Камень медленно поднимался, под ним уже пролезала нога. Дезире с Гарри стояли и молча смотрели.

— Вы ничего не видели? — спросил я, встав рядом.

— Ничего, — сказал Гарри. — Вот, возьмите один из брусков. Что-то будет.

— Конечно — камень же поднимается, — весело сказал я и зевнул. — Наверняка бросят цветные веревочки, ничего больше. Боже! Как я хочу спать!

Камень все поднимался, очень медленно. Он поднялся на семьдесят сантиметров и не остановился.

— Это будут не цветные веревочки, — сказал Гарри. — Или, если они решат спуститься, нам, видимо, пошлют целую библиотеку. Для веревочек было бы достаточно пятнадцати сантиметров.

Я кивнул, не отводя глаз от увеличивающегося пространства между камнем и землей.

— Значит, переговоры, Гарри. Будь готов ко всему и приготовь брусок. Дезире, отойдите в дальний угол и встаньте за скамьей.

Она отказалась; я настаивал; она топнула ногой от злости.

— Вы что думаете, я ребенок, чтобы убегать и прятаться? — упрямо спросила она.

Я не стал терять время на споры.

— Вы отойдете, — веско сказал я, — или я свяжу вас и отнесу. Это не игра. Нам нужно место, а вы должны быть в безопасности.

К моему удивлению, она ничего не ответила и быстро послушалась. Потом мне вдруг пришла в голову одна мысль, и я пошел к Дезире за скамью в угол.

— Вот, — тихо сказал я, доставая красивый кинжал из кармана и давая ей, — в случае чего…

— Я понимаю, — просто сказала она и взялась за рукоятку.

К этому времени камень поднялся уже на половину, расстояние от пола было сантиметров девяносто, а он все поднимался. Мы с Гарри стояли по бокам от него, не выставляясь вперед.

Вдруг он сорвался с места и побежал к одному из каменных сидений и схватился за гранитный блок. Я понял, чего он хотел, и понял нашу ошибку. Нам давно надо было забаррикадировать проход изнутри, но теперь было слишком поздно. Я по опыту знал, как тяжело снимать гранитные блоки. И я сказал:

— Так не годится, Гарри. Мы дураки, что не сделали этого раньше, но теперь для этого нет времени. Возвращайся сюда, я не смогу остановить их один.

Но, несмотря на мои слова, он продолжал пытаться и уже почти снял один блок, но проход был уже открыт, и дальше продолжать было глупо.

Он снова встал справа от двери, я стоял слева.

Камень поднимался все быстрее и быстрее. Он достиг потолка, прошел над ним и быстро исчез, видимо улегшись на место над потолком.

Мы стояли в ожидании, напряженные и готовые ко всему. Дыра прохода выходила в черноту пустого коридора, в который падал свет нашей единственной урны. Мы ничего не услышали и не увидели, в коридоре не было никого, но мы не осмелились выглянуть в темноту. Ожидание было мучительным; Гарри не сдержался и выругался, он двинулся к двери, но я вернул его обратно.

Потом обрушилась лавина, с такой неожиданностью и грохотом, что мы еле пришли в себя после.

Припадая к земле, стремясь вперед, ринулись в комнату люди и стали свирепо кидаться на нас. После стольких дней тупого бездействия и безнадежной апатии в моем мозгу зажглась дикая радость, сердце застучало, а я уже поднял брусок и обрушил удар, удар за свободу и жизнь.

Удар размозжил голову кому-то, чьи пальцы вцепились в мое горло, и он соскользнул к моим ногам; но тут же на его месте оказался кто-то другой. И снова я замахнулся; еще один закачался, повалился к двери и растянулся там с пробитой головой, уже мертвый, но в стоячем положении, поддержанный наступающими сзади.

Если бы проход был на полметра шире, нас бы снесло в один миг. В том положении трое или четверо бросались на нас одновременно и нарывались на золото, которое их предки принесли из дворцов Хуануко. Я ударял с бешеной силой; рука орудовала бруском как перышком и наносила удары с ужасной точностью.

Гарри сражался как дьявол. Я думаю, я делал все, что только было возможно, но он успевал еще больше и с большим хладнокровием. Я опускал брусок на головы, плечи, руки, редко промахиваясь. Гарри разил с бешеной скоростью. Я видел, как он схватил за горло кого-то, чьи зубы вцепились в мое плечо, и, держа его на расстоянии вытянутой руки, сломал ему шею одним ударом. И снова его брусок опустился на черную голову и потом на другую, как кувалда.

В то время я не знал, что я видел все это; кругом все извивалось, стоял кромешный ужас; но потом память восстановила события.

Их число все не уменьшалось. Моя рука, независимо от сознания, поднималась и опускалась. Казалось, что с начала времен я был в этом месиве и крушил черноволосые головы золотым бруском, видя искаженные лица. Они не останавливались. Один упал; другой появился на его месте; и еще один, и так нескончаемо.

По-видимому, они вытаскивали тела упавших снизу, так как баррикады из тел не образовывалось.

Я стал ослабевать, и Гарри увидел это, потому что произнес, задыхаясь:

— Внимательно, Пол. Спокойно. Они все-таки кончатся.

Он ударял с удвоившейся силой, продвигался ко мне, взяв большую их часть на себя, и у меня была передышка.

Но мы не могли бы держаться дольше. Мозги мои завихрялись, и дикая тяжесть прижимала меня к земле. Я удерживался на ногах только благодаря какому-то неуправляемому инстинкту, воля и понимание отключились.

И потом, на одну секунду, глаза Гарри посмотрели в мои, и я прочел в них то, что ни один из нас никогда бы не сказал. И с бешенством мы снова кинулись в драку.

Или инки увидели в нас новую силу и поверили в наше бессмертие, или просто в этот момент давление их спало, я не знаю. Может быть, они, как некоторые люди, просто решили, что с них хватит.

По какой-то причине атака прекратилась с такой же неожиданностью, как началась; они отпрянули от прохода; Гарри смеялся им вслед, подняв брусок над головой, они исчезли в темноте коридора.

Гарри смотрел на то, как я стоял в проходе, раскачиваясь из стороны в сторону. Мы не могли говорить. Мы двинулись в конец комнаты, но на полпути ноги мои подогнулись, и я упал на пол. Как сквозь туман я видел лицо Гарри, склонившегося надо мной, потом как сквозь вуаль увидел другое лицо и услышал голос:

— Пол! Любимый мой! Они убили его!

Мягкие белые руки обвились вокруг моей шеи, и бархатная щека прислонилась к моей.