В их первый день в Стамбуле сэр Уильям отправил всех троих в парикмахерскую.

– Вы, мальчики, похожи на дикарей, – сказал он тогда, – да и Анна не лучше.

– Наша мама всегда мыла и стригла нам волосы, – ответил Франческо. – Анне она завязывала волосы на макушке лентой, чтобы не жарко было шее.

– Я и не думаю, что вы всегда были растрепами, – сказал сэр Уильям. – Но вам действительно пора помыть голову и, пожалуй, немного подстричь волосы. Какая длина вам больше нравится – это ваше дело, однако подравнять немного нужно.

Но после этого прошла уже неделя, и волосы Гасси, хотя и чистые, выглядели по-старому. Франческо с помощью мокрой расчески постарался пригладить их.

– Теперь все должны умыться и помыть руки, – сказал Франческо. – Мы проследим с лестницы, и когда тетя выйдет из кухни с едой, мы спустимся вниз.

Сесил осмотрел детей в поисках чего-нибудь, на чем можно было бы сорвать злость. Но он ничего не мог высмотреть.

По сравнению с обычными английскими детьми они были бледными, а перенесенные несчастья оставили на их лицах большие темные круги под глазами. Потом он обратил внимание на волосы Гасси. Мокрая расческа не только заставила их лежать более опрятно, но и раскрыла их истинную длину. Если и было что-то, что дядя Сесил просто ненавидел, так это мальчиков с длинными волосами.

– Огастес, тебе пора стричься, – сказал он. – Ты можешь сделать это сегодня днем.

Гасси сразу же забыл, о чем они договорились в спальне.

– Постричься! Постричься! Постричься! – почти закричал он. – Все говорят о стрижке. Я неделю назад стригся в Стамбуле.

Мейбл в это время раскладывала кусочки рыбного пирога по тарелкам и стояла спиной к столу, но даже так она почувствовала, что нужно срочно отвлечь Сесила, пока он не вышел из себя.

– Не волнуйся, дорогой, – сказала она Сесилу. – Я прослежу, чтобы Гасси сходил в парикмахерскую. – Потом, пока Гасси не успел еще ничего сказать, она добавила:

– Мальчики, вы не поможете мне расставить тарелки?

Франческо видел, как Гасси хочется продолжить спор, поэтому, когда он ставил тарелку с рыбным пирогом перед дядей, он спросил:

– А сколько в Англии стоит стрижка?

– Довольно дорого, – ответил Сесил. – Наверно, пенсов двадцать пять. Теперь все стоит слишком дорого.

Это заставило Гасси замолчать. Двадцать пять пенсов —это побольше, чем те десять. Только бы тетя не пошла с ними, тогда они найдут способ сохранить деньги.

Они проголодались и каким-то образом умудрились съесть весь рыбный пирог, хотя всем им – привыкшим к сезонным блюдам – он был просто противен. После рыбного пирога тетя Мейбл подала то, что она сама называла летний пудинг. Он готовился из хлеба и черной смородины, и хотя, как позже убедились дети, этот пудинг был невкусным, он помог забить вкус пирога. После обеда Сесил залез рукой в карман, достал деньги и протянул их Франческо.

– Здесь двадцать пять пенсов, но постричься можно и за двадцать, и тогда принесите мне сдачу. Смотрите, чтобы стрижка была действительно короткой, а то сейчас Огастес похож скорее на девочку, а я денег не печатаю, чтобы раз в неделю тратить их на парикмахерскую.

К счастью, Мейбл и не собиралась идти с детьми в парикмахерскую. Она объяснила им дорогу и потом обратила свое взволнованное мышиное лицо к Франческо.

– Я доверяю тебе, дорогой. Проследи, чтобы Гасси постригся коротко. Вы же не хотите огорчить дядю?

Гасси еле дождался, пока они остались одни:

– А я хочу огорчить дядю. Я не буду стричься! Кристоферу нравилась моя прическа, и Ольге нравилась, и, мне кажется, Жардеку с Бабкой тоже – по крайней мере, они никогда ничего не говорили по этому поводу. Если кто-то попытается постричь меня, я убегу.

Франческо и Анна знали, что, когда Гасси злился, он говорил все громче и громче, пока не переходил на крик.

– Ты же знаешь, что мы не можем пойти в парикмахерскую, – сказал Франческо. – Эти двадцать пять пенсов пойдут на туфельки Анне.

