Не прошло и десяти минут, как Лосев, минуя еще безлюдную жилую палубу, юркнул к Давыдову. Там его уже ждали Лавриненко и Ершов. Заговорщики условились о едином плане действий. Главной силой мятежа должны стать матросы переменного состава, возглавляемые кондукторами.

Что же произошло на «Риге»? С утра она заняла позицию против острова Карлос. На ходовом мостике стояла группа офицеров во главе с командиром корабля капитаном 2-го ранга Герасимовым. С высокой палубы в бинокли были видны расставленные на острове щиты. По ним слушатели офицерских артиллерийских классов должны провести практические стрельбы. После учений кораблю надлежало покинуть Ревель и прибыть в Папон-вик.

В разгар стрельб Герасимову был вручен пакет с грифом: «Совершенно секретно». Командир удалился в рубку и вскрыл конверт. В письме сообщалось о событиях на «Памяти Азова» и предлагалось отвести «Ригу» к острову Нарген, где и ждать дальнейших распоряжений.

— Прекратить огонь! — приказал Герасимов, выйдя на мостик. — Послать паровой катер за матросами охранительной цепи.

Едва «Рига» встала у Наргена на якорь, как из города поступило новое предписание: во избежание встречи с мятежным крейсером немедленно уходить в Либаву[3] На «Риге» начали поднимать якорь. В это время вахтенный доложил:

— Вижу «Память Азова»!

Заметили крейсер и матросы. Они знали о восстании в Свеаборге, но о том, что произошло на «Памяти Азова», понятия не имели.

В это время «Рига» зашла за Нарген, и остров закрыл собою крейсер. Учебный корабль развил предельную скорость — девятнадцать узлов. Крейсер «Память Азова» мог давать семнадцать узлов. На свое преимущество в ходе и надеялся Герасимов. Он не ошибся: «Рига» уже прошла Нарген, а крейсера еще не было видно.

— Слава богу, кажется, ушли! — вздохнул Герасимов.

— Теперь от своих смутьянов нужно уйти, — многозначительно проговорил старший офицер Ковалевский.

— Вы правы, лейтенант. Предупредите господ офицеров, чтобы они и гардемарины[4] настороже были.

— Слушаюсь.

Ковалевский ушел, но вскоре вернулся.

— Беда надвигается. Боцман Усачев доложил: матросы догадываются, что на «Памяти Азова» восстание. Команда решила после ужина встать во фронт и спросить вас, куда идет корабль. На борту, как говорит боцман, действует подпольная организация. Он уверяет, что сейчас матросы не скрывают ее, вслух называют социал-демократической партией.

— Это все ревельская стоянка наделала! — в сердцах сказал Герасимов. — Может быть, боцман и преувеличивает опасность, но меры принять нужно. И самым экстренным образом.

Сразу после ужина матросы собрались на баке и потребовали командира. Вместо него явился старший офицер Ковалевский. В настороженной тишине матросы услышали:

— На крейсере «Память Азова» бунт. По приказанию начальства «Рига» идет в Либаву. Предлагаю разойтись!

Лейтенант повернулся и пошел в кают-компанию.

Матросы стояли как вкопанные. Молчание нарушил Сергей Полянский:

— Наш долг, товарищи, поддержать Свеаборг и азовцев. Нужно немедля захватить корабль и идти на соединение с крейсером.

— Правильно…

— К винтовкам!

Несколько десятков матросов бросились к командирскому мостику, на ходу заряжая винтовки. Другая группа устремилась было к кают-компании. Но офицеры опередили. Вместе с гардемаринами и кондукторами они напали на матросов, не успевших как следует вооружиться. Революционное выступление на «Риге» было подавлено.

Крейсер «Память Азова» остался в одиночестве.

Во вторник 18 июля около четырех часов утра в Гельсингфорс, в штаб-квартиру Военно-боевого центра, явился артиллерийский подпоручик Емельянов. Все, кто был в комнате, окружили его.

— Наконец-то!

— Мы уже начали беспокоиться!

— Извините, но раньше выбраться никак не мог.

