– Сразу, как стрелят казаки, бегом идите на рейтар и режьте всех подряд! – велел им Очерет.

Завидев казаков, рейтеры захлестнули поводья за высокие луки своих седел и взяли в каждую руку по пистолету. Прицельно стрелять они могли с десяти-пятнадцати саженей, но казаки ударили из пищалей раньше, однако это рейтар не остановило, они не дрогнули, выстрелили из запасных пистолетов, подавили конями пехоту и сошлись с черкасами в отчаянной сабельной рубке. Рейтары давили сверху, и казаки держались из последних сил. Уже до двух десятков казаков были убиты, Очерет махал саблей, отбиваясь от рейтара, который теснил его к обрыву, и тут вовремя поспела помощь.

Прислушиваясь к шуму сражения, Разин догадался, что у Барятинского нет пехоты, иначе он пустил бы её по верхней стороне дороге, непроходимой для конницы.

– Фрол, твоё войско к бою готовы? – спросил он своего брата.

– Пойдёт и в огонь и в воду!

– Как ты того добился?

– Чикмаз ещё тридцати гильщикам башки снёс, и теперь их хоть в оглобли ставь.

– Добро, Фрол, – сказал Разин. – Пошли тысячу своих людей вверх по нагорной обочине дороги, и пусть они бьют рейтар сверху из пищалей и копьями.

Почуяв, что их бьют с двух сторон, рейтары отошли. Очерет отправил своих раненых людей в подгорье, с дороги убрали в сторону убитых, и казаки пошли на новый приступ. Рейтары сражались упорно, особенно губителен был их плотный огонь из пистолетов. Опростав от пуль оружие, они вступали в рукопашную схватку, но опять отступали под натиском черкас Очерета, пуль, копий, а то и камней, которыми пехота осыпала их сверху.

Когда в очередной раз рейтары отошли, Барятинский не выдержал и послал против разинской пехоты свою, триста молодых татар. Те ушли, но живыми не вернулись. Из рейтар Зыкова многие погибли, целыми оставались люди Чубарова. И Барятинскому пришлось, пользуясь наступившими вечерними сумерками, отступить к острогу, огородиться телегами и стоять всю ночь там, надеясь, что подойдёт подмога от князя Урусова. На помощь Милославского окольничий не рассчитывал.

Проведав, что дорога на Синбирскую гору стала свободной от рейтар, Разин велел всем казакам, астраханским и сбродным со всех низовых городов ратникам идти к острогу, возле которого, ополчась, стоял Барятинский со своими воинскими людьми. Окольничий был зол и мрачен: во всякие переделки ему доводилось попадать за свою некороткую боевую жизнь, но такой ещё не бывало. И всему виной арзамский разборщик служилых людей Алексей Еропкин, который, имея от этого корысть, понаписал в полковые списки негодных к службе по здоровью дворян, а то и просто мёртвых душ, от чьей памяти остались лишь покосившиеся кресты на погостах. В полках объявилось много неявщиков – нетчиков, богатые дворяне попрятались по укромным местам и не спешили на войну с мужиками, от которой им не было корысти, и выжидали, что бунт усмирит кто-нибудь другой, кроме них.

Мрачно глядели вокруг себя и рейтары Барятинского, их обижало и злило, что им, дворянской бедноте, жившей только на рейтарское жалованье и не имевшей своей земли и крестьянишек, приходилось рисковать за богатых дворян, часто за деньги уходивших от полковой службы в свои поместья. Только за один день на Синбирской горе были убиты до ста рейтар, а вдвое больше поранены, и что может случиться с каждым из них, они чувствовали своей барабанной рейтарской шкурой, в любой схватке можно было потерять жизнь или получить жестокое увечье.

Барятинский уступил воровскому войску достаточно земли от острога до берегового обрыва, чтобы оно на ней поместилось. Старые казаки встали к рейтарам ближе остальных и зорко на них поглядывали, чтобы они не учинили против них какой-нибудь каверзы. Остальные разинцы расположились на отдых, разожгли костры, кипятили воду для вечерней трапезы. Ставка Разина находилась на краю волжского обрыва, где ему Бумба устроил палатку, а неподалёку возжёг костёр.

У атамана собрались есаулы и старшины, чтобы выслушать его повеления на ближайшее время.

– Главное сейчас опростаться от Барятинского, – говорил Степан Тимофеевич. – Ждать, пока он сам побежит, мы не станем. Я сейчас жду важные вести, и если они нам будут на руку, то ударим по рейтарам в утренних сумерках.

