— И только затем, чтобы присутствовать при таком зрелище, ты заставляешь нас идти с тобой? Черт возьми! Ты не очень-то церемонишься с нами, друг мой, и мне, признаюсь тебе, очень хочется преспокойно остаться здесь.

— И вы поступили бы очень нехорошо, — отвечал охотник, делая ударение на этих словах, — доверьтесь мне, господин Луи, я не такой человек, чтобы вас обманывать. Если я прошу вас идти и если я так настаиваю на этом, значит, я имею довольно серьезные причины поступать таким образом; вы узнаете эти причины, когда настанет время. Теперь же я вам могу сказать только, что вы должны ехать или идти, чтобы присутствовать при игре в пильму; очень возможно, что потом мы будем присутствовать при другой более серьезной игре.

— Хорошо, хорошо! — смеясь, сказал барон, — вы, приятель Бержэ, — ходячая загадка, разгадать которую я отказываюсь и поэтому отдаю себя в полное ваше распоряжение и следую за вами!

— А вы, господин Луи?

— Мне поневоле приходится делать то же самое, что и мой друг! Но смотри Бержэ, если ты делаешь все это только затем, чтобы посмеяться над нами, я никогда в жизни не прощу тебе этого. Помни, что теперь не время развлекаться.

— Я ничего не боюсь, и скоро вы сами убедитесь в этом. Вы готовы?

— Черт возьми! Уже давно.

— Ну, так с Богом в путь!

Они вышли.

Деревенская площадка была запружена индейцами и канадскими охотниками; появление французов толпа приветствовала громкими криками, потому что их только и ждали, чтобы тронуться в путь. Увидев офицеров, Тонкий Слух пошел к ним навстречу и радушно поздоровался; затем он сделал повелительный жест, и воины, вытянувшись в одну шеренгу, по-индейски, направились в стройном порядке к выходу из деревни. Они шли тем быстрым гимнастическим шагом, который дает им возможность в короткий сравнительно промежуток времени проходить, почти не утомляясь, громадные пространства и по таким дорогам, где очень часто лошадь не может сделать и шагу.

Тонкий Слух и несколько других знаменитых вождей племени составляли арьергард вместе с французскими офицерами и десятком канадцев, в числе которых, естественно, находился и Бержэ.

Хотя воины, покидая деревню, и придерживались индейского строя, но они не приняли ни одной из тех предосторожностей, которые всегда принимают, когда находятся на военной тропе или даже на тропе охоты для того, чтобы скрыть свои следы; они смеялись, болтали между собой, бегали и, видимо, вовсе не заботились о шуме, производимом прохождением их по лесу.

Несколько раз граф Кулон де Виллье, удивленный более чем странным поведением индейцев, обыкновенно таких осторожных и молчаливых, спрашивал Бержэ, что это, значит, но охотник, улыбаясь, ограничивался тем, что советовал ему ничему не удивляться и при этом прибавил, что скоро они и сами увидят разгадку.

Видя, что расспросы ни к чему не ведут, граф де Виллье больше не стал заниматься тем, что происходило вокруг него и, поборов свое любопытство, решил, не расспрашивая больше, ждать обещанного охотником объяснения.

Часов около восьми утра индейцы, наконец выбрались из леса и очутились в огромной прерии, простиравшейся до самого горизонта; широкий водяной проток делил степь на две почти равные части.

Среди довольно большой площадки, тщательно очищенной от травы, возвышалась обширная ротонда или, лучше сказать, трибуна, выстроенная из толстых бревен.

Когда волки-гуроны вступили в прерию, их встретили веселые восклицания индейцев других племен, прибывших раньше их; самые знаменитые вожди пошли к ним навстречу и приветствовали их каждый от имени своего племени.

Пока они обменивались обычными при таких встречах приветствиями, Бержэ подошел к офицерам и шепотом сказал им:

— Выслушайте меня. Все эти индейцы собрались сюда для того, чтобы состязаться в пильма, т. е. игре в мяч. Волки-гуроны уже давно приняли вызов на участие в этой игре; сегодня должно произойти состязание между ними и их соперниками. Заметьте, что между всеми этими индейцами больше восьмидесяти человек канадцев, которые пришли сюда будто бы затем, чтобы присутствовать на церемонии, а на самом же деле они здесь только ради вас. Когда наступит время, они пойдут за вами. Нас окружают английские шпионы… ни слова, ни жеста, которые могли бы заставить угадать ваши намерения. Индейцы и полукровные охотники до безумия любят игру в пильма, поэтому и прибытие их не может вызвать никакого подозрения. Положитесь на меня: уж я все доведу до конца. Больше, я думаю, вам объяснять нечего.

— Старый друг, — отвечал ему граф, пожимая руку, — я буду во всем тебе повиноваться, делай, как знаешь.

— Хорошо, больше ни слова! Церемония начинается. Только вот вам еще последний совет, держитесь все время позади толпы, но так, чтобы это не бросалось в глаза, и, по возможности, следуйте за мной.

— Хорошо.

Бержэ отошел с самым индифферентным видом и смешался с индейцами, среди которых он вскоре исчез.

Между тем, как и сказал Бержэ, церемония начиналась. После обмена приветствиями вождей Тонкий Слух пригласил стариков и самых знаменитых воинов в ротонду; затем, когда все общество собралось и уселось и музыканты заняли свои места, перед началом бала, предшествующего борьбе, согласно индейскому обычаю, Тонкий Слух поднялся с возвышенного сиденья, которое он занимал около других вождей, и сделал жест, который должен был привлечь внимание.

Тотчас же в толпе, состоявшей из нескольких тысяч лиц, водворилось глубокое молчание.

Тогда вождь произнес длинную речь, в которой хвалил игру в пильма; он напомнил все победы, одержанные волками-гуронамн над другими племенами, не забывая указать на свои собственные подвиги и на подвиги других вождей, присутствовавших на празднике и прославившихся своей ловкостью в этих атлетических играх.

Эта речь, которой мы не передаем, была сказана с жаром и не лишена была даже красноречия; она имела целью возбудить страсть в молодых людях и пробудить в них честолюбивую жажду победы.

После этого обязательного пролога всякой индейской церемонии вождь опять занял свое место; тогда началась музыка, по на индейский манер, причем каждый из музыкантов играл что хотел и как хотел; в общем, получалось нечто ужасное, конечно, для европейского слуха.