Если бы обстоятельства, вызвавшие эту экспедицию, не были такими печальными, такими серьезными, барон де Гриньи пришел бы в восторг от своего путешествия.

Никогда еще он не совершал такой интересной поездки: развертывающиеся перед ним картины на каждом шагу готовили ему восхитительные сюрпризы.

Бержэ, прекрасный спутник, полный увлечения и в то же время в высшей степени снисходительный, с удовольствием показывал молодому человеку во всех подробностях этот чудесный кран, один из самых богатых, один из самых роскошных и один из самых красивых во всей Канаде.

Четверо мужчин путешествовали точно туристы: то в пироге, то пешком по высокой траве равнины, взбираясь на горы, проходя по лесам, старым как мир, и на каждом шагу спугивая всевозможную дичь, которую они часто не удостаивали даже выстрелом.

Область, в которой они находились, казалась совершенно необитаемой; никогда, со времени открытия Канады, французы и англичане не рисковали проникнуть так далеко вовнутрь страны. Одни только индейцы и их беспощадные враги — трапперы и охотники царили в качестве хозяев в этой пустыне, которую они оспаривали у диких зверей, устроивших в ней свои берлоги.

На второй день, в ту минуту, когда они становились, бивуаком на ночь, Бержэ стал выказывать признаки беспокойства, что казалось даже немного странным в этом человеке. Он останавливался, пригибался к земле, потом вдруг выпрямлялся, уходил то направо, то налево, потом возвращался назад, опять начинал свой осмотр. Потом, когда казалось, точно он нюхает воздух, Бержэ с негодованием пкачал головой, хмуря брови и сильно ударяя прикладом своего ружья о землю. Барон де Гриньи, заинтригованный поведением охотника, в котором он ничего не понимал, тревожно следил за ним, не решаясь, однако, спросить у него о причине беспокойства. Но, по мере того, как день продвигался вперед, возрастало и беспокойство канадца, и, наконец, молодой человек решил задать ему несколько вопросов по этому поводу, как вдруг Бержэ его предупредил:

— Господин барон, — проговорил он, останавливаясь перед ним, — сегодня происходит что-то необыкновенное в лесу и это сильно беспокоит меня.

— Что такое случилось, мой храбрый друг? — спросил тот, оглядываясь кругом, — признаюсь вам, что я, со своей стороны, не вижу ничего необыкновенного.

— Вы — может быть, сударь; у вас нет привычки к пустыне: то, что так удивляет нас, лесных бродяг, проходит для вас совершенно незаметно.

— Боже мой, в этом нет ничего удивительного, друг мой. Разве сегодня деревья не похожи одно на другое, или лес не похож на лес?

— Это справедливо, вы должны так рассуждать, потому что вы этого не знаете; нет, господин барон, одно дерево никогда не бывает похоже на другое.

— Скажите мне, в чем дело, умоляю вас! Ну, что вас так сильно тревожит?

— А вы это заметили?

— Черт возьми! Если человек не слеп, то это вовсе уж не так трудно!

— Ну, хорошо, я вам скажу.

— Вы доставите мне большое удовольствие.

— Да, тем более, что это должно интересовать вас еще больше, чем меня.

— Ну, говорите! Я вас слушаю.

Путешественники остановились и, облокотившись на свои ружья, окружили канадца. Минуту спустя последний продолжал, сдерживая голос, точно боялся быть услышанным каким-нибудь невидимым шпионом, сидящим в засаде в близком соседстве.

— В настоящую минуту мы находимся в лесу, которого никогда еще не посещали белые с того самого дня, когда они в первый раз поставили ногу на эту землю; одни только индейцы, да кое-кто из отважных канадцев осмеливаются заходить сюда.

— Значит, он очень опасен?

— Да, порядочно; он громаден, кишит всевозможной дичью и хищными зверями; даже сами туземцы не знают его вполне. Когда настает сезон великих зимних охот, краснокожие собираются по нескольку племен вместе и устраивают охоты с загонщиками, которые продолжаются около двух месяцев; за исключением этого времени, лес остается совершенно пустынным, никто туда и не ходит. Да и зачем туда ходить?

— Однако же, мы здесь, — проговорил барон де Гриньи.

— Мы — дело совсем другое. Я избрал эту дорогу потому, что, хотя она и самая трудная, зато заброшенность ее давала нам возможность скрывать наши следы, а следовательно, увеличивала нашу безопасность и позволяла нам идти, как нам нравится, не боясь, что за нами подсматривают или следят; кроме того, сегодня вечером мы из него выйдем.

— Прекрасно! Но во всем этом я ничего не вижу до сих пор такого, что оправдывало бы ваше беспокойство, которое тем более меня удивляет, что вы не такой человек, чтобы пугаться из-за пустяков.

— Вы отдаете мне вполне заслуженную честь, сударь. Вот что служит причиной этого беспокойства, которое, скромно признаюсь вам, очень серьезно: часа два тому назад я открыл след.

— След! — вскричал с удивлением молодой человек.

— Да, след, правда, тщательно скрытый и который мог бы обмануть глаза менее проницательные, чем мои; этот след идет по той же дороге, по которой следуем мы.

Каждый раз, как это оказывалось возможным, его самым тщательным образом уничтожали; но следы все-таки остались видны, и я с уверенностью могу сказать вам, что не ошибаюсь.

— Это, действительно, серьезно, мой храбрый Бержэ. А как вы думаете, кому мог принадлежать этот след?

— Вот это-то именно меня и затрудняет. Тех, идущих впереди нас, кто бы они ни были, трое: двое мужчин и одна женщина, вот в чем я уверен.

— Женщина?

— Да, она даже еще очень молода; шаг ее легок, едва отпечатывается на земле. Мужчины, сопровождающие ее, гораздо старше; они сильно напирают на пятку, что доказывает, что это не индейцы; кроме того, на них надеты мокасины вроде тех, какие носят лесные бродяги. Теперь интересно бы узнать, кто эти путешественники? Безобидные это охотники, или враги — этого я еще не могу вам сказать!

— Гм! — прошептал молодой человек, тоже сильно озабоченный этим сообщением, — все это очень серьезно, друг мой; я, право, придумать не могу, что делать.

— Мы можем выбрать только одно из двух, и теперь нам останется только решить, что будет лучше в наших интересах?