Но все это было в Шотландии, и тогда Брианна была с ним, рядом. А теперь она находилась в Америке, он в Англии, и Оксфорд казался ему холодным и унылым, а все его улицы и здания серыми, словно пепел умершего костра. Дождь колотил по плечам Роджера, профессорской мантии, когда он бежал через квадратный дворик, пряча охапку бумаг под поплиновыми полами. Добравшись до холла, где обитал швейцар, он остановился и встряхнулся совсем по-собачьи, разбросав капли по каменному полу.

— Письма есть? — спросил он.

— Думаю, да, мистер Уэйкфилд. Сейчас посмотрю, — и Мартин исчез во внутреннем помещении, оставив Роджера перед каменной плитой, на которой были начертаны имена сотрудников и студентов факультета, погибших во время войны, — эта плита была установлена в холле сразу у входа.

— Вот они, мистер Уэйкфилд, — Мартин наклонился через стойку, протягивая Роджеру тонкую стопку конвертов. — Одно из Штатов, — добавил он, весело подмигнув.

Роджер почувствовал, как на его лице сама собой расплывается ответная улыбка, и теплая волна, зародившаяся в его груди, растеклась по всему телу, изгнав холод, рожденный дождливым днем.

— Скоро ли мы увидим вашу юную леди, мистер Уэйкфилд? — просил Мартин, вытягивая шею и без смущения рассматривая конверт с маркой Соединенных Штатов. Швейцар видел Брианну, когда она приходила сюда с Роджером, как раз перед Рождеством, и тоже поддался ее очарованию.

— Надеюсь, скоро. Может быть, летом. Спасибо.

Он повернул к своей лестнице, тщательно припрятав письма в рукава своей мантии, пока искал ключи. При мысли о лете его охватило смешанное чувство бурной радости и уныния. Брианна сказала, что приедет в июле… но до июля оставалось еще целых четыре месяца. А Роджеру и четырех дней ждать не хотелось.

Роджер снова сложил письмо и засунул его во внутренний карман, поближе к сердцу. Брианна писала каждые несколько дней, и он получал то коротенькие сообщения, то длиннющие письма, и каждый пришедший от нее листок рождал в нем маленькое теплое солнышко, светившее обычно до прибытия следующего конверта.

И в то же время письма Брианны в эти дни были немножко не теми, каких ему хотелось. Хотя, конечно, они были по-прежнему нежными, и в конце всегда было написано: «С любовью…», и в каждом говорилось, что она скучает по нему и хочет, чтобы он был рядом. Но в них не было той страсти, от которой тлеют листы почтовой бумаги.

Наверное, это было вполне естественным; это было нормальным развитием отношений, по мере того, как они узнавали друг друга лучше. Никто не может писать страстные послания изо дня в день, если предпочитает быть честным.

Роджер думал, что тут нет причин сомневаться, что все это лишь его воображение — ему ведь казалось, что Брианна о чем-то умалчивает в своих письмах.

Он, конечно, не ожидал от Брианны эксцентричных выходок, вроде той, которую учинила подруга одного из его знакомых, — она состригла волосы со своего лобка и вложила их в письмо, — но вообще-то он даже восхищался сентиментальностью, лежавшей за этим жестом.

Он откусил от сэндвича и стал машинально жевать, думая о той последней статье, которую прислала ему Фиона. Выйдя замуж, Фиона стала считать себя большим специалистом в брачных делах, и проявляла горячий сестринский интерес к любовным делам Роджера, шедшим, на ее взгляд, уж слишком тяжело и неровно.

Фиона постоянно вырезала разнообразные полезные заметки из женских журналов и отправляла их Роджеру. Последняя заметка была из журнала «Мой Еженедельник» и называлась «Как заинтересовать мужчину». Причем на полях Фиона написала многозначительное: «Приманка для простаков!»

«Разделяйте его интересы, — рекомендовал автор статейки. — Если вам самой футбол кажется глупой тратой времени, но он от него без ума, сидите рядом с ним на каждом матче и расспрашивайте о шансах „Арсенала“ на победу. Ему это никогда не надоест».

