Консьержка, застывшая по стойке «смирно», быстро закивала. В этом доме жили исключительно состоятельные люди. И никто из них не расхаживал с пакетами на голове!

Он помог жене раздеться. Люба уже не плакала, но причитала. Рассказывала о своих злосчастьях, которые начались, как только ступила на родную землю, то бишь борт самолета «Аэрофлота».

По ее словам получалось, что все люди были озабочены исключительно тем, чтобы обидеть ее, Любу. Издевались! И с погодой специально подсуропили!

— Эх, разбаловалась ты, мать! — усмехнулся Антон. — Помнишь, как раньше? Ночь, метель, а ты на саночках детей в садик везешь, они сугробами покрываются… У тебя на щеках красные полоски были — от слез, которые текли и замерзали.

Антон обнял жену и по-братски поцеловал в лоб.

— Сейчас тебе ванну сделаю, или сначала коньячку?

— Параллельно. У меня там «Пало» в чемодане, но не помню в каком.

Люба нежилась в большой ванне-джакузи. Горести отступали. Антон пришел с двумя рюмками в руке, одну протянул Любе:

— Прими лекарство!

Он сел на край ванны. Вода булькала и пенилась. Люба шмыгала носом, но уже не морщилась плаксиво. Она всегда называла свои глаза — большие, карие, круглые, в обрамлении густых ресниц — коровьими. «Как у телочки», — поправлял Антон, и сердце у него замирало от нежности.

Сейчас, несчастная, голая, с мокрой головой и с глазами обиженной доброй телочки, Люба выглядела необыкновенно молодо и трогательно.

Антон снял галстук, рубашку, расстегнул брюки и спустил их вместе с трусами. Люба всегда ругала его за привычку в одно движение избавляться от штанов, трусов и носков. Но теперь она молчала, с удивлением наблюдая за мужем.

Антон залез в ванну, прилег под бок жены, обнял ее за талию.

— Ты что придумал? — сконфузилась Люба.

Последний раз они занимались любовью.., не вспомнить когда… Их отношения давно стали братскими и дружескими. То мощное влечение, какое много лет испытывали друг к другу, прошло, как все проходит в жизни. На месте эротической привязанности образовалась крепкая человеческая спайка, которую нельзя было разорвать.

Потому что нельзя прожить жизнь заново и второй раз по-настоящему врасти в другого человека. Так считали и Люба, и Антон. Оба ошибались!

— Что ты как маленький! — вяло сопротивлялась и внутренне ликовала Люба.

Антон целовал ее шею. Рука Любы скользнула вниз по его животу.

— Совсем не маленький! — признала она.

В московской квартире хозяйство вела приходящая домработница. Служба у нее была необременительной, уборка сводилась к вытиранию пыли. Антон не обедал и не ужинал дома, только пил кофе по утрам.

Сейчас они тоже могли пойти в ресторан или заказать на дом. Но решительно не хотелось никого видеть, даже официантов или доставщиков еды.

Люба и Антон ужинали крупно нарезанной собрасадой, сыром и сладким печеньем — все, что нашлось в доме. За много лет это был самый веселый и радостный ужин, просто королевский.

Они поговорили о детях, о родных. Люба рассказала о нововведениях на вилле на Майорке.

Антон в общих чертах поведал о служебных проблемах. Потом спросил:

— Почему ты все-таки примчалась? И что навезла в чемоданах?

— Детское приданое. Антон! Я очень хочу ребенка!

— Усыновить?

— Да, но родного!

— Как это родного? Наши дети, насколько я информирован…

— От детей дождешься! Это от Киры!

— Кажется, у нее будет внук? Ты собираешься украсть у подружки внука?

— Кто ж его отдаст? Внук — само собой отдельно. А Кира беременна отдельно.

— Внуком? — рассмеялся Антон.

— Очень смешно! — попеняла Люба. — Моя любимая подруга на сносях, а ты хихикаешь!

— Давай по порядку. Рассказывай все с самого начала.

— С начала я не знаю. В смысле — кто отец.

Но точно не Сережа. Не обижайся, я подумала, не ты ли…

— Дурочка! — возмутился Антон.

— Ага! — счастливо подтвердила Люба. — Значит, так! Мне позвонила Кира…

Когда она закончила речь, большую часть которой составляли упреки в собственный адрес, Антон задумчиво кивнул:

— Теперь понятно и объяснимо поведение Киры.

— Что значит «объяснимо»? — насторожилась Люба.

— Кира приходила ко мне со странной просьбой отправить ее в командировку.

— И ты отказал? — ахнула Люба.

— Сначала. А потом она заплакала.

— Кира? Плакала? Довел бедную женщину до слез? Командировки ему жалко!

— Перестань кричать! Все я сделал, как она просила.

— Куда командировка?

— В Уренгой.

— Ты! Услал мою подружку рожать на Север?

Антон, ты изверг!

— Никуда я ее не отсылал! И она не посчитала нужным мне признаться.

— Ты говоришь.., как я. Ничего не понимаю!

— Командировка липовая. В Уренгое Киры нет.

— А где есть?

— Откуда мне знать? Меня используют втемную и еще претензии предъявляют!

Люба почувствовала, как благостное настроение, что царило после любовных забав в джакузи, начинает улетучиваться. Ей стало очень обидно. Ресницы задрожали, на глаза навернулись слезы. Вызвать их было очень легко — только припомнить события прошедших суток.

— Ты меня не любишь! — всхлипнула она.

— Я тебя очень люблю! — возразил Антон.

— Ты говоришь как пионер!

— Какой пионер?

— На линейке в школе, — вспомнила Люба детство. — Пионер, к делу защиты Родины будь готов!

Всегда готов! А сам…

— Не плачь, пожалуйста!

— Ведь я все видела! Видела! Мне какая-то сволочь видеокассету прислала!

Антон потемнел лицом. Встал, хотел подойти к жене, обнять, но не решился, остался на месте.

— Про кассету я знаю, — сквозь зубы проговорил он. — И я очень тебе.., у меня слов нет, как я благодарен тебе, что не подняла скандал. И я даже не могу попросить прощения, потому что…

— Ты и дальше? И сейчас?

— Нет! Люба, если человеку загоняют нож под ребро, просить прощения за маленький нечаянный порез по меньшей мере подло. Я подлец. Но это был маленький порез! Я очень тебя люблю!

По-настоящему! Давно! Всегда!

— Вот брошу тебя, бандита с ножом! Тогда узнаешь!

— Пожалуйста, не бросай меня! — испугался Антон. — Ведь эта хрень, и с кассетой, давно была, года три?

— Три с половиной. Каждую ночь мне снится!

Я тебя ненавижу половиной души, а другая половина… Чтоб она сгорела!

— Любочка!

И тут Антон совершил то, чего не делал никогда в жизни, да и предположить за ним, человеком далеко не романтическим и в эмоциях сдержанным, было нельзя. Он подошел к жене, встал перед ней на колени:

— Любочка, прости меня! Я люблю тебя больше жизни!

— Как в кино, — пробормотала Люба, у нее вмиг исчезли слезы. — И больше бизнеса? — допытывалась она.

— Больше, — ответил Антон не без секундного раздумывания.

— Дашь клятву?

— Ни с кем и никогда!

— Нет, поклянись, что ты со мной будешь исполнять супружеские обязанности два раза в неделю!

— И ты больше не уедешь? — обрадованно спросил Антон.

— Не по телефону же мы будем!

Он опустил голову ей на колени, облегченно вздохнул. Запустил руки под ее халат, сжал бедра:

— Какая ты красивая! Сегодня и вообще. Ты меня с ума сводишь!

Прежде их интимные утехи происходили исключительно в спальне и при погашенном свете, Отклонения Люба рассматривала как извращения.

Теперь же, после джакузи, они использовали не по назначению кухню. «Извращения», как заключила Люба, могут быть весьма приятны.

Утром она проснулась с улыбкой на губах. Такое случалось с ней всего несколько раз в жизни — когда начинаешь улыбаться и радоваться, еще не проснувшись окончательно. И первая твоя мысль: вчера произошло что-то невыразимо прекрасное.

Так было, когда Антошка объяснился в любви и предложил немедленно жениться, так было после рождения дочери и сына, так было.., все! Остальное — мелкие радости, вроде покупки первого шкафа или первого кольца с бриллиантом.