Рафаил кивнул себе, поднялся на ноги — и сделал шаг назад. Прикрывая глаза, он приложил ладони к своей груди.

И передо мной, судя по жару, возникла широкая печать.

— Возрадуйся, Азраиль. Ведь пришло время убить тебя, пришла пора положить конец этой кровопролитной истории, — начал он более умиротворённо. — И будет грешен тот, кто оставит источник столь разрушительной, преступной и грязной силы в живых. Боги забрали у тебя Ауру, что делала бессмертным. И теперь они вправе забрать твою жизнь.

Я сам отдам эту жизнь, вот только заберу всех вас с собой.

— ...твоя смерть станет первым шагом к достижению баланса во всем мире, Азраиль, — старик продолжал произносить приговор.

Я же... продолжал улыбаться, представляя, какой бы была Нейла... каким бы великим стал Феликс. Инстинкт самосохранения за последние годы давно не посещал меня, но дети приходили во снах каждый день.

Старец открыл глаза — я слышал даже это — и вслух прочитал молитву, щелкнув пальцами.

Идеальные линии под ногами Высшего разгорелись. Сработали фокусираторы, запуская последовательность.

И вспышка света затопила все вокруг.

Вот и всё...

Когда свет опал, вокруг меня всё исчезло. Лишь тонкий луч света, который стал рассеиваться, открывая совсем другую картину, но...

Едва ли это похоже на смерть.

Своим распятием они дали мне силу. И сила эта будет применена против них.

***

— Вот и всё, — протянул с волнением вассал и глянул на покровителя. — Всё в порядке, Всевышний? Вы ведь... убили его?

Стена, на которой ровно сотню Земных лет был распят Азраиль, на данный момент была пустой. Совершенно.

Покачивающиеся цепи и четыре сотни стержней из алонского сплава, вбитые в её поверхность — всё, что видел перед глазами Баронк Громовержец.

— Испепелил до атомов, — подтвердил старик; свалившись на колено, он прокашлялся. — Эта страница закрыта, Баронк. С этого времени Азраиля не существует. Мы сотрём из памяти смертных его образ, а за счёт его камня восстановим твою планету.

Уничтожить столь могущественное существо было безумием даже для Богов. Пришлось пойти на многое, чтобы использовать Печать Бога Смерти — одну из сложнейших печатей Семи Небес.

Баронк кивнул, убирая клинок за пояс. Он сделал шаг к пустым цепям, что безжизненно покачивались у пустой стены, и самодовольно хмыкнул, крепко держа у груди камень Азраиля.

Этот артефакт способен восстановить уничтоженный Андаман. Он способен сделать невозможное возможным.

— Сдох-таки, Азра... — но не прошло и секунды, как его улыбка померкла, а глаза наполнились страхом. — Почему... почему печать все ещё не?..

Он не смог договорить — застыл на полуслове и внезапно замер.

Яркая вспышка вновь озарила помещение, ослепив всех присутствующих в нём. Перед глазами возникло истерзанное долгими мучениями лицо; безглазое и беззубое — такое, что даже не снится в страшнейших снах. Это было лицо Азраиля, что смотрел на него кровавыми пустотами вместо глаз, с той же ехидной улыбкой.

— Это... невозможно.

Кисть Азраиля, на которой оставалось лишь два пальца, за долю секунды пробила грудь обездвиженного вассала и сорвала камень с его шеи, унося его с собой в неизвестность.

— НЕТ! — взвыл Рафаил, метнувшись в сторону вспышки, но тут же подкосился и, свалившись, прокатился по поверхности пола.

Вспышка погасла — и теперь на месте, где должен был висеть Азраиль, вновь никого не стало. Баронк же... взревел от ярости.

***

...война только начинается.

Точнее, я возвращаюсь в самое начало — во времена, когда всё только зарождалось.

Вспышка погасла.

Кричать и радоваться уже сотню лет как не входило в мои привычки, но... место, в котором я находился, всё же сменилось другим. Схожим с прошлым, но... абсолютно другим.

Видит Бог, это не Преисподняя! Я не погиб.

Гравитация, скорость мысли, зрение и боль. Ощущения вернулись, взрывая мозг старой и сильно забытой информацией; а в глаза ударил свет. Но не тот, что исходит от Солнца, Лютры и так далее — а тот, что отражает работоспособность полностью здоровых глаз.