Прочитав это, Роджер несколько мрачно улыбнулся. Да уж он-то точно разделял интересы Брианны, если уж принялся разыскивать этих ее чертовых родителей через века, и для него это было наилучшим времяпрепровождением. Но вообще-то он чертовски мало может разделить с ней.

«Всегда держись скромно, сдержанно, — советовала другая заметка из дамского журнала. — Ничто так не подогревает интерес мужчины, как ощущение некоторой скрытности. Не позволяй ему подходить слишком близко к тебе, к твоей жизни, во всяком случае, не сразу».

Тут Роджеру пришло в голову: а не читает ли Брианна подобные статейки с умными советами в американских дамских журналах? Но он отбросил эту мысль. Да, она не прочь была заглянуть в журнал мод, — в этом он успел убедиться, — но Брианна Рэндэлл была так же неспособна играть в подобные глупые игры, как и он сам.

Нет, она бы не стала что-то скрывать от него только затем, чтобы подогреть его интерес; в этом просто не было смысла. Она ведь прекрасно знала, как он любит ее и как тревожится за нее.

Но знала ли? Роджера охватила неуверенность, когда он вспомнил еще одну статеечку из «Моего Еженедельника», где говорилось о безответной любви.

«Не думайте, что он прочитает ваши мысли, — говорилось там. — Намекните ему на ваши чувства, чтобы он знал о них наверняка».

Роджер машинально откусил еще кусок сэндвича и прожевал, совершенно не ощущая вкуса. Ну, с этим ведь все в порядке, он вполне прозрачно намекнул… Вывернулся перед ней наизнанку, обнажил свою кровоточащую душу. А она тут же села в самолет и улетела в Бостон.

— «Не будь слишком агрессивной», — пробормотал он, цитируя статью номер четырнадцать, и фыркнул. Женщина-профессор, сидевшая рядом с ним, слегка отодвинулась.

Роджер вздохнул и с отвращением положил недоеденный сэндвич на пластиковый поднос. Взял чашку того, что в их университетской столовой называли «кофе», но пить не стал, а уставился в пространство перед собой, зажав чашку в ладонях, впитывая кожей ее тепло.

Проблема заключалась в том, что хотя ему и казалось, что он сумел немного отвлечь Брианну от ее излишней привязанности к прошлому, сам он избавиться от этой привязанности не мог. Клэр и этот ее чертов шотландский горец просто стали его навязчивой идеей; они с равным успехом могли быть и его собственными родителями, судя по тому, как они притягивали его внимание.

«Всегда будь честна». Статья номер три. Если бы он был честен, если бы он помог ей все узнать, тогда, возможно, призрак Джейми Фрезера уже успокоился… а вместе с ним и сам Роджер.

— Ох, дубина, — буркнул он довольно громко.

Женщина рядом с ним со стуком поставила свою чашку на поднос и резко встала.

— Сам дубина! — нервно бросила она и ушла.

Роджер мгновение-другое озадаченно смотрел ей вслед.

— Да, пожалуй, — сказал он наконец. — Мозги у меня точно деревянные.

Октябрь 1768 год.

В принципе я ничего не имею против змей. Змеи питаются крысами, что весьма похвально с их стороны, некоторые из них очень красивы, большинство достаточно мудры, чтобы держаться подальше от меня и не соваться мне под ноги. Живи и давай жить другим, вот мое основное убеждение.

С другой стороны, это все была чистая теория. На практике же у меня возникло множество возражений против здоровенной змеюки, свернувшейся клубком на стульчаке в нашей уборной. Мало того, что в настоящий момент я прекрасно обошлась бы и без нее, так ведь она еще и не занималась поеданием крыс и вовсе не была эстетически привлекательной; это была тускло-серая тварь, покрытая темными пятнами.

Но главным пунктом моих претензий являлось то, что это была гремучая змея. Впрочем, похоже, это было только к лучшему: ведь только устрашающий до потери пульса звук ее погремушек и удержал меня от того, чтобы усесться прямо на гадкую тварь, — в предрассветной полутьме я ее бы и не разглядела.