Звонок телефона показался резким и злым. Девушка не двинулась с места, просто опустила книгу на пол рядом с постелью. Подняла недопитый бокал с белым вином, машинально сделала глоток, поморщилась с отвращением. После трех звонков включился автоответчик:

— Одинцова, привет. Ты или дрыхнешь, или… Где тебя носит по такой поре — представить не могу. Погода — бр-р-р-р… И еще туман. Машины — как слепые.

Короче, поздравляю с Днем варенья и вечерком забегу. Без Юрчика. Давай устроим девичник и напьемся, а? Если чего, после трех я дома. Телефонируй. Пока.

Нет. Встречаться ей сейчас ни с кем не хотелось. И с Танюшкой тоже.

Хотелось кофе, но с постели вставать… И еще — что-то щипало в носу, хотелось поуютнее забиться куда-то и поплакать, но слезы не шли — девушка словно ждала чего-то, чтобы наплакаться уже всласть.

А телефон снова прорвало:

— Ленуся, бонжур! Лешик тут рядышком и присоединяется к поздравлениям.

Как-то все в сумбуре было три дня, так и не решили, где тебя чествовать…

Может, к Джалилу? Он приглашал не раз, почтет за честь и за счет заведения. А из «лишенцев» будут только Ливан и Ахмед, ребята они широкие и вполне могут на «брюлики» раскрутиться в честь юбилея. Кстати, сколько тебе? К тому же они безо всех этих восточных прибамбасов, обрусели, по крайней мере у нас ведут себя как джентльмены и, в отличие от европеидов, не жмоты. К тому же мы там будем «спешиал гэстс», без баловства, у них с этим строго — тетка я у них авторитетная, потому как нужная: их братва вечно в истории попадает, их даже самые ленивые менты стопорят… Или — плюнем и маханем ко мне? Сварганим пирог с яблоками, а? Короче, ты именинница, тебе и выбирать… Кстати, как твои амуры с Владимиром Олеговичем?.. Ну да это я так… Что надумаешь — звякни на мобильный… — Послышался смачный звук поцелуя, и абонент отключился.

Лена вздохнула. Ощущение странное, словно она не живет вовсе, а плавно передвигается в некоем пространстве, похожем на слезливую морось за окном… И видеть никого не хочется. Совсем. Галю тоже. Хотя она и самая добрая и мудрая тетка из всех, кого Лена знала в своей двадцатитрехлетней жизни.

Галя Петровна Вострякова до двадцати девяти лет была натуральной училкой.

Как сама она шутила: «Терпеливая стерва на выданье». Ее муженек корпел в каком-то «почтовом ящике», мечтая получить от милого сердцу ВПК хотя бы двухкомнатную квартирку. А пока они жили у Лешкиной мамы с двумя близняшками в шикарной четырехкомнатной, которую свекровь разменивать отказалась наотрез:

«Вот умру — тогда делайте что хотите».

Покойный Сергеев-старший был сильно умным по поводу изобретения всяких штуковин, пригодных для массового прореживания рода человеческого и защиты землицы от перенаселения, за что стал Героем, Лауреатом и неоперабельным язвенником, и подгадал почить в бозе еще в семьдесят девятом. Но свекровь ела Гальку без хлеба и соли: Алексей Михайлович принимал сие философски, предоставив дамам чинить внутренние разборки без своего участия, запершись в папином кабинете за замыслами или гуляя с детьми по Патриаршим…

Всеобщая ваучеризация стала той ласточкой, какую ждала деятельная востряковская натура: находясь в вечном антагонизме с активной шизофреничкой Зоей Ивановной Галкиной, бессменно возглавлявшей школьный партком, она прослыла активной демократкой и, в отличие от интеллигентствующих хлюпиков, была теткой хваткой и незатейливой: помотавшись по собраниям, скоренько пробила себе средненачальственное место в ОВИРе, где демократы желали не просто «окон в Европу», но широких столбовых дорог, по которым можно было бы гнать товарняки в оба конца.

В овировской склоке чувствовала она себя как акула среди мальков: здешний сволочизм был куда менее изобретательным, чем стервозность учительской; после школы внутрипедагогического выживания все иные коллективы казались ей просто собранием милых и душевных. Причем победа в конторских склоках, в отличие от учительских, давала в случае выигрыша весьма ощутимые материальные плоды.

