Долго еще волновались матросы. «Будь у нас оружие, черта с два дали бы свезти товарища», — говорили они.

О новом выступлении матросов командование учебного отряда доложило в морское министерство.

В пятницу в Ревель пожаловал морской министр, вице-адмирал Бирилев. В тот же день он назначил смотр учебно-артиллерийскому отряду. Приняв рапорт командира флагманского корабля, адмирал молодцевато обратился к команде:

— Азовцы! Ваше судно — георгиевское. В пятом году вы удостоились похвалы его императорского величества и лобзания руки ее величества императрицы Александры Федоровны.

Сделав паузу, министр продолжал:

— Ныне внутренний враг становится все нахальней и наглее. Нужны надежные силы, и я верю, что вы будете верными присяге и военному долгу. Да здравствуют батюшка царь и матушка Русь! Ур-ра-а!..

Матросы молчали. Лишь побледневшие офицеры ответили на приветствие.

Лобадин, стоявший в первой шеренге канониров, ясно видел, как лицо Бирилева побагровело, перекосилось от злости. Теряя самообладание, адмирал подбежал к строю. Он в упор посмотрел на артиллерийского квартирмейстера. Выдерживая взгляд холодных глаз министра, Лобадин думал: «А ребята — молодцы, встретили как надо!.. Ишь как бородой-то трясет, двуглавые орлы того и гляди с погон слетят!..»

— Кто тут стоит? Русские люди? — неистовствовал адмирал. — Да здравствует русский народ! Ур-а-а!..

Лобадин молчал. Молчали и матросы.

Вице-адмирал окончательно вышел из себя. Не попрощавшись с командой, он поспешил к парадному трапу и отбыл на берег.

Вечером, после совещания у губернатора, министр приказал вывести из Ревельской бухты все военные корабли.

На следующее утро учебно-артиллерийский отряд взял курс на Папон-вик — пустынную бухту в сорока милях к востоку от города. В Ревеле временно осталась только «Рига», проводившая стрельбы.

После работы группа парней с завода «Вольта» через кладбище Каламая направилась к морю. Весело переговариваясь, молодые рабочие разделись и улеглись на берегу.

— Что-то Оскар запаздывает, — озабоченно заметил Тамберг. — Не случилось ли чего?

— Будем надеяться на лучшее, — успокоил Альтдорф. — Дорога до нас неблизкая, да и дел у Оскара много.

— Может быть, начнем без него? — помолчав, предложил Тамберг. — Прошлый раз Оскар показал приемы метания бомб.

— Послушайте, а не изготовить ли нам бомбы самим? — предложил Бауэр.

— Мысль хорошая, — поддержал Тамберг. — Придет Оскар — обсудим. А пока приступим к тренировке.

Дружинники с интересом стали наблюдать, как Тамберг закурил, поднял голыш, попробовал, удобно ли его держать в руке.

— Это бомба. Вот здесь у нее торчит фитиль. — Тамберг показал на белое пятнышко, вкрапленное в черном камне. — Мы должны напасть, скажем, на отряд полицейских. Подбираемся к нему сзади.

Тут Тамберг, пригибаясь, добежал до большого валуна, торчащего у самой воды, и спрятался за ним. Сделав глубокую затяжку, он левой рукой вынул папиросу изо рта.

— Смотрите. Вот как надо поджечь фитиль. Как только он зашипит — кидай бомбу прямо в фараонов! — Тамберг метнул камень через валун. — Бросил — и тут же прячься за укрытие, чтобы осколки не достали… Среди врагов паника, падают раненые. Мы выбегаем из засады с револьверами наготове. Командуем: «Сдавайтесь! Руки вверх!»

— И захватываем оружие! — вскочил Бауэр.

Появился запыхавшийся Оскар Минес.

— Простите, что запоздал. Дела неожиданные нахлынули… А вы, я вижу, зря время не теряете. Молодцы!

Он быстро разделся и подсел к товарищам. На его правой ноге выше колена ребята увидели большой рубец, а на предплечье — след еще одного ранения. Дружинники заговорили между собой по-эстонски.

— Это они о твоих шрамах, — сказал Тамберг Оскару. — Называют геройским парнем. Расскажи, где тебя ранили?

— Да какое тут геройство, — смущаясь, ответил Оскар. — Когда выполняешь поручение партии, о себе не думаешь. Ногу мне казак пикой пометил, а сюда жандарм стрелял на вокзале… Не завидуйте, и вам может перепасть такое угощение. От него не откажешься… Теперь поговорим о деле… — Оскар передохнул.

— Ночью восстал Свеаборг!

— Как, уже? — воскликнул Тамберг.

— Да, я только что получил сообщение — и прямо к вам.

Долго все молчали. Первым заговорил Тамберг:

— Но ведь так рано не предполагалось. Верны ли сведения?

— В том, что Свеаборг восстал, у меня сомнений пет. Подробностей не знаю, но долг обязывает нас поддержать тех, кто сейчас борется там. Вам, наверное, уже известно, что учебная эскадра ушла в Папон-вик?

Дружинники молча кивнули головами.

— Представляете, как это усложняет нашу задачу? — продолжал Оскар. — Ревельская военная организация вынуждена на ходу перестраиваться, менять план действий. На вашу дружину возлагается многое. С сего часа она должна быть в полной боевой готовности. Вам поручается установить постоянное наблюдение за рейдом. Как только появится крейсер с красным флагом, дайте условный знак — заводской гудок. Это послужит сигналом для остальных боевых дружин: «Бросайте работу, за оружие!». Рабочих поддержат батарейцы. Постарайтесь увлечь за собой пехотинцев. С крейсера мы высадим десант. Если понадобится, обстреляем губернаторский дом, казармы. Все понятно?

— Все… А как насчет бомб? — спохватился Тамберг.

— Должен огорчить: ручных бомб изготовить не успели.

— Мы решили сами бомбы сделать!

— Это рискованно… — задумался Оскар. — Но время не терпит. Давайте попробуем! Тем более специалист по этой части у нас есть, он свяжется с вами. Динамит тоже. Оболочки изготовить вам, металлистам, несложно. Главное — умело снарядить бомбу. Фитильная безопасней ударной. Вот за нее и возьмитесь.

— Согласны, — за всех ответил Тамберг. — Желаем удачи на крейсере! Передавай от нас привет матросам.

— Спасибо, друзья, передам. Непременно передам!

В окаймленную вековым сосновым бором бухту Папон-вик вошел однопалубный, с высокой трубой и узорчатыми бронзовыми украшениями на носу небольшой корабль. Минный крейсер «Абрек» возвратился из Ревеля, куда он ходил за провизией для учебно-артиллерийского отряда. «Абрек» бросил якорь неподалеку от «Воеводы». Поднятая крейсером волна улеглась, и от его борта отвалил к флагману катер с артельщиками.

Закатный пожар опалил распластанные над горизонтом редкие облака. Края их почернели, словно обуглились. Финский залив накрыла ночь, безветренная, звездная, на редкость для Балтики теплая. Загорелись корабельные сигнальные огни — на миноносцах, приютившихся у западного берега бухты, за лесистым островком; на минных крейсерах, находившихся недалеко от миноносцев; на крейсере «Память Азова», стоявшем мористее и ближе к противоположному восточному берегу.

Перед сном отец Клавдий вышел на верхнюю палубу. Он медленно прогуливался на шканцах, видимо кого-то поджидая. Вот от кормовой надстройки отделилась фигура:

— Батюшка!

— Кто это?

— Тильман.

— Слушаю, сын мой.

— Прошу предупредить господина капитана второго ранга Мазурова, — зашептал Тильман почти в самое ухо священника, — что я хочу прийти сегодня в час ночи к нему в каюту. Очень важное дело.

— Передам твою просьбу. Иди с богом.

Тильман скрылся так же бесшумно, как и появился.

Отец Клавдий еще немного постоял и, вздыхая, побрел к каюте старшего офицера. «Вот ведь немец, колонист из Бессарабии, — размышлял он о Тильмане, — а службу царю несет верно, не чета иным нашим, православным…».

Тесное таранное помещение, находившееся в носовой части жилой палубы, куда не только офицеры, но и кондуктора обычно не заглядывали, было заполнено матросами. Шло собрание корабельной большевистской организации. Оно началось сразу после отбоя. Председательствовал Лобадин. Рядом с ним сидел Оскар Минес, одетый в матросскую форму, в бескозырке с ленточкой учебно-артиллерийского отряда. Он только что тайно прибыл на крейсер с «Абрека», вместе с артельщиками, доставившими провизию. Обсуждалась полученная Гавриловым телеграмма о восстании в Свеаборге.