Татаринов тихо спросил у Черкашенина:
– Какая же тому причина, дед?
– А вот гляди какая! Вся степь горит. А ветер гонит огонь на наше войско. И, видно, войско отступает. Гляди туда! – дед показал налево. – Вся степь Кипчакская горит. А перекати-поле – трава опасная: она горит, и огненные шары ее катятся по степи. Перед огнем степным все отступает, а ветер с моря не меняется, и прибыль в том татарам!.. Эко, пожар раздуло!
Дым со степей плыл все гуще и страшнее.
Черное марево расползалось над ближними и дальними курганами. Окутанная серыми и черными тучами земля гудела от жара. Красные всполохи жадно пожирали сухую траву и, не насытившись ею, подхваченные ветром, взметывались, а затем падали вниз и стремительно бежали по земле, сжигая под корень все, что попадалось на пути. Казалось, не травы в донской степи горели, а горели мать-земля и воздух… Буйные языки пламени, огромные и острые, как раскаленные пики, метались, бешено сталкивались между собой и густым дождевым потоком сыпали золотисто-кровавые искры к небу.
Перепуганные птицы тревожно кричали и носились в воздухе. Пролетая над морем огня, они падали безжизненными комочками. Даже коршуны, упав, словно подстреленные, тщетно пытались подняться, взмахивая обгорелыми крыльями. Степные ястребы жалобно и зловеще перекликались в небе. Мелкие и крупные звери, степные хищники нигде не находили убежища. Огненное бушующее море и черный клубящийся дым закрыли над степью ясное солнце и светлое небо.
И в эти часы, как бы в еще большее устрашение, турецкие пушки снова ударили. Каменные ядра полетели в воду и перевернули сразу четыре струга. Казаки упали в воду, но без крика перебрались в другие струги. Татаринов смотрел на это молча, потом сказал, повернувшись к последним стругам:
– Разденьтесь, казаки, все догола, камыш берите в зубы и подплывайте к крайней башне. Как только доберетесь, рвите стену: там наш подкоп!..
Шестнадцать смелых казаков разделись, забрали камышины в рты, подвязали на спины кожаные мешки, в которых находился порох, и бросились в воду. Поплыли к башне.
– Мешки бы не промокли с порохом! – предупреждал атаман.
Ватажка голых храбрецов нырнула в воду и потянула за собой заделанный со всех сторон, обсмоленный челнок, начиненный порохом. С этой ватажкой поплыл Федор Порошин. Турки заметили приближающихся пловцов и стали бить по ним из пушек. На ватажку храбрецов полетели огненные ядра. Секрет огненных ядер не был еще известен казакам в ту пору. Ядра полетели и на струги. Многие струги перевернулись и загорелись. Огонь перекидывало с одного места на другое. Загорелись другие струги. Турки выпустили тысячи стрел, отравленных смертельным ядом. Стрелы впивались в казачьи тела, и раненые корчились в муках… Татаринов все это видел, а войско ждало его команды. И вот он поднялся, окинул войско строгим взглядом и указал всем повелительно рукой на крепость… Горевшие струги он приказал топить. Раненых казаков велел перенести на дальние струги и высадить на берег. Остальным стругам Татаринов приказал держаться как можно дальше друг от друга. Гром пушек не прекращался – Дон покрылся кровью.
На правом берегу остановились четыре всадника.
– Гей-гей! – вскричали с берега. – Михайла нам зовите!.. Вести Наум дослал! Вести великие! Гей-гей!..
Татаринов помчался на струге к берегу. Добытчики доложили:
– Вести у нас, атаман, недобрые! Вся земля горит, все степи. Войско уходит вспять. Огонь все пожирает на пути. Огонь заходит с тыла. Войско Косого уже отошло.
Татаринов все слушал и молчал.
– Войско Петрова Осипа, – две тысячи, – не пересилив огня, все отошло. В огне сгорело двадцать коней и сто татарских арб, груженных рыбой…
Осип Петров настойчиво и долго пробивался к Ташкану. Ему не хотелось отходить назад, не выполнив дела, указанного ему атаманом Татариновым. Но не губить же напрасно в степном огне храброе войско!
Вдруг со стороны Азова раздался оглушительный раскатистый грохот: то казаки-смельчаки, пробравшиеся к крепости, взорвали часть стены. Лицо Татаринова просияло.
