По приходе в Паву, он был принят местным золотых дел мастером, принадлежащим к одной из низших каст, который приготовляет для него обед из риса и поросенка, и отправился в Кусинагару выкупаться на пути в реке Кукуште и, отдохнув несколько часов, достиг рощи около Кусинагары, где долго и серьезно беседовал со своим любимым учеником, соответствующим евангелисту Иоанну, Анандою, о своем погребении. Ананда упал духом и, плача, отошел в сторону: «Я еще не достиг совершенства, а мой учитель умирает, он, который так добр». Но Гаутама, послав за ним, утешил его надеждою на царствие небесное (Нирвану). «О, Ананда! Не поддавайся смущению, не плачь. Разве я не говорил тебе, что мы должны расстаться со всем, что мы считаем наиболее дорогим и милым? Ни одно существо, рожденное или составленное из частей, не может преодолеть присущее ему разрушение; такого состояния не может быть, Ананда, ты был весьма близок мне добрым словом и мыслями. Ты всегда поступал хорошо; продолжай, и ты также совершенно освободишься от этой жажды жизни, от этих цепей невежества». Затем, обратившись к другим ученикам, он подробно беседовал с ними.

Ночью браминский философ пришел и предложил Будде несколько вопросов. «Теперь не время для таких бесед, — ответил Будда, — слушай, я буду проповедовать тебе мой закон». И Гаутама начал объяснять, что спасение не может быть обретено ни в одном из учений, не обращавшем внимания на добродетельную жизнь, на восемь ступеней пути святости, который начинается чистотой и кончается любовью. Эта речь обратила Субхадру.

Вскоре после этого умирающий учитель говорит Ананде: «Вы, может быть, думаете: теперь слово кончено, наш учитель умер; но вы не должны так думать. После моей смерти, пусть закон и правила церкви, которые я вам дал, будут вашими учителями».

Через некоторое время он сказал: «Апостолы мои! Разрушение присуще всем составным вещам; трудитесь старательно над своим спасением!» Это были последние слова учителя. Вскоре за тем он впал в беспамятство и в этом состоянии скончался.

Еще за три года до его смерти, его родной город Канила-Васту был разрушен, и его племя Сакии было избито Видудабхою, сыном и наследником Косальского царя, и о нем более ничего не было слышно,[113] и только в конце XIX века английские буддологи стали его искать в Непальских ущельях Гималаев, под 27° 37' северной широты и 83° 11' восточной долготы от Гринвичского меридиана с таким усердием, что наконец (как и следовало ожидать при таком страстном желании) напали: в виде развалин, о великом значении которых даже и не подозревали местные жители.

Предполагаемая неподвижность учреждений и верований Востока вошла почти в пословицу; но, с расширением наших сведений о Востоке, пословицу эту придется оставить, — говорит Рис-Дэвидс (стр. 189).

В палийских и санскритских текстах слово Будда всегда употреблялось как титул, а не как имя. Будда-Гаутама (имя которого созвучно с еврейским А-Адам), т.е. вочеловечившийся, о котором мы говорим, как передают, учил, что он лишь один из длинной серии Будд, которые время от времени появляются в свете и которые учат одной и той же системе. После смерти каждого Будды его вероучение процветает в течение некоторого времени и затем приходит в упадок, пока, наконец, не забывается совершенно и на земле не наступает царство зла и насилия. После этого мир постепенно улучшается, пока, наконец, не появится новый Будда, который снова проповедует утраченную Истину. До нас дошли названия двадцати четырех Будд, предшествовавших вочеловечившемуся Гаутаме и когда, через 5 000 лет после открытия им вновь истины под деревом Во, религия его забудется, новый Будда вновь откроет людям двери Нирваны, и имя его будет Майтрейя Будда, Будда Доброты. В Буддавансе (Истории Будд), последней книге Кхуддака Никайи вл второй Питаке, до рассказа о жизни самого Гаутамы, приведены жизнеописания всех предшествующих Будд; а палийский комментарий на Джатаки дает некоторые подробности относительно каждого из двадцати четырех.

Достаточно ясно, что почти все эти подробности являются лишь подражанием существующих подробностей в легенде о Гаутаме. В отдельных местах второй Питаки мы имеем некоторые изречения, приписываемые Касьяпе Будде, последнему из двадцати четырех. В ней объясняется, что не употребление нечистой пищи сквернит человека, но скорее злые дела и привычки, причем рассуждения имеют поразительное сходство с хорошо известными местами в Евангелиях, касающихся того же начала.[114]

Самого Гаутаму уже с весьма ранних времен считали вездесущим и абсолютно безгрешным. Совершенство его мудрости обозначается эпитетом «Совершенно Просветленный», встречающимся в начале каждого палийского текста; а в настоящее время на острове Цейлоне обыкновенное название Гаутамы — Сарваджньян Вахансе, «Почтенный Всеведущий».

Как вывод из этого учения вскоре появилось верование, что он не мог быть рожден, что он не родился, как рождаются обыкновенные люди; что он не имел земного отца; что он по собственному решению сошел с своего небесного трона в чрево своей матери и что тотчас после своего рождения он обнаружил несомненные признаки своего будущего величия. При его рождении земля и небо соединились для поклонения ему; сами деревья, по собственному побуждению, склонились над его матерью, и ангелы и архангелы явились, неся свою помощь. Мать его (Майя, т.е. Марья) была лучшая и чистейшая из дочерей, рожденных от людей, а отец происходил из царского рода, был богатым и могущественным государем.[115]

После семидневного поста и уединения чистая и святая Майя –Марья видит во сне, что она возносится архангелами к небу и что там будущий Будда проникает в ее правый бок под видом великолепного белого слона. Когда она рассказала об этом мужу, последний созвал шестьдесят четырех главных браминов для истолкования его. Они объявили, что родится сын, который будет всемирным монархом, или же, если он станет отшельником, то будет Буддою, который «снимет покрывала невежества и греха» с мира.[116] Но белый слон, подобно белому коню Апокалипсиса, был эмблемою Зевса, всемирного монарха неба.

При зачатии Будды случилось тридцать два затмения; 10 000 миров наполнились светом, слепые прозрели, глухие заслышали, немые заговорили, заключенные были освобождены и т.д.; вся природа расцвела и все существа на земле возрадовались, в то время как огни ада потухли и мучения осужденных были смягчены. В течение десятимесячного пребывания в чреве матери дитя было ясно видимо: оно сидит с сложенными накрест ногами, полное достоинства и проповедует охраняющим его ангелам, протягивая свою руку, но не причиняя этим вреда своей матери.

После своего рождения дитя выступает на семь шагов вперед и восклицает львиным голосом: «Я глава мира, это мое последнее рождение», и снова на земле и на небе появляются тридцать два знамения радости.

Святой старик, уединившийся для размышления в Гималайские горы, увидя эти затмения, направляется, как в евангельской легенде маги, в Капилавасту, и дитя выносится к нему для поклонения. Мудрец объясняет изумленному отцу, что дитя станет Буддою, и плачет, что ему самому не придется дожить до этого дня.

На пятый день происходило празднество «избрания имени», когда 108 браминов, сведущих в трех Ведах, а из них восемь специально искусных в предсказаниях, угощаются во «дворце». Семь из восьми, рассмотрев приметы на теле ребенка, поднимают два пальца и пророчествуют, что он сделается или всемирным монархом, или Буддою; но один, Конданья, впоследствии первый ученик Гаутамы, поднимает один палец и пророчествует, что он несомненно станет Буддою, который снимет покрывало невежества и греха с мира. Четверо из первообращенных были сыновьями четырех из этих пророков.