– А что скажет дядя? – потребовал ответа Гасси.

– Этого я не знаю, – признал Франческо. – Но мы все расскажем Уолли, и он что-нибудь придумает.

Уолли уже сидел и ждал их, когда ребята пришли. На сей раз мальчик был без велосипеда. Он был так рад их видеть, что вскочил и бросился им навстречу.

– Вот вы где! Ну, пошли к лотку моей мамы. Я рассказал ей, как Анна потеряла свои туфельки при землетрясении, и она очень заинтересовалась. Она сказала, что читала про вас в газете, что ваши родители погибли и все такое. Мама хотела помочь вам купить туфельки. Расскажите мне про землетрясение.

Франческо не хотел волновать Гасси и Анну, поэтому он сказал:

– Я тебе потом как-нибудь расскажу, а сейчас нам надо придумать, как постричь Гасси, не тратя на это денег.

– Понимаешь, – объяснила Анна, – дядя Сесил дал нам двадцать пять пенсов на стрижку, но нам нужны деньги на туфельки.

Гасси схватил Уолли за рукав.

– Я не хочу стричься. Мне и так нравятся мои волосы. И вообще, мне не нравится дядя и я не собираюсь угождать ему.

Уолли не знал, как отнесется его мама ко всей этой истории со стрижкой. Она может решить, что использовать деньги на другие цели нехорошо. Поэтому он просто ответил:

– Мы спросим маму. Она что-нибудь придумает.

Мама Уолли ждала их за лотком. Ее звали миссис Уолл. Детям она сразу понравилась. У нее, как и Уолли, были рыжие волосы, и, хотя она и не была старой, ее полная фигура напоминала о доброте и уюте. После Бабки они еще не встречали ни одного такого человека, и сейчас особенно остро осознали свою потерю.

– Вот они, – гордо объявил Уолли, как если бы он представлял трех телезвезд.

Мама Уолли увидела бледные лица с темными кругами под глазами, и ей стало очень жалко детей. Она приблизила к себе Анну и крепко обняла ее.

– Так это ты хочешь учиться танцевать?

Для Анны это было уже слишком. Когда-то ее так же обнимала Бабка. С тех пор как сэр Уильям стал присматривать за ними, дети старались не думать о вещах, напоминавших им о маленьком домике, который исчез с лица земли. И в основном им это удавалось. Они прятали свои воспоминания за другими мыслями. А теперь одним только объятием мама Уолли все это вернула. Как будто прорвало дамбу. Все несчастья, обрушившиеся на них, словно вырвались на поверхность. Сначала заплакала Анна, потом Гасси, а следом и Франческо. Мама Уолли верила в волшебную силу слез.

– Правильно, правильно, – сказала она спокойным, мягким голосом. – Не надо все держать в себе. – Затем поверх их голов она обратилась к Уолли:

– Собери лоток, дорогой, и мы пойдем домой, а там я всем сделаю по отличной чашечке чая. Нет ничего лучше чая, когда тебе грустно.

Дети плакали долго, уж очень много невыплаканных слез накопилось за это время. Но когда они уже стали икать сквозь рыдания, мама Уолли сказала:

– А теперь умойтесь и пойдем. Уолли уже уложил все в коляску.

До сих пор детям не приходило в голову задуматься о том, как мама Уолли привозила все вещи к лотку. Они видели, как устанавливали лотки, и думали, что вечером кто-то приходит и помогает отвезти все корзины и коробки. Или, может быть, приезжает мальчик на осле. Но коляска – это что-то новенькое.

– А почему вы возите вещи в коляске? – спросил Гасси гнусавым после слез голосом.

Мама Уолли засмеялась.

– Вы бы никогда не подумали, но это коляска Уолли. Его папа хотел продать ее, когда Уолли подрос, но у меня было такое ощущение, что она нам еще пригодится, и она пригодилась.

– Знаете, мой папа был водителем грузовика, – объяснил Уолли, – и попал в аварию. Теперь он не может работать, поэтому мама и держит лоток, а коляска пригодилась как раз для перевозки товаров.

– Уолли всегда после школы приходит, чтобы отвезти коляску домой. Он никогда не забывает об этом, – с гордостью сказала мама Уолли.

Помогая Уолли везти коляску, мальчики по дороге рассказывали о своих злоключениях.