Впрочем, Галя прекрасно понимала, что бардак, упорно именуемый у нас демократией, продолжаться вечно не может, и очкастые гуманоиды с научными степенями, мелкими тщеславными амбициями и неуемной жаждой к пустопорожней болтовне просто не способны удержать власть; в лучшем случае устроятся штатными папконосами или попколизами при людях серьезных и станут считать себя прожженными циниками и авантюристами уровня Кортеса, будучи, по сути, мелкими шавками возле суповой мисочки.

Галя, обзаведясь нужными связями, организовала туристическое агентство.

Потом, когда народец по столицам «новообрусел» и ломанулся по Багамам, Канарам и Сейшелам, удивляя экваториалов русской экзотикой в виде чаевых по полета баксов (потому как мельче бумажек не находилось!), агентство под скромным названием «Галина» прочно обосновалось на уровне «хай-мидл» среди ему подобных.

Но еще в девяносто втором Вострякова учуяла нюхом алмазную жилу: пока в «подбрюшье России» народы самозабвенно мочили друг дружку и жизнь индивидов отмерялась скоростью полета пули, была вполне очевидна их жажда перебраться в загнившие западные демократии и пожить по-людски. Голодные и неустроенные, но спаянные столетиями складывавшейся клановой дисциплиной, они имели все шансы на успех в теневых закоулках благоустроенной Европы… Тем более жизнь у многих на исторических родинах была близка к смерти, а по высокогорным и иным долинам не произрастало ничего, кроме опийного мака…

Нет, с наркотой Галя ничего не имела и иметь не хотела. Ее бизнесом были люди. Сначала — таджики, персы, курды, туркмены, пуштуны с необъятных плоскогорий воюющего неизвестно за что Афганистана, потом — из Ирана и Ирака, следом добавились арабы и индусы… Китайцев, корейцев и вьетнамцев Галя избегала: если Восток — дело тонкое, то Дальний Восток, с культурой в шесть-семь, а то и поболе тысячелетий, штука умозрительно непонятная. Впрочем, ими занимались другие.

Все восточные люди проходили у Гали под кодовой кличкой «лишенцы»; поработав с ними шесть лет, бывшая училка учла прежний опыт и «строила» их, как трудных подростков, проявляя соответствующее уважение лишь к «родителям» — патриархам или главам кланов. Для лишенцев «железная Галя» была чем-то вроде будущей и бывшей «матери-родины»; она поставила дело строго и рационально, набрав руководителями всех звеньев реэкспорта транзитного товара бывших «двоечников» и «девяточников»; каналы перебросок прокладывали исключительно опытные разработчики из военного ведомства и федеральной погранслужбы, оставшиеся «за штатом». Впрочем, Вострякова вполне резонно предполагала, что связей с «конторами» эти люди не прервали — в определенных профессиях отставок не бывает — и свою коммерческую деятельность сочетали со служебной, ставшей более теневой. Границы и таможни стран постсоветского пространства, через которые теперь можно было провести слона, обложенного булками, как бутерброд, наиболее прозрачными были у двух «незалежных» братьев: Украины и Белоруссии;

«Галина» обзавелась филиалами и процветала.

Казалось бы естественным как-то расширить бизнес агентства: скажем, гонять через таможню не только людей… Обеспечить зеленую улицу составам с металлами, лесом и прочим нужнецким товаром, а «взад» тянуть тот же спиртягу «Роял» или «Абсолют» самого что ни на есть прибалтийского розлива — прибыльнее может быть только экспорт оружия или собственно денег… Ну да как известно — жадность сгубила не одного фраера… Нет, было у Гали, конечно, на Украине и в Белоруссии несколько «якорей»[1], обеспечивающих «окна» пошире, но держала она их лишь на крайний случай — все участки золотоносного дела уже застолбили, и рваться на чужую территорию, надеясь на скорый фарт, было уделом дураков: их фирмочки или хавали крупные киты, даже не разжевывая, или накладывали на «нелицензированную» деятельность непроницаемый железный занавес. Время беспредела и передела для Москвы прошло, и если все-таки появлялась личность пассионарная и глупая, то накрывалась она так же скоро, только уже не «занавесом», а плитой с двумя датами, разделенными черточкой. Вот этот прочерк и символизировал жизнь новопреставленного раба Божьего, даже если таковой при жизни считал себя самым вольным из «старателей».