— Мам, но сейчас же все хорошо, так ведь? Я обещаю, что больше никаких клубов и вообще быть осторожной. Но мне действительно нужно в мою комнату в общежитие, я должна отдать Раулю важные материалы для следствия. А то мы с нашими ссорами и выяснениями отношений совсем забыли, что важно, а что второстепенно.

— Для меня важнее жизни и здоровья моей дочери нет ничего! Так что пусть эти ваши материалы следствия подождут еще пару минут, — и мама обняла меня так крепко и так долго не отпускала…, что мне пришлось отбиваться и вырываться, практически сражаясь за свою жизнь.

— Мам, если ты мне сейчас позволишь дышать, то я торжественно обещаю прожить, по крайней мере, ближайшие 200 лет, так точно, больше ни разу не умерев!

Если бы зверское похмелье после четырех бутылок шампанского на голодный желудок и откат после заклятия невидимости вдруг решили поспорить, кто из них способен сделать мою головную боль более невыносимой, а я была бы судьей, то я бы отдала пальму первенства откату и только откату. В общем, как бы это передать, во-первых, ноги не держали совсем, а во-вторых, голова не только болела, но кружилась так, что я, наплевав на все условности и приличия, рухнула в объятия принца (но не на пол же мне было падать — во-первых, пол был намного дальше, а во-вторых, гораздо жестче), как только меня доставили в мою комнату; при этом я отчаянно цеплялась за его рубашку, чтобы устоять на ногах, но не устояли ни я, ни рубашка. На мое счастье, принц был хорошо знаком с симптомами откатов после заклинаний, и только это, как я подозреваю, спасло меня от уже правдивого обвинения в приставаниях к его сиятельному высочеству.

— Ди, только твое итак уже достаточно плачевное состояние примеряет меня с фактом, что ты совершенно не уважаешь чувства других людей и право на конфиденциальность! Ты хоть понимаешь, что ты снова перешла черту! И именно поэтому я не буду облегчать тебе страдания!

— Садист! — воскликнула я, и тут же пожалела, даже мой собственный голос причинял мне боль, — Ой-ой-ой…. Не преувеличивай, ой! Голова! Ой… как больно… — я закрыла глаза пережидая приступ боли, — Я просто хотела знать, что ты скажешь моей маме, а вдруг бы ты опять соврал!

— Ты не доверяешь мне даже в этом? — он спросил это так, как будто это стало совершенно невероятным откровением для него.

— Я обещаю…, что извинюсь по полной программе…, ой, голова…, как только ты сделаешь мне тоник… ой…, чтобы я смогла продолжать жить, пожалуйста!

— И рубашку новую купишь!

— Ну, ты и жлоб! — возмутилась Маркиза, — ты же принц! Да. У тебя этих рубашек хоть пруд пруди!

— Я куплю тебе… ой…ай… пять рубашек! Ой, ох… Маркиза покажи, где экстракты и травы… ой!

— Ладно, давай сюда твою голову! — сжалились надо мной и облегчили мне боль.

— И тоник сделаешь?

— Что такая сильная крепатура? — без всякого сочувствия, а скорее даже с удовлетворением в голосе поинтересовались у меня.

— Да. Ты же видел, я на ногах стоять не могу, и руки трусятся.

— Я думаю… и склоняюсь к мысли, что тебя нужно хоть раз проучить! — обвинительным тоном прокурора заявили мне.

— Очки в кармане вон в той синей кофте, которая висит на быльце кресла, которое возле тебя, — он пошарил по карманам и достал очки.

— Эти?

— Да. Проведи по правой стороне с легким нажимом и микродиск сам выдвинется.

— А адаптер для него у тебя есть?

— А как же! Но сначала тоник! А потом скажу, где адаптер.

— То есть к списку твоих «добродетелей» мы теперь еще и шантаж добавим?

— Я обещаю больше никогда не поить тебя зельем правды и не подслушивать, прикинувшись невидимкой! Доволен?

— Возможно, я плохо слушал, но я не расслышал примерно следующее: «Рауль, я предала твое доверие, и теперь могу только надеяться, что ты когда-нибудь меня простишь!» — одновременно он отмерял необходимые дозы экстрактов и трав для моего тоника.

Глубоко вздохнув, я искренне повторила:

— Рауль, я предала твое доверие, и теперь могу только надеяться, что ты когда-нибудь меня простишь! — и после паузы добавила: — И я еще надеюсь, это было достаточно громко, чтобы ты расслышал меня в этот раз.