– Взорвали наконец! Вот молодцы! Теперь нам легче будет.
Добытчик же продолжал:
– У Тимофея Рази да у Ивана Разина взорвало арбы с порохом.
Татаринов встревожился.
– Кончайте поживее, – сказал он. – Твои побаски больно длинные. Не то мы дело проиграем… Еще добыли что? Какие вести худые?
– Тимошку Разю загнало огнем на островок. Кругом горит, а выйти никак не можно.
– Куда Петро Матьяш девался с войском?
– Отступает к берегу. Вдогонку им Джан-бек Гирей послал шесть тысяч войска… Один Гайша, храбрый воин, с верблюдами через огонь пробился. С полста верблюдов сгорело у Гайши.
– Гайша пройдет, – сказал Татаринов. – Но, знать, не дойдет до крепости. Ему-то не гораздо без помощи Петрова драться с татарами. Велите всем сбиваться к берегу. Пускай Косой Иван, Петро Матьяш, Осип Петров заманивают войско хана поближе к Дону. Ну, гей-гуляй!..
Добытчики помчались в гущу дыма. Другие добытчики вестей кричали с другого берега:
– Гей-гей! Казаки!.. Зовите атамана! Вести великие дослал Ванька Каторжный.
Татаринов на быстром струге повернул к другому берегу. Добытчик, посланный Каторжным, доносил:
– Через «Кафскую улицу» крымских татар перевалило на нашу сторону четыре тысячи. Рубятся казаки с татарами до смерти. Стоять Ивану Каторжному почти не можно. Но никакой подмоги Каторжный не просит от тебя, сказал – управится… Степь вся горит кругом, а польза от того не нам – татарам. На выручку татарам пришли другие басурманы. Всех будет тысяч восемь!
Татаринов обдумал все и сказал:
– Иван не устоит. Войска он имеет всего тысячу, а подмоги негде взять!
– Устоит! – сказал добытчик. – Две тысячи татар уже побито! Ватаги наши бьются доблестно.
Татаринов велел передать Ивану Каторжному: держись, Иван, доколе мочь есть. Над нами – небо, под нами – русская земля!
– Ну, гей-гуляй, добытчик добрый!.. Пора на крепость лезть!
Добытчики помчались в степь, а Татаринов направил быстрый струг под стены крепости. Со стен турки заметили медный шлем атамана и подняли звериный вой. В ответ казаки с яростью бросились на приступ: подставили драбины, полезли на высокие стены. Турки не переставали палить из пушек и ружей. Они пускали тучи смертоносных стрел, выволакивали на стены пленных казаков и сбрасывали их вниз, а многих пленных казаков привязывали к дулам пушек и так стреляли.
Есаул Федор Порошин добрался с голой ватагой до Ташкана и смело втащил смоляную лодку с порохом в подкоп. Подпалили ее и отбежали от стены. Лодка с порохом вскоре взорвалась. Стена качнулась, но не рассыпалась, а только как бы присела. Обозленные турки стали швырять с каменных стен отрубленные казачьи головы. Как позже узнали казаки, Калаш-паша велел зарубить пятьсот пленных, а головы их сбросить со стены.
Верблюжий полк Гайши не подоспел.
Дым со степей покрыл все. Стало черно, темно кругом, как ночью. Уже не стало видно ни стен азовских, ни грозных башен, ни бегающих от башни к башне турок. Враги уже не видели друг друга, только слышно было, как лязгали и скрежетали звенящие булатные ножи и железо ятаганов. Крепостные пушки изрыгали в серый дым снопы огня и смерти. Ядра, шипя, летели над головами Татаринова и храброго войска. Они то в воду плюхались, то разбивали и переворачивали струги, то поджигали их. Горящие челны кружились на воде и освещали путь осаждавшим крепость казакам.
А злой ветер по-прежнему дул с моря, дав полную свободу всепожирающему и безудержному огню в степях Придонья.
Геройски сражались и гибли казаки. Но как ни метался медный шлем Татаринова от главной башни к малым башням, как ни сверкала атаманская сабля то на стене, то на высокой лестнице, то у ворот железных, как по-богатырски и беззаветно ни дрались казаки – победы не было. Главного не достигли: взрыв в подкопах нигде не проломил крепостной стены. Между тем в Азов с моря прибыло подкрепление от султана.
