Выходит…

Хватаю со стола отверточку и варварски, двумя движениями, выворачиваю камень из оправы.

— Дай лупу! — кричу Тишайшему, стараясь перекрыть громко звучащую музыку.

— Ты чего удумал?

— Потом!

Хватаю восьмикратную лупу и начинаю тщательно изучать все грани камня…

Последовательно, одну за одной…

Помнится, у царя Соломона на перстне была гравировка: когда он печаловался, изречение его веселило, когда непомерно радовался — навевало грусть. По преданию, там было вырезано: «Все пройдет. И — это пройдет».

Ни-че-го. На этом многодрагоценном бульнике графа Орлова — или кого там? — ни-че-го. Ничегошеньки. Ни строчки, ни буквы, ни символа…

Поднимаю глаза на Тишайшего:

— Улетели гулюшки, нам остались — фигушки… Слушай, Михалыч! А информацию на кристаллы записывают?

— Ты имеешь в виду «жидкие кристаллы»?

— Михалыч, сдается мне, отец неспроста подарил мне сей «булыжник». За день до кончины. По крайней мере, не только из любви к семейным реликвиям! Он был очень собранным и последовательным человеком, и если уже и сгрузил в мою голову что-то, то сделал это!

— Погоди-погоди…

Михалыч взял рубин, полюбовался блистающими в нем искорками…

— Ага, — глубокомысленно заключил он. — Рубин. Насколько я помню, вот этот шелковистый блеск приобретается данным кристаллом наличием в нем хрома. И чем больше металла в кристалле, тем он более густо окрашен, тем он дороже… Этот — дорогой, ты приценивался?..

— Четверть «лимона».

— Чего?

— «Зелени».

— Мама родная…

— Михалыч, прекрати! На него можно записать какую-нибудь информацию?

— А как же! Если металл есть… Только совсем немного. Несколько байтов.

— А как считать?!

— Так же, как и записывали. Лазерным лучиком.

— Так читай!

Михалыч манипулирует с лазерным устройством…

— Есть!

— Ну и что там?!

«Incipit Vita Nova», — пишет он на листе бумаги. «Начинается новая жизнь».

«Новая жизнь» — название произведения Данте Алигьери, в котором он прославляет свою возлюбленную Беатриче… Сонеты оттуда отец помнил наизусть — с моей матерью он познакомился как раз на каком-то литературном вечере в публичной библиотеке, посвященном «Божественной комедии» Алигьери… Но этого никто вообще не знал, кроме меня… Я — тупой! Потому отец и подстраховался, загрузив эти слова в камень.

Михалыч вводит строчку в компьютер…

— Ну? — шепотом спрашиваю я Тишайшего…

— Идентификация. Полная.

— Грузи!

— Есть.

На экране появляется набор файлов. Компьютер сам уже обработал информацию и отправил запросы во все банки, корпорации и теперь предоставил полный список.

Начинаю выборочный просмотр…

…И чувствую, как сердце падает куда-то глубоко. Да… Такого размаха я не ожидал… Просматриваю цифры… Читаю название известнейших банков и корпораций… Это называется одним словом: могущество.

И еще — немного грустно…

Мужчина застыл, впившись взглядом в экран. Он предполагал многое, но здесь… Петр Юрьевич Дорохов был финансовый гений. Самой высокой пробы. Кто бы мог подумать из этих говенных шизодемократов, что скромный директор НПО «Вымпел-24» управляет такими капиталами и фактически является хозяином корпораций, чьи названия давно стали за рубежом символом надежности, стабильности и процветания.

Бран чувствовал, как стало трудно дышать. Защемило сердце… Только этого еще не хватало…

И вдруг экран замигал и стал гаснуть… Вместо рядов цифр и букв — безличная, мерцающая зеленоватым заставка…

— Что это?! — рявкнул он на Горина.

— Потеря информации!

— Что?!

— Потеря. Если в течение пяти минут они не найдут нужное слово, код самоуничтожится и информация будет потеряна. Навсегда.

Мужчина бросил взгляд на телеэкран, на котором проецировалась комната, в какой работали программист и Дорохов. Девушка с отсутствующим видом сидела на стуле, а двое мужчин растерянно таращились на то, что происходило на мониторе…

Бран почувствовал, как помутнело в глазах. Схватил щуплого Валериана за шиворот, сдернул со стула:

— Быстро! Туда! Со мной!