– Нужно поглядывать на рубленый город, – высказал опасение Корень. – Мы сцепимся с рейтарами, а Милославский может ударить нам в спину.

– Розмысел дельный, – похвалил есаула Степан Тимофеевич. – Только сдаётся мне, что воевода с окольничим живут как кошка с собакой. Они могли сложиться ратными людьми ещё сегодня, и тогда мы вряд ли бы одолели Синбирскую гору.

«Может, это Гориныч затмил им разум», – мысленно произнёс атаман и зябко поёжился.

– Сегодня они не сложились, а завтра сложатся, – сказал старик Однозуб. – Потому надо отгородиться от рубленого города крепкими ратными людьми. Бережёного и Бог бережёт, и чёрт балует.

В палатку заглянул Бумба.

– Что, явились? – спросил Разин.

Калмык кивнул и продолжал глядеть на атамана.

– Веди.

– Это прибыли ратные люди из острога, – сказал Разин. – Послушаем, что они скажут.

В палатку вошли сотник Брюзга и казачий полусотник Шутов, его вместо себя прислал осторожный Сафроныч. Гости потоптались, поискали глазами образа, чтобы перекреститься, не нашли их и нестройно промолвили:

– Челом великому атаману Степану Тимофеевичу!

Разин разглядывал гостей, пряча насмешливую улыбку в усах, честный казак, он перемётчиков не любил и глядел с опаской: изменивший один раз не поленится изменить и в другой.

– С чем явились, синбиряне? – сказал Разин. – Здесь все люди свои, говорите.

– Мы, Степан Тимофеевич, держим твою сторону, – заметно волнуясь, произнёс Брюзга. – Острожные стрельцы и казаки решили сложиться и уйти под твою руку.

– Добро, раз так, – важно сказал Разин. – А как вы уйдёте ко мне? Барятинский окружил острог, там его люди, обоз, пушки. Как же он вас от себя отпустит? Или вы там у себя что-то удумали?

– Навались на рейтар всей своей мочью, Степан Тимофеевич! – горячо заговорил полусотник Шутов. – Пока они с казаками будут схватываться, мы перережем тех дворянишек, что за нами приглядывают, и сразу ударим по рейтарам из пищалей.

– Розмыслы у вас великие, но у меня нет надёжы, что вы в последний час не передумаете и подведёте казаков под пистолеты рейтар.

Брюзга и Шутов принялись в один голос клясться, что они слово сдержат. Стенька смотрел на них и удивлялся потемкам человеческого сердца: эти люди клялись убить тех, с кем ещё сегодня бок о бок стояли на молитве.

– Сделаем так! – решил атаман. – За полночь к пряслу подойдут полсотни моих казаков. Постреляйте в них пыжами и пустите в острог. Я в это время нападу на рейтар. А теперь ступайте. Бумба, проводи, чтобы их никто не тронул.

После ухода перемётчиков Разин спросил Очерета:

– Сколько твоих казаков погибло, Тарас?

– Двадцать два, – перекрестился черкас. – Добрые казаки были. Со мной с Запороги пришли. Здесь на обрыве положили в братскую могилу.

– Надо не забыть их родичей, Очерет, жен, детей, родителей, если они живы.

– Всё их добро будет сохранено у казначея и отдано родным.

– Они не торговыми людьми были, а казаками, – вздохнул Степан Тимофеевич и пододвинул к себе кожаный мешок. – Подставляй суму, Очерет! Жалую родным по двадцать пять рублей золотом. Храни эту казну, Тарас, как свою голову!

О затоптанных конями рейтар на Синбирском взвозе воровских и гулящих людишках Разин не вспомнил.

– Что, побратимы! – сказал атаман, выходя из палатки. – Не время ли взять Барятинского на кукан, а его рейтар посадить в цепях за вёсла наших стругов?

Ответом Степану Тимофеевичу были грозные крики всех казаков, что были вокруг него.

– По рейтарам ударим одними казаками, – решил Разин.

Бумба подвёл ему боевого коня.

– Очерет, Фрол, Однозуб, Корень! Поднимайте своих людей, ударим через полчаса!

Есаулы разбежались по своим людям, а Разин поехал мимо костров. При их свете была видна суматоха, казаки ополчались пищалями и саблями, седлали боевых коней и разбирались по своим сотням. С рейтарской стороны было тихо, но атаман знал, что хитрый полевой лис Барятинский не дремлет и всегда готов к бою.