Я поморгал — поначалу сложно, но потом привыкаешь — и закатил глаза от наслаждения.

Иди ты к чёрту, Рафаил, мои глаза видят!

Прошлую сотню лет я обитал в одной и той же комнате — в одном и том же положении. И уже начал забывать о том, как выглядит мир за её стенами, но сейчас... передо мной появилось что-то совершенно не похожее на темницу Седьмого неба.

Кто говорил, что Боги не плачут — пусть все горят в Аду! Я заплакал и бровью не дёрнул. Пусть льются слёзы, копившиеся сотню лет. Пусть соль покалывает глаза, которые видят. Пусть руки, почему-то очень хилые, трясутся от эмоций. Пусть боль в голове доставляет дискомфорт, а капля крови на пульсирующем виске стекает к подбородку.

Я буду плакать столько, сколько захочу. Они слишком долго заставляли меня улыбаться через силу.

Пришло время поплакать.

Наревевшись вдоволь, я стёр с лица слёзы, смешавшиеся с кровью. Прислушался и огляделся. Судя по всему, сидел в подвале с пробитой головой. Вполне обычно для меня в прошлом — парнишки, что ощущал столь жуткое давление со стороны ублюдка-отца.

Никакого освещения; тьма и сырость, наполненная сдавленными стонами, доносящимися откуда-то... издали.

Поднявшись на ноги, я внимательнее вгляделся в помещение. Паутина по углам, высокая дверь.

С лёгким удивлением оглядев себя, я осознал, что оказался в своём теле в совсем юном возрасте; печать возврата сработала успешно. Мне удалось обмануть смерть.

...треснутое грязное зеркальце попало в мои руки тут же, как было замечено.

Я смотрел на себя через кромешную тьму, но этого вполне хватало, чтобы понять... это моё тело, лицо. Совсем юное, с только-только растущими волосками на щеках. Тёмные сальные пряди и глаза... чёрные, как ночь.

Но мои.

Большего в себе ничего разглядеть не успел.

Шаги за дверью раздались быстро и резко; кто-то дёрнул её на себя, и я вернувшимся зрением заметил фигуру, возникшую на пороге. Высокий мужчина с седыми волосами. Одежда простая, запятнана красно-бурыми пятнами.

Неужели?..

...сложно передать, что я ощутил, увидев его в проёме, в этом месте. В голове всплывали отголоски из моей прошлой жизни, но эмоции пока были где-то на грани между тем, что чувствовал я — дикую злость за всё, что он сделал со мной — и тем, что чувствовал «юноша» — а именно, дикий страх.

«Отец» — промелькнуло в сознании.

От вида отца меня невольно бросило в холодную дрожь; захотелось зарыться под землю, выполнить его приказ и избавиться от этого давления. Но пока я, в силу того что не мог контролировать своих же эмоций, мог лишь делать то, что сделал бы «я» прежний.

— Снова рыдаешь, словно бесхребетная шлюха? Я, кажется, сказал тебе пройти внутрь, — лицо старика не предвещало ничего хорошего.

Я, вытирая слёзы, всмотрелся в него. Ошибки быть не может; ссадины, порезы, кровоподтёки... кажется, он только после тяжёлого сражения.

— Мне долго ждать? — он вновь скользнул по мне глазами.

За всю свою жизнь я жалел лишь о двух вещах. И самой первой из них было то, что я убил отца позже, чем должен был.

Второй — что не смог защитить Нейлу и Феликса от силы Богов.

Ни слова ни говоря, я встал на подрагивающие от слабости ноги и направился следом за ним.

...комната за массивной дверью была погружена в полутьму — её освещал свет одной керосиновой лампы. Впрочем, даже этого тусклого света хватало, чтобы вспомнить: какое здесь произошло сражение.

Тёмный орден против Павшего. Сражение двух никчёмных группировок, что считали себя аристократами.

Как же я был наивен тогда... думал, и впрямь сражаюсь за что-то святое. А по итогу...

Обшарпанная мебель была в беспорядке разбросана по углам — как и человеческие тела со следами увечий. Повсюду кровь членов Тёмного ордена — куда же без неё... алая жидкость преследовала меня чуть ли не с пелёнок.