Валентин. — Ничего, скоро ты устанешь. А она приноровится.

Лизавете Марковне почти удалось достать меня с восьмого или десятого прыжка, жаба вцепилась зубами в штанину, но я смог стряхнуть ее с ноги и забросить прямо на макет.

— Макет… макет… — застонал колдун. — Ну не надо! Третий раз уже клею.

В конце концов, бородавчатый монстр загнал меня в угол и опрокинул на спину. Запрыгнув на грудь, Лизавета придавила её так, что рёбра хрустнули. Холодные липкие лапы дотронулись до шеи, до лица. Я стал шарить руками по полу, в надежде найти, что-нибудь тяжелое, твердое или острое, но попадалась только солома, труха и… обжигающе ледяная вода. Внезапно жаба взлетела и с жалобным стоном плюхнулась обратно на свой поднос.