– Люк? – спросил он и сжал челюсти.

– Да, Люк, – сказала я, глотая слезы. – Он любит меня. И в отличие от тебя сможет сделать счастливой.

– А ты? Ты любишь его? – спросил он, и я увидела огонь внутри его синих глаз.

– Да, – соврала я, глядя в стену. – Люблю. Тебе лучше уйти.

– Ну что ж, – отпрянул от меня он. – Тогда желаю тебе счастья.

– Спасибо. – Я едва сдерживалась от душивших меня слез.

– Да, у меня для тебя подарок. Специально вез из Америки, – сказал он и достал картонную коробочку из-за пазухи.

– Не стоит, – отказывалась я.

– Возьми. Это мой прощальный подарок, – попросил он, делая шаги назад. – И будь счастлива, Кэт.

– И ты тоже.

Он не дослушал моих слов. Поставил коробку на пол, перепрыгнул через перила и побежал вниз. Я смотрела сверху на его стремительно удаляющуюся фигуру, на его уже неразличимое в толпе лицо. И лишь мои слезы, капая вниз, пролетая через лестничные пролеты, людей и чемоданы, догоняли его.

Стараясь не думать о том, что случилось, я схватила коробку и побежала прочь от этого места. На табло с расписанием вновь объявили о задержке моего рейса. Черт бы побрал эту метель! Я присела в кресло и попыталась читать газету.

Зачем я сделала это? Чего испугалась? Того, что этот человек врет? Или того, что он говорит правду? Я боялась любить его, боялась верить ему. Все это понятно. Это всего лишь защитные функции моего разбитого сердца. Но почему я боялась, что он действительно любит меня? Слишком большая ответственность? Слишком тяжкий груз? Готова ли я была к тому, чтобы этот мужчина стал не только первым, но и единственным? Я добровольно отказалась от своей любви, от любви небезразличного мне человека. Зачем? Ради Парижа? Ради Люка? Или же ради собственного спокойствия? Я хотела вновь быть свободной и дерзкой, легкой и самостоятельной. А эта любовь слишком смирила меня, сковала будто цепями, не давала вздохнуть. Мое сердце больше не хотело бешено биться. Оно мечтало спокойно заснуть. Или же это просто самовнушение? Впрочем, какая теперь разница? К чему вообще теперь думать об этом? Все решено. С Маратом покончено. Мосты сожжены. Сейчас я сяду в самолет и улечу в лучший город на земле. Там меня будут ждать Люк, новая жизнь и спокойное сердце. Не это ли самое главное? Я вертела в руках невзрачную коробку и искала, куда бы ее выбросить. Сейчас мне было не до прощальных подарков Марата. Ближайшая урна находилась довольно далеко. Не в силах идти туда, я просто положила ее на соседнее кресло и ушла курить.

Когда я вернулась, на моем кресле сидела молодая женщина с девочкой лет шести. Смешная девчонка с темными косичками весело пританцовывала и крутила в руках мою коробочку.

– Положи на место, – прикрикнула на нее мать. – Это чужое. Нельзя подбирать где попало всякий мусор.

«Мусор? – где-то в глубине возмутилось мое сердце. – Это не мусор. Это же мой подарок».

И тут девочка сорвала крышку с коробки, и все, кто находился в аэропорту, внезапно забыли про свои дела и, устремив взгляды вверх, замерли.

Я застыла на месте и завороженно наблюдала, как десятки разноцветных фантиков поднялись к потолку и цветастым ворохом разлетелись по залу ожидания.

– Бабочки? Посмотрите, там бабочки, – толкнула меня в бок какая-то старушка. – Первый раз вижу бабочек в преддверии Нового года. Откуда они взялись?

– Из моего живота, – невпопад ответила я, наблюдая, как самая крупная из них, красиво кружа, уселась прямо на плакат с моим изображением.

«Объявляется посадка на рейс до Парижа», – объявил голос-робот, совершенно безразличный к бабочкам зимой.

В аэропорту меня никто не ждал. Я поймала такси, назвала нужный мне адрес и уставилась в окно. Новая жизнь встречала меня мутными лужами, мелким снегом и ночными огнями. Я ехала ей навстречу и понимала, что все это давно было предопределено судьбой. А я лишь покорный ее исполнитель.

Я вышла из такси и почти по щиколотку провалилась в лужу. Моя нога в тонком сапоге насквозь промокла. Но разве теперь имеют значение мокрые ноги? Я решительно нажала на звонок и поправила волосы.

Мужчина, появившийся в дверях, и ждал меня, и в то же время был удивлен моему приходу.

– Извини, я не дождался тебя в аэропорту. Боялся, ты уже не приедешь, – сказал он, помогая мне снять пальто.

– Рейс опять задержали, – ответила я, снимая мокрые сапоги. – Ты знаешь, я промочила ноги.

– Не беда, я согрею их, – ласково сказал он.

Я подошла к нему ближе и уставилась в глаза. Он молча на меня смотрел. В его взгляде я читала испуг и радость, отчаяние и надежду, бесконечное беспокойство и безмятежное спокойствие океана.

– Я люблю тебя, – прошептала я, безнадежно утонувшая в этих глазах.

Он ничего не ответил, лишь схватил меня и крепко прижал к себе. Мне было нечем дышать. Он будто бы хотел прирасти ко мне, превратиться со мной в единое целое. Слезы покатились из моих глаз быстрым неугомонным ручьем.

– Больше никуда тебя не отпущу, – шептал он, целуя мои мокрые щеки.

– Не отпускай.

– Обещай, что больше никогда не бросишь меня.

– Обещаю.

– Обещай, что всегда будешь рядом.

– Обещаю. Но у меня есть условие, – улыбалась сквозь слезы я.

– Какое еще условие? – спросил он, хватая меня на руки и кружа по комнате.

Я хитро улыбнулась и, вновь почувствовав себя дерзкой женщиной-кошкой, прошептала ему на ухо:

– Хочу заняться с тобой любовью прямо сейчас.

Он не стал мне отвечать. Лишь его губы, горячие и желанные, обожгли меня своим раскаленным безумством. И я вспомнила все. Наше пьяное знакомство в клубе, Шекспира в его библиотеке, поцелуи в листьях, танцы под дождем. Рядом с этим человеком мое сердце снова искрило, прошибаемое мощными разрядами, мечтающее взорваться и готовое умереть. И я подумала, что никогда бы не смогла жить без этих губ. Не спряталась бы от них ни в Париже, ни в песках Ниццы, ни в холодных местных метелях. Только он один заставлял мое сердце петь и приводил за собой хороводы бабочек даже в лютый декабрьский мороз.

Кожа на моем теле ныла в предвкушении его прикосновений. Она мечтала избавиться от одежды и нарядиться в его поцелуи. Я встречала мелкой дрожью каждое его прикосновение, каждое дыхание его губ на моей коже.

Конечно же это все давно было предопределено, абсолютно ясно. Я просто ждала его всю жизнь, мое тело, моя душа узнавали и отвергали все чужое, неродное, не свое, покорно и мучительно ожидая одного-единственного – его. Как же хорошо, что я его дождалась. Как хорошо, что нашла его, опознала из десятков, тысяч других губ-рук-сердец. И как хорошо, что он – первый. Как хорошо, что мне не придется стирать, вытравливать его нежностью, его страстью следы других мужчин с моего тела, из моей души.

Он прикасался ко мне легко и бережно, словно его губы и сами превратились в легких волшебных мотыльков, щекочущих меня своими разноцветными ажурными крыльями. Я слышала, как бешено колотится его сердце, готовое выпрыгнуть, разорваться в любую секунду. Я ловила его за щеки и вглядывалась в глаза, ясные, глубокие, любящие глаза океана. Как я могла принести им боль, как могла разбить это бьющееся ради меня сердце?

– Я люблю тебя, Кэт, – сказал он, нежно целуя меня в уголки губ. – Я так тебя люблю.

Я прижалась всем телом к его горячему, током бьющему туловищу. Он открыл на секунду глаза и наблюдал за моим лицом, словно не веря ему, будто чего-то страшась. Я вцепилась в его волосы и шепотом-поцелуем призналась:

– Я люблю тебя, Марат.

И мое тело воспарило над кроватью, над этим теплым домом, над городом. У меня больше не было вопросов, не было сомнений и раздумий. Все было просто и доступно. Я, он, наша любовь, наши живущие друг другом души, наши заставляющие биться друг друга сердца. Что может быть проще? Мое тело исполняло танец в ритме танго, а душа, как в лучшие моменты жизни, распевала чудесные гимны. Я поняла, что здесь, в этой спальне, с этим мужчиной, с его и моей любовью я нашла и свою новую жизнь. Я поняла, что счастлива. И тут же умерла.