— Ваше высочество, она раскаивается! Это я вам как ее кошка говорю!

— Я, правда, раскаиваюсь, — подтвердила я.

— Хорошо, я сделаю тебе тоник. Но Ди, и я совершенно серьезен, если ты еще раз позволишь себе опоить меня зельем абсолютной правды, мне будет плевать даже на судьбу Королевства — я вычеркну тебя из моей жизни. Какое бы благое намерение, тобой бы не двигало. Ты меня услышала?

— Каждое слово.

— А ты? — обратился он к Маркизе. — Думаешь, я забыл, кто, конкретно, меня зельем поил? — в это время он помешивал мой тоник, который наконец-то достиг кипения.

— Я тоже слышала! — подтвердила Маркиза. — Но, если честно, не очень понимаю природы вашего бешенства! Ваше высочество, неужели вам в рабство к Сатане все-таки хотелось? И мы вас зря уберегли?

— Что хозяйка, что кошка! Вы нашли друг друга! — покачал головой его высочество. — Но сути дела это не меняет. Я повторяю: какое бы благое намерение, вами обеими не двигало! Не смейте опять поить меня зельем правды! — и он снял с огня мой тоник. — Тонику осталось только настояться, говори уже, где адаптер.

— Верхний ящик письменного стола.

Через несколько минут я, Рауль, Жюльен (я выпустила его из медальона) и Маркиза уже рассматривали заснятые мной кадры на огромном пространственном экране.

— Рауль останови! Можешь увеличить?

— Достаточно?

— Это же Эрман де Громейон — старший придворный лекарь и министр внешний политики! — воскликнула я.

— А рядом мой кузен и шарлатан Лайинснейк! И Максимилиан! — воскликнул Жюльен де Дюпри.

— Интересно, а что в конверте? — подала голос Маркиза.

— Не может быть! Полы шляпы слишком низко, на нем очки! Я не вижу даже тени сходства. Это вполне может быть иллюзия!

— Рауль, там невозможно пользоваться магией, — укоризненно напомнила я ему. — Если бы не наша родственная от Тубан, мы бы тоже не смогли.

— Диана, ты хоть в курсе, что Эрман де Громейон — родной брат моей матери, — не сдавался принц, — мой отец доверяет ему также как и твоему. Во время войны с гидрами он вынес отца с поля боя и пронес на себе почти сорок километров по горам. Они как братья! Или даже, если это и есть он, то это все равно ничего не доказывает, кроме того, что он любит острые ощущения.

— Рауль, я никого не обвиняю, я просто говорю, что этот мужчина похож на Эрмана де Громейона. И еще есть один момент, ты ведь не можешь отрицать, что твой отец заболел под его присмотром, а выздоровел только после того, как моя мать настояла на переводе его Величества в ее клинику. Моя мать тоже никого не обвиняла, но ради «чистоты эксперимента», как она это назвала, она запретила доступ к твоему отцу всем кроме нее самой, тебя и моего отца.

— Ваше высочество все документы, за которые меня заставляли голосовать или подавать на голосование были так или иначе связаны с внешней экономикой или политикой. Я голосовал за уменьшение пошлин, за увеличение доли инокоролевского капитала в наших банках, за увеличение инокоролевский предприятий на территории нашего Королевства. Я лично написал и подал на голосование законопроект, позволяющий другим королевствам выкупать земли нашего Королевства. Но насколько я знаю, единственное королевство, которое заключало контракты и получало выгоду от этих законов — было Королевство Северных Троллей.

— Тролль, сражающийся с полудраконом, тролль, удушающий фейри… принц, оплакивающий своего отца…, а король в этой пьесе, помнишь наш прыжок — дядя Мямлета! Твоя мать вышла замуж по любви за Короля, а ее брату пришлось жениться на вдовствующей Королеве, матери Георга, старше него на семьдесят лет! Нет, я в курсе, что он соблазнил твою бабушку, и она была уверена, что он ее любит, но сам он считал себя жертвой обстоятельств. А ритуал и алтарь — это же божества троллей были. Убийство жены твоего дяди было признанно ритуальным — и в нем обвинили южных троллей. Рауль! Дракон сказал, что ответы все время были у нас перед глазами! И твой дядя — он же из семьи Беты, как и твоя мать. Если сгорает Альфа — значит, Бета может стать Альфой! И то, что нам показали, что девушку принесли в жертву троллям — это потому, что как я понимаю, твой дядя убил твою мать, потому что она догадалась, что он заказал убийство своей жены.