Коридоры они прошли за какую-то минуту. Распахнули дверь в блок. Первое, что почувствовал мужчина, — это касание отточенного, как бритва, лезвия к шее.

И — услышал голос Дорохова:

— Одно движение — и ты мертв! На этот раз — вза-прав-ду! Ты продал всех, Кришна…

— Зачем тебе было это нужно, Кришна?

— В этом мире все очень сложно, Сережа…

— В этом мире все просто! Честь — дороже! Или люди, или деньги! Деньги для тебя стали живыми, а люди — «куклами», вот и вся философия, и вся сложность…

Кришна с Валерианом влетели так стремительно, что охранники приотстали; один — возник на пороге, замешкался, озадаченный, Михалыч одним движением вытолкнул его из комнаты, закрыл массивную, как в бомбоубежищах, дверь, задраил ее кронштейнами…

— Ты был обязан выполнить то, что тебе назначено, я — то что назначено мне! — спокойно констатирует Решетов.

Отточенный, как бритва, тесачок, коим Тишайший зачищал контакты, от его шеи я убрал.

— Кришна, прекрати мести пургу! Я все-таки банкир, а не бухгалтер! И два плюс два еще складываю! Михалыч!

— Да?

— Ты в курсе, где тут что? В смысле — камеры видеонаблюдения и аудиопрослушивания?

— А как же! Не первый день здесь сидим!

— Вырубай к едрене фене! У нас с товарищем конфиданс будет! Полный!

— Минутное дело… — Тишайший ковырнул в нужных местах стену и одним ударом тесака перерубил коммуникации…

— Чего важного не задень…

— Поучи отца строгаться…

Подаю Решетову трубку аппарата связи:

— Сообщи своим псам, что ты жив, в добром здравии и собираешься дожить до победы мировой революции… А то им, чего доброго, придет в голову брать нашу халупу штурмом; тогда «царства свободы» тебе уже не видать, как морского дна!

Уразумел?

— Хм…

— Или, оставшись сиротами, эти замковые сторожевые начнут искать себе другие приоритеты…

Похоже, вторая перспектива озадачила Решето ва куда больше. Он снял трубку:

— Приоритет Бран вызывает приоритет Кербер.

— Кербер слушает Брана.

— Со мной все в порядке. Мы тут побеседуем. В течение сорока пяти минут никаких действий не предпринимать. Ждать распоряжений. Усилить охрану объекта.

Приказ понятен?

— Да.

— Действуйте.

— Есть.

— Коротко и ясно. В этом матюгальнике — никаких сюрпризов? — спрашиваю Михалыча, кивая на аппарат связи.

— А щас глянем, — бодро отозвался тот, в момент отвинтил три крепежных винта, с минуту изучал внутренности. — Нет. Можно беседовать, как в чистом поле. В грозу.

— Так и будем. Продолжим, Константин Кириллович? Мы говорили о цифрах…

— Ну и что ты сложил?

— Картинку.

— Интересно…

— Ты работал у отца. В чем вы не сошлись — не знаю, но разрыв ваш пришелся на девяностый — девяносто первый, это я помню… По-видимому, ты, находясь во Внешторгбанке, нашел очень хороший источник обогащения и соблазна не выдержал… Распродажа сырья, помощь в размещении западных инвестиций… А для того нужно было сначала «завалить» то, что имелось, так?

— Глупо переть со штыком против паровоза. Особенно если это бронепоезд…

— Ага. Это твоя игра, и ты ее делал…

— Времена меняются… Вместе с ними меняемся и мы…

— Отец не менялся.

— Он отстаивал отжившую доктрину.

— Россия не доктрина, Решетов. Это — тысячелетняя страна. И живут в ней, Константин Кириллович, десятки миллионов людей. Людей, а не марионеток, которыми можно манипулировать.

— К чему высокая философия, Дор? Я — финансист и, как и положено финансисту, стремился к прибыли. И о России я не забывал. Просто…

— Сначала ты, потом страна… Вместе с людьми… Ты продал всех, Решетов… Но у тебя не было структуры… И ты подгреб структуру «Вымпела-24», превратив ее в игрушку… А там ведь тоже люди работали… И полагали, что ты наследник Петра Юрьевича, нет?