Джейми словно кто-то ударил прямо под ложечку; он слишком хорошо знал этот жест, поскольку жест был его собственным… И на самом-то деле он как раз собирался сделать то же самое, так что ему потребовалось немало сил, чтобы удержать руки в неподвижности.

Он сглотнул ком, поднявшийся к горлу от самого сердца, и потянулся к своему споррану. Нет. Наверняка парнишке ничего такого не могло прийти в голову… мальчики в этом возрасте не особо обращают внимания на то, что и как говорят или делают взрослые, они даже и не думают присматриваться к мелочам. И все равно это чертовский риск для всех них. Ведь достаточно было увидеть лицо Клэр, чтобы понять, насколько может поразить их сходство…

Джейми глубоко вздохнул и начал выкладывать из кожаной сумки сверточки — все необходимые для изготовления наживок материалы он завернул в лоскутки, и теперь достал их, чтобы заняться делом. Они израсходовали всех «мух», которых он изготовил заранее, и если он хочет поймать форель на завтрак, надо позаботиться о наживке прямо сейчас.

— Я могу помочь? — и Вилли, не дожидаясь разрешения, на четвереньках прополз вокруг костра и устроился рядом с Джейми. Джейми, не говоря ни слова, сунул парнишке в руки крошечную деревянную коробочку с птичьими перьями и отцепил рыболовный крючок от куска пробки.

Некоторое время они молча занимались делом, и лишь время от времени восхищались очередной поделкой, вознося похвалы друг другу, или же Джейми ронял два-три слова, давая парнишке полезный совет, либо помогал затянуть нитку. Вилли скоро утомился от работы, требующей точности и внимания, и положил на землю незаконченного Зеленого Кузнечика, чтобы начать задавать бесчисленные вопросы о рыбалке, охоте, лесах, и о краснокожих, к которым они направлялись в гости.

— Нет, — сказал Джейми, отвечая на очередной вопрос. — Я никогда не видел скальпов в этой деревне. Они вообще-то довольно добродушные ребята. Но имей в виду: стоит только задеть одного из них всерьез, и они тут же начнут мстить, без малейшей задержки. — Он сухо улыбнулся. — В этом смысле они немного напоминают мне шотландских горцев.

— Бабушка всегда говорит, что шотландцы плодятся как кр… — он захлопнул рот, в ужасе от сказанного им самим. Джейми поднял голову и посмотрел на Вилли, яростно уставившегося на незаконченную приманку, вертя ее между пальцами. Лицо мальчика отчаянно покраснело.

— Как кролики? — В голосе слышались и насмешка, и веселье. Вилли осторожно бросил в его сторону косой взгляд.

— Да, шотландские семьи бывают довольно большими, — Джейми достал из коробочки воробьиное перышко и аккуратно пристроил его к верхней части крючка. — Мы считаем детей благословением Божьим.

Краска слегка отступила от щек юного графа. Он немного выпрямил сгорбленную от стыда спину.

— А, понимаю… А у вас самого много детей, мистер Фрезер?

Джейми уронил перышко.

— Нет, не слишком много, — тихо ответил он, уставившись на сухие листья в кругу света.

— О, извините… я не подумал… видимо, тут…

Джейми посмотрел на мальчика — тот снова залился румянцем, стиснув в руке незаконченного кузнечика.

— О чем не подумал? — удивленно спросил он.

Вилли глубоко вздохнул.

— Ну, это… это может быть связано с болезнью, ведь правда? С корью. Я не видел у вас в доме детей, но я не подумал об этом, когда сказал… я хотел сказать, может, у вас они и были, только…

— О, нет! — Джейми улыбнулся, стараясь успокоить мальчика. — У меня есть дочь, просто она уже взрослая и давным-давно живет далеко отсюда, в Бостоне.

— Ах… — Вилли судорожно выдохнул, явно испытав огромное облегчение. — Только дочь?

Упавшее перышко взвилось в воздух, подхваченное порывом ветра, и унеслось в густую тень под деревьями. Джейми взял другое, сжав его двумя пальцами, и осторожно поднес к глазам.

— Нет, почему же… у меня есть еще и сын, — сказал он, рассматривая крючок и почему-то умудрившись воткнуть его в собственный палец. Маленькая капелька крови выступила на коже вокруг светлого металла. — Симпатичный парнишка, и я его очень люблю… просто сейчас его нет дома.

