Совет
Поскольку власти
во власти власти,
скажите: «Здрасьте», —
и не вылазьте!
«Пытаюсь вникнуть в существо…»
Пытаюсь вникнуть в существо
задачи этакого рода:
как уничтожить воровство,
не уничтоживши народа?
«То ли у них, ребята, этакая харизма…»
То ли у них, ребята, этакая харизма,
то ли в башках дуплисто у пресловутой братии:
глянешь на демократа — хочется коммунизма,
глянешь на коммуниста — хочется демократии.
«К бритым ли прибиться мне или к седым?»
К бритым ли прибиться мне или к седым?
Как теперь вести себя и при ком?
Не хватало глупости быть молодым —
не хватает мудрости стать стариком.
«Заходя во храм со свитою…»
Заходя во храм со свитою,
в колокольном звоне плавая,
что ж вы все такие сытые,
если все такие правые?
Цензура
Вопрошал Пилат Христа:
«Что есть истина?»
Дальше — пропуск в три листа,
что естественно.
Отцы и дети
Ты, распятый в терновом своём венце
за чужие грехи и горе,
да о том ли Ты говорил Отце,
что младенчика жёг в Гоморре?
«Я похож на кирпич…»
Я похож на кирпич
из какого-то зданья —
он его очертанья
пытался постичь.
«Ни бабок не срубя…»
Ни бабок не срубя,
ни почестей, ни вилл,
всю жизнь искал себя.
Нашёл — и удавил.
Завещание
Во лжи и фальши
иного дня
живите дальше,
но без меня.
II. Из сборника «Чёртова сова» (2004)
«Ты перед тем, как вешаться, сперва…»
Ты перед тем, как вешаться, сперва
поговори (живём-то однова!) —
и выйдет, что ни в чём ты, если честно,
не виноват — планида такова…
За то, что жив, спасибо вам, слова,
слова, слова, а совесть бессловесна —
молчит и смотрит, чёртова сова!
Скажи, что ты жива…
«Прав Ты, о Господи, трижды прав…»
Прав Ты, о Господи, трижды прав
в этом обвале бед,
но разреши обратиться в прах —
сил моих больше нет.
Прав Ты, и кара Твоя проста:
в белый смертельный сплав
слиты время лёгких растрат
и время тяжких расплат.
Трижды прав Ты, но в муке дня,
который там, впереди,
Господи, убивая меня,
любимую пощади!
Пруд. Зима
В глубоком чёрном льду
ветвистые расколы
прозрачно-известковы,
и я по ним иду.
А было — шли вдвоём,
ещё живые оба,
и завитком сугроба
кончался водоём.
«Скорлупка бигуди…»
Скорлупка бигуди.
Пылятся кружева.
Послушай, разбуди,
скажи, что ты жива.
Такой подробный бред —
до складочки по шву.
И пачка сигарет
лежит — как наяву.
«Вот и осень с позолотцей…»
Вот и осень с позолотцей.
Всюду тонкий запах тленья.
Крашу крестик, правлю тризну,
разговариваю с твердью.
Самому ещё придётся
отвечать за преступленье,
именуемое жизнью
и караемое смертью.
«Ах, какого защитника дал тебе добрый Господь!»
Ах, какого защитника дал тебе добрый Господь!
В беспощадные ночи, когда подбиваешь итоги,
вновь приходит на помощь весёлая сильная плоть,
и убийца по имени совесть уходит с дороги.
Но когда твою плоть на глазах твоих скормят земле
и шагнёт к тебе совесть с застывшей усмешкой безумца,
ты ещё затоскуешь, дружок, о кипящей смоле,
раскалённых щипцах и зазубренных тяжких трезубцах.
«Над рекой, над кручей яра…»
Над рекой, над кручей яра,
начиная клокотать,
шла гроза — как Божья кара
или Божья благодать.
Полыхая белокрыло,
шла по сутолоке вод —
и уже не важно было:
воскресит или убьёт.