— Знаем, что началось, — взяв под руку Емельянова, сказал Анатолий. — Просим доложить, Аркадий Петрович, что у вас в крепости происходит.

Сразу стало тихо.

— Началось это в минной роте. Ее в полном составе арестовали. Коменданту крепости сообщили, что Свеаборг собираются захватить матросы Балтийской эскадры. Якобы они намереваются высадить в крепости десант и нас, артиллеристов, присоединить к себе. Вот генерал Лайминг и надумал начать ставить мины. Минеры отказались. Комендант вызвал пехотинцев, и, угрожая расстрелом, всю роту загнали в казармы. Целые сутки ни есть, ни пить им не давали. О случившемся узнали артиллеристы. Они бросились на выручку, но охрана их отогнала. Среди солдат крепости начались собрания, митинги.

Мы как могли сдерживали негодование людей, разъясняли бесцельность преждевременного выступления, но эсеровские петухи подливали масло в огонь. Их козыри — готовность к восстанию Кронштадта и броненосцев. А тут пошел слух, что начальство собирается разоружить солдат. Сегодня ночью все три роты артиллеристов, что расположены на Лагерном острове, захватили оружие, имущество. Сделав несколько сигнальных залпов в воздух, переправились на Михайловский остров. Его гарнизон с радостью присоединился к восставшим. Вместе с подпоручиком Коханским я принял командование над революционным фортом.

— Михайловский форт в боевой готовности. К батареям шестидюймовых пушек и одиннадцатидюймовых мортир подвезены снаряды. В артиллерийском манеже захвачены двадцать пулеметов. Сегодня предполагаем занять другие острова и начать обстрел Комендантского острова, чтобы вынудить командование крепости сдаться. Настроение артиллеристов превосходное, — закончил доклад Емельянов.

Военно-боевой центр принял решение возглавить восстание. Емельянов поспешил на Михайловский остров.

Представителю финской Красной гвардии была передана просьба: всеми средствами парализовать железную дорогу, чтобы помешать переброске в Гельсингфорс правительственных войск; поддержать начавшуюся всеобщую забастовку финских рабочих; с оружием прийти на помощь свеаборжцам.

Давно перевалило за полночь, а Михайловский остров не спал. У батарей настороженно ходили часовые. Около здания канцелярии собрался почти весь гарнизон форта и прибывшие с Лагерного. Солдаты сидели или полулежали группами, что-то обсуждали. Время от времени возникала песня. Ее пели вполголоса, проникновенно, так же, как где-нибудь на Волге или в лесной вологодской глуши. Видно, повелось у русских людей: в какие бы края ни занесло их, в какие бы тяжелые условия ни ставила судьба, песня родной сторонушки всегда и всюду скрашивала житье-бытье, помогала в ратном деле, объединяла, когда нужно было что-то сделать сообща, всем миром.

Вдруг со стороны пристани донесся окрик часового:

— Кто гребет?

Тишина. Возможно, часовому показалось? Ничего удивительного: нервы напряжены, ведь он впервые охраняет революционный форт.

И снова голос на пристани:

— Стой!

В ответ еле слышно донеслось:

— Наляг!

Ночь осветилась вспышкой, прозвучал предостерегающий выстрел часового. На берегу замелькали белые солдатские рубашки.

— Наляг! Мать вашу!..

С острова дали несколько выстрелов.

К берегу приткнулась лодка. Из нее выпрыгнуло несколько человек. Спрятались за камнями. В лодке остались двое. Один из них разразился такой бранью, что все узнали артиллерийского полковника Нотара.

— Эй, сволочи! — гремел его голос. — Живо несите меня в лазарет! Мерзавцы, ногу прострелили.

Полковника подхватили и понесли.

— Ужо будет вам на орехи! — не унимался он.

— Да замолчи, кровопивец!

— Пил вашу кровь и буду пить! Под расстрел всех отправлю, на виселицу!

— Он оскорбляет, а мы неси?

— Бросай его — и все тут!

— Я вам брошу!.. — И снова мат.