К вечеру глаза у Яна остекленели, а от его тела несло жаром, как от горячей печки. Он сел на постели, чтобы поздороваться со мной, но при этом пугающе покачивался, а взгляд у него был рассеянным. У меня не возникло ни малейших сомнений относительно причины его состояния, однако, чтобы устранить возможность ошибки, я все-таки заглянула ему в рот; ну само собой, маленькие белые точки светились на темно-розовом фоне слизистой оболочки. Кожа на шее, под волосами, была пока что чистой и светлой, как у младенца, лишь несколько крошечных, вполне невинных на вид точек проявились в верхней части.

— Так, отлично, — сказала я, опуская руки. — И ты тоже подхватил эту гадость. Тебе лучше сейчас же встать и пойти в дом, тогда мне легче будет управиться с вами обоими.

— У меня корь? И что, теперь я умру? — спросил племянник. Он задал вопрос так, словно тема имела для него чисто академическое значение, а вообще-то ему было куда интереснее то, что происходило внутри его организма.

— Нет, — твердо ответила я, и в общем я действительно верила, что говорю правду. — Но тебе будет довольно плохо некоторое время, понял?

— У меня голова что-то уж очень побаливает, — сообщил Ян. Я и без его слов уже поняла это; брови Яна съехались на переносице, и он морщился даже на тот слабый свет, что лился от принесенной мною свечи.

Но передвигаться он пока что мог, и это уже было прекрасно, подумала я, наблюдая за тем, как он не слишком уверенно спускается по лестнице с сеновала. Хотя Ян и был тощим и выглядел в общем совсем еще мальчишкой, он все же был на добрых восемь дюймов выше меня ростом, и потяжелее фунтов на тридцать. Вряд ли мне удалось бы перетащить его из сарая в дом.

До дома нужно было пройти каких-нибудь двадцать ярдов, но к тому времени, когда я помогла ему перешагнуть порог, племянник уже дрожал с головы до ног от усталости. Лорд Джон сел на кровати, когда мы вошли, и попытался подняться, но я махнула рукой, приказывая ему не дергаться.

— Сядь! — приказала я племяннику, подсовывая под него табурет. — Я сама справлюсь.

В предыдущую ночь я спала на низенькой кровати Яна; на ней и сейчас грудились простыни, одеяло, подушка. Я стянула с парня бриджи и чулки и поспешно уложила его. Он весь горел, щеки у него ввалились, и выглядел он куда более нездоровым, чем показалось мне в полутьме сеновала.

Отвар ивовой коры, млевший на очаге, был темным и душистым, вполне готовым к употреблению. Я осторожно налила его в чашку, поглядывая при этом на лорда Джона.

— Вообще-то я готовила эту порцию для вас, — сказала я. — Но если вы в состоянии немного подождать…

— Ну разумеется, сначала займитесь парнишкой, — ответил лорд Джон, коротким взмахом руки показывая, что ему не к спеху. — Я вполне могу подождать. И не могу ли я помочь вам хоть как-то?

Я подумала было, что если уж он и в самом деле хочет оказать мне какую-то поддержку, — то не предложить ли ему прогуляться до уборной, вместо того, чтобы пользоваться ночным горшком (который мне приходилось опорожнять), — но я видела, что он еще явно не в состоянии в одиночку блуждать в ночи. Мне вовсе не хотелось объяснять юному Вильяму, с какой это стати я позволила единственному оставшемуся у него родителю (ну, по крайней мере, он сам так думал) оказаться съеденным медведем, а то и подхватить воспаление легких.

Поэтому я просто вежливо покачала головой и опустилась на колени рядом с низкой кроватью, чтобы влить отвар в Яна. Он пока еще достаточно хорошо соображал, чтобы скривиться и пожаловаться на ужасный вкус, и я сочла это обнадеживающим признаком. И тем не менее голова у него явно болела очень сильно, и морщинка между бровями застыла и углубилась, как будто ее прорезали ножом.

Я села рядом с ним на кровать, положила голову племянника себе на колени, погладила его по вискам. Потом положила большие пальцы в уголки его закрытых глаз и крепко нажала кверху, к бровям. Ян низко хмыкнул, недовольный, но тут же расслабился.