Она задыхалась, ее сотрясали рыдания…

— Не обращай внимания, мальчик, это от волнения, — сказала она. — Все это так неожиданно. Понятно, что меня это потрясло. Как я любила ее, эту девочку. Я любила ее как собственную дочь. Два или три раза я писала директрисе пансиона, но никто мне не ответил. А потом, после Дизетты у меня родились сперва Жано, а потом и Сабина. Жизнь идет… Но забыть мою маленькую Элизу, нет, никогда! Да я скорее умру…

— Она вас тоже не забыла, — сказал Люк. — Судя по тому, что она успела мне рассказать, пока ее кузина была в саду, она тоже… у меня путаются мысли… она мне рассказала… рассказала…

Голос у него стал снова хриплым, а щеки — пунцовыми. Мадам Бурон отодвинула стул.

— На сегодня хватит, — заявила она. — Ты и так слишком разволновался. Лучше было мне промолчать. Дизетта, посмотри, не готов ли овощной суп, и принеси мне градусник.

38,5 вместо 39,2. Уже приятно. Люк закрыл глаза и улыбнулся, хотя чувствовал себя очень усталым. Эта упрямая девчонка ввязала его в историю, в которой он в конце концов сыграл довольно-таки приятную роль. Ее Сасель казалась такой счастливой…

Месье Бурон пришел в семь часов вечера. Он был высокого роста, и волосы на висках у него уже седели. Он слегка прихрамывал, словно очень устал за день.

— Простите меня, месье, — сказал ему Люк, как только его увидел. — Я не хотел вам мешать, но…

— Знаю, знаю, — прервал его месье Бурон. — Жена мне рассказала о тебе. Ты не первый человек, которого она подбирает. А ты вдобавок принес ей счастье, даже сам того не подозревая. А теперь отдыхай, тебе это необходимо…

Люку позволили съесть четыре сухарика и несколько ложек овощного супа, потом, проглотив новую порцию лекарств, он заснул и проспал, не просыпаясь, до следующего утра.

36,3… Он готов был тут же встать, но мадам Бурон не разрешила.

— Ты был невероятно переутомлен, поэтому так и разболелся. Полежать еще день в постели тебе просто необходимо, — сказала она ему. — Когда я справлюсь со своим хозяйством, я посижу с тобой, и ты мне расскажешь все поподробней. А пока выпей-ка чашечку бульона.

Она сдержала свое слово. Сидя у изголовья Люка вместе с Дизеттой, она слушала, как он подробно рассказывал все, что знал про Элизу и про ее жизнь в пансионе.

— Бедная малышка, — вздохнула мадам Бурон. — Я так и думала, что ей не очень-то сладко там живется. И эта мадам Трешо мне совсем не понравилась. Ужасно, что мне не разрешили оставить девочку у себя. Но такова была воля ее отца. Он считал, что ей надо учиться.

— Ее отец умер? — спросил Люк.

— Даже если он жив, можно считать, что его нет, и она никогда его не увидит. О, это вообще какая-то странная история, в ней не так просто разобраться… Должна тебе сказать, что мы жили в одном доме, каждый на своем этаже, так что малышку я видела, можно сказать, ежедневно. Когда ей исполнилось два года, все пошло прахом. Виноват в этом ее отец. Месье Готье был большой оригинал и всегда мечтал разбогатеть. Он вбил себе в голову, что надо уехать на острова Тихого океана. Ах, эти острова… По его словам, там золото течет рекой, и он нам рассказывал, что, когда вернется, построит на берегу озера роскошную виллу с большим садом, который террасами будет спускаться к воде. Он столько говорил об этом, что в конце концов убедил свою жену, и они уехали вдвоем, оставив Элизу на попечение тетки. Мы долго не имели от них никаких вестей, а потом узнали из письма, что ее бедная мама умерла от аппендицита на острове Борнео. У мадемуазель Ноэми было слабое здоровье. Смерть сестры ее сразила, и три месяца спустя она сама умерла. Вот так Элиза и осталась одна, и я взяла ее к себе.

— А как же ее отец?

— Я, конечно, ему обо всем сообщила, но мое известие, видимо, не очень-то его обеспокоило, потому что он не торопился с ответом. Больше двух лет не было от него ни слуху ни духу. И вдруг в одно прекрасное утро я получила письмо. В нем месье Готье писал мне, что на Борнео его постигли большие разочарования и что теперь он стал управляющим гостиницы, а кроме того, он вновь женился и намерен положить в банк деньги, чтобы оплатить образование Элизы. А мне он велел тут же отвезти девочку в пансион в Бурж. Ты сам понимаешь, как мне было горько, но разве я могла не послушаться? Директриса пансиона приняла меня весьма холодно, но все же согласилась взять Элизу, поскольку содержание девочки было оплачено вплоть до ее совершеннолетия. И мне ничего не оставалось, как уйти… В поезде, который вез меня назад в Аннеси, я все время плакала, и дома потом не могла взять в руки ни одной игрушки Элизы, чтобы не разреветься. Я ей всегда пела одну песенку…

— Подождите, — перебил ее Люк. — Не эту ли?

— Боже! Значит, моя бедняжка ее еще помнит?

— Еще бы! Но вот она не может припомнить следующей строки. Про Мило…

— Мило?

— Вы ей говорили, целуя ее перед сном: «В путь, в Мило!»

Мадам Бурон провела рукой по лбу.

— Да, да… В самом деле я что-то припоминаю… Вспомнила! Так называлась страна, где жил торговец песком из детской книжки, которую ей купила тетя Ноэми. Эта книжка до сих пор лежит у меня в комоде. Достань ее, Дизетта. Она в нижнем ящике.

Дизетта выбежала из комнаты и скоро вернулась с большой книжкой, которую она протянула Люку. На ее обложке был нарисован желтый человек с сонной улыбкой на лице, который нес мешок с песком, а на первой странице было написано: «Элиза».

— А каменная обезьяна? А красное одеяло? — продолжал допытываться Люк.

— Каменная обезьяна? Ах да, та, которая была высечена над дверью книжной лавки… Книжная лавка уже давно закрылась, теперь там гастрономический магазин, и хозяин переделал фасад дома, чтобы у него был более современный вид. Что до одеяла, то его перекрасили в темно-синий цвет, вот оно, ты им накрыт. Я вижу, что у моей девочки хорошая память. А взяла с собой она только свою куклу…

Дизетта воскликнула:

— Я помню, что ее звали Ольга и что я ей чуть не оторвала руку.

— Ее рука так и болтается до сих пор, и вид у нее довольно жалкий, — сказал Люк. — Но похоже, что Элиза ее очень любит. Мне это показалось смешным, но она очень обиделась, когда я ей это сказал.

Они еще долго говорили об Элизе. А в это самое время, быть может, маленькая Элиза в Лоррисе вспоминала Сасель, баюкая свою Ольгу.

— Я ей напишу, — сказала вдруг мадам Бурон, — ты мне дашь ее адрес.

Люк прикусил губу. Та скомканная бумажка, которую он выкинул в гостинице в Шамони и которую официантка подобрала, где она? Куда он ее дел? Ему пришлось все вынуть из рюкзака, и только тогда он ее нашел — она лежала под кукушкой, которую подарил ему Манюэль.

— Да тут ничего не поймешь, — воскликнула мадам Бурон. — Лоррис?.. Мадам Турно?..

— Там Элиза проводит свои каникулы, — объяснил Люк. — Она рассказала мне, кто эта мадам Турно, но я что-то забыл…

— Ладно, поговорим об этом после обеда. Я выстираю твое белье. Боже, как ты его заносил! А пока надень бежевую майку… Кстати, до сих пор мы говорили только о моей Элизе, а о себе ты и слова не проронил. Где твои родители?

— Мои родители в Японии. Они поехали навестить мою старшую сестру, которая родила близнецов, они вернутся в Париж… тринадцатого…

— То есть через пять дней?.. Хорошо! Ну, обедай спокойно!

Пока Люк ел пюре, он успел многое обдумать. Через пять дней?.. Значит, сегодня двадцать пятое?.. Он и не заметил, как пролетел июль, он переезжал с места на место, не думая о времени, и вот у него остается только пять дней, чтобы вернуться к себе домой, на улицу д'Ассас. А второго августа они должны все вместе уехать в Бельиль… Ему вдруг показалось, что он снова попал в тот другой мир, мир его обычной жизни, и он почувствовал себя потерянным, словно выбрался из густого тумана. Люк развернул свою карту — потертую, перепачканную, испещренную черными точками, которые шли до Нима. Аннеси находился примерно в пятистах пятидесяти километрах от Парижа… Шутка сказать, проехать пятьсот пятьдесят километров автостопом!.. Ему даже думать об этом было дико, однако другой возможности вернуться в